У настоящей Наташи, той, что сидела рядом со мной, были растерянные глаза. Мне стало жалко девушку, и хотя утешать, оспаривая машинный прогноз, в нашем Центре не полагается, я все же сказал ей: - Жизнь, девочка, трудная штука, и не все в ней распределено справедливо. Радости и удовольствия скопляются в начале, заботы - во второй половине. Когда прогнозируешь на десятки лет, волей-неволей прихватываешь и старость. Обычно мы не заглядываем так далеко. Это обширные планы вашего Гены виноваты, они не выполняются быстро. - Продолжайте! - сказала Наташа твердо. - Я хочу знать окончательный результат. Я подал очередную команду машине: - Еще через десять лет!..

На этот раз появилась другая декорация: стильно обставленная, просторная, даже пустоватая комната. В центре ее красовался монументальный стол светлого дерева, слева стояла так называемая "стенка", тоже светлого дерева с книгами в нарядных обложках и с буфетцем, а в нем редкие вина, судя по непривычной форме бутылок. Справа же на особой тумбочке бросался в глаза громаднейший глобус. - Да это же кабинет Сережиного отца! - воскликнула Наташа, узнав глобус. За массивным столом сидел массивный мужчина, с круглой, почти лысой головой и в круглых очках. - А это кто? - спросила Наташа. - Сергей, надо полагать,- ответил я без особой уверенности. Тридцать лет спустя отец должен быть много старше, а постороннего вряд ли машина посадила бы в этот кабинет. Предположение подтвердилось. На экране появилась расплывшаяся женщина в черном шелковом капоте с розовыми хризантемами, она назвала массивного Сереженькой. - Сереженька, обед готов, сказала она.- Ты же не любишь подогретого. - Сейчас, Наталья, через пять минут,- отозвался Сергей.- Надо же принять эту женщину, она давно сидит в передней. Когда уйдет, пообедаем не торопясь. - В таком случае я удаляюсь, - сказала хозяйка ненатуральным голосом.Когда профессор с женщиной, жена подождет. Очень выразительный тон подобрала машина, как профессионал я не мог не восхититься. Все было в этом тоне: и застарелая ревность, и ущемленное самолюбие, и привычная готовность мириться с обидами во имя жизни в хорошо обставленной квартире, ради гарнитура, ради розовых хризантем на капоте. Кимоно? Может быть, и кимоно, я не различаю разницы. - Противную бабу выбрал Сережа,- поморщилась Наташа-подлинная. Она не заметила, что машина назвала ту женщину Натальей, как бы показывала вариант ее собственной судьбы: вот что будет с тобой, если ты по расчету выйдешь замуж за сына декана, сегодняшнего владельца этого кабинета с гигантским глобусом. Пожалуй, та Наталья не была точной копией ни живой Наташи, ни экранной. Машина расщепила прообраз, как Стивенсон расщепил своего героя на Джекила-доброе начало и Хайда - скрытое в душе зло. Так и тут в разный образы воплотились Наташа - беззаветно любящая и Наташа взвешивающая, прислушивающаяся к разумным предостережениям мамы, сестры и Сергея. Наталья удалилась, на экране появилась Наташа, сухонькая, почти совсем седая, с грустными глазами и опущенными плечами, согнутая, уже не натянутая как струна. Сергей вышел из-за стола, пожал ее руку двумя руками, усадил в глубокое кресло. - Тысячу лет не видел тебя, Наташка. Садись, рассказывай, как жизнь сложилась. Спросил, но заговорил сам: - А у меня, видишь, порядок. Не блеск, но и жаловаться нет причины. Все по плану, как и было задумано: к тридцати защитил кандидатскую, в сорокдокторскую. Получил отцовскую кафедру. Семейная, так сказать, традиция, у нас это уважают. Великим не стал, впрочем, и не рвался. Уважаемый профессор, трудов целая полка. Есть имя, знают, переводят, приглашают на всемирные конференции, езжу... и с женой иногда. Похоже, что Сергей давно заготовил этот разговор. Очень хотелось выложить Наташе, что вот, мол, правильную он выбрал дорогу, ошиблась она, пренебрегая им в молодости. - Ну а ты