Мы стали спускаться по камням следом за ним.

— Ты цел? — крикнул Томпсон Ричарду.

— Пронесло! — отозвался Ричард. — Пронесло!

Колени и руки в ссадинах, волосы растрепаны, рот до ушей.

— Считай, что тебе повезло.

Мы спустились к носорогу через развороченные камни. Он лежал весь в ссадинах, распластавшись на боку. Накопившийся в тканях кислород ушел на эти физические упражнения, и носорог опять крепко спал. Африканцы стояли на почтительном расстоянии, посмеиваясь и ахая. Мы избегали приближаться к голове зверя — вдруг снова проснется. Длинные колыхающиеся тени не позволяли толком разобрать, что с ним. Томпсон крикнул, чтобы посветили, Бен поднялся к костру, принес пылающую головню и держал ее в воздухе над поверженным зверем, пока Томпсон осматривал его.

У носорога были кровавые ссадины по бокам морды возле глаз, а также вдоль хребта. Большая рана, словно разрезанный плод граната, кровоточила на боку. Несколько отметин на роге. Зверь сильно потел, наполняя воздух острым запахом, и протяжно постанывал. Томпсон взял головню в руки, чтобы проверить, не пострадали ли гениталии.

Слава Богу, семейные драгоценности не пострадали.

Он сковырнул здоровенного клеща и наступил на него каблуком.

— Жив-здоров. — Томпсон поднял глаза на Ричарда. — А ты?

— Полный порядок, — усмехнулся Ричард.

Ему здорово повезло.

— Тогда послушай его сердце.

Ричард сходил за стетоскопом. Томпсон попросил меня проверить частоту дыхания, сказал Калашаке, чтобы еще раз смерил температуру. Опасливо сторонясь длинного рога, я приложил ладонь к горячей, мягкой, влажной морде и поднес к глазам руку с часами. Томпсон распорядился, чтобы носорога надежно привязали. Рабочие туго обмотали веревками морду, рог, задние ноги и привязали концы веревок к двум деревьям. Томпсон записал данные о пульсации сердца, дыхании, температуре тела. Носорог был жив-здоров. Он крепко спал.

Мы обступили его, не сводя с него глаз.

— До чего хорош! — сказал Томпсон. И снова Ричарду: — А тебе повезло, парень, здорово повезло.

Мы услышали машины старины Нормана задолго до того, как увидели, среди холмов далеко отдавался натужливый рокот моторов. Скоро пойдет четвертый час нашего ожидания. Через каких-нибудь два часа кончится действие М-99. После чего носорог проснется по-настоящему, и тогда держись.

— Приятный звук, верно?

Очень даже приятный! Мы основательно устали и проголодались. Сигарет почти не осталось. Большинство африканцев отсыпались, лежа на земле вокруг костра. Бен сидел молча, попыхивая трубкой, и смотрел на огонь. По-моему, он ни разу не пошевелился. Бен был родом из Ботсваны, и мне сдается, что он был наполовину бушмен, хотя сам он это отрицал. Другие племена не считают бушменов за людей.

— Кунджани, Бен? — спросил Томпсон, глядя перед собой. — Как ты?

— Хорошо себя чувствую, — спокойно ответил Бен, не оборачиваясь.

— Ты сегодня отменно потрудился, — сказал Томпсон.

Бен продолжал сидеть в той же позе. Знал, что хмель хмелем, а потрудился он отменно. Местность для выслеживания была очень тяжелая.

Мы увидели свет фар километра за три. Трясясь на ухабах, машины с ревом перевалили через гребень и пронизали буш лучами света; они ревели и петляли, выискивая дорогу, впереди «лендровер», за ним «мерседес». Водители хорошо видели наш костер и держали курс на него.

Но нас по-прежнему разделяли овраги и русла. Вот огни пропали за выступом холма. Мы долго ждали; даже звук пропал. Потом огни появились вновь, теперь они озаряли длинный склон, где мы в сумерках потеряли след и напоролись на самку с детенышем; фары прорезали ночной мрак, словно прожектора, и мы услышали рокот моторов, услышали скрежет и стук. Наконец фары перевалили через гребень соседнего холма, сперва показался «лендровер», за ним огромный «мерседес», и мы увидели рабочих старины Нормана, которые шли с топорами и кирками впереди рокочущих машин. Было слышно, как бьются о камень оси и шасси, как колеса подминают кустарник, как перекликаются африканцы. Потом машины остановились. Деревья и камни преградили путь, и никакого объезда. После оживленной переклички застучали топоры по деревьям, кирки по камням. И снова взревели моторы.

И вот машины одолели чащобу и последний участок крутого спуска и направились вверх между деревьями к скалистой макушке нашего холма, прощупывая путь слепящими фарами.

Старина Норман выбрался из кабины своего старого «лендровера», вскарабкался вверх по камням и залюбовался носорогом в свете костра.

— Хорош, очень хорош, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Великолепный самец.

Никто не похвалил старину Нормана за то, что он сумел найти нас. Меня же его умение ориентироваться неизменно восхищало.

Мкондо развернул «мерседес» кузовом к лежащему выше на склоне носорогу; несколько рабочих под наблюдением Томпсона убирали с дороги камни, рубили деревья. В кузове стояли широкие салазки для носорога, соединенные тросом с лебедкой в задней части грузовика. Зверь лежал довольно высоко на каменистом откосе, но он намного облегчил нам задачу, скатившись с выступа вниз. Рабочие откинули задний борт и вытащили четырехметровые рельсы для салазок. Рельсы стальные, тяжелые, сладить с такой махиной можно было только вдесятером. Вытащив, рабочие укрепили их концами в задней части кузова; получился пандус для салазок. Томпсон забрался в кабину и включил опрокидыватель. Зашумел мощный гидравлический механизм, и кузов начал опрокидываться. Когда передняя часть кузова поднялась настолько, что он образовал вместе с пандусом одну наклонную прямую, Томпсон включил лебедку, и удерживаемые тросом салазки медленно поползли со скрипом вниз по рельсам на землю. Мы подошли, чтобы всем миром подтащить их к носорогу.

Платформа размером два на четыре метра, из крепких балок на стальной раме, была тяжеленная. Тридцать человек окружили ее, присели, ухватились как следует за края и с громким «Хай-йе!» оторвали салазки от земли и побрели к камням. Донесли до самых камней и тяжело опустили на землю. Снова взялись и, подбадривая себя возгласами, потащили через камни вверх. Волокли и толкали, волокли и толкали, метр, полметра, четверть метра за раз, скребя железом по камням, поднимая, толкая, надрываясь, спотыкаясь и чертыхаясь. Втащили вверх по камням с грохотом уронили на землю подле носорога и стали растирать ноющие руки. Все основательно упарились. Теперь предстояло взвалить носорога на салазки.

Он лежал на боку, хребет упирался в край салазок. Мы опять захватили двумя веревками ноги, третьей обмотали шею и рог. Восемь человек взялись за каждую веревку, шестеро приготовились поднимать брюхо носорога. Две веревки пропустили через большие кольца на верхнем конце салазок. По шести человек держали каждую из этих веревок, чтобы не дать салазкам скользить вниз по откосу. Если носорог снова проснется, быть беде. Мы напряглись.

— Взяли! — скомандовал Томпсон, и мы взяли.

Одни тянули зверя за ноги, другие подпирали его брюхо, третьи впряглись в веревки, которые удерживали салазки, и каждый тянул, или толкал, или тужился в мятущемся свете костра на широком каменистом склоне, огромная туша стала поддаваться, спутанные ноги задрались вверх, выше, выше, выше, одурманенного зверя перевернули на спину, и он протестующе застонал, пробуждаясь.

— Взяли! — крикнул Томпсон. — Взяли! Взяли!

И мы взяли, и зверь навалился боком на салазки, задрав кверху толстенные ноги, и вдруг забился.

— Взяли! — рявкнул Томпсон, упираясь плечом в дергающийся бок носорога, и все налегли что было мочи, и зверь совсем проснулся, он бился, вырывался, и салазки скользили и дергались, и все поднатужились…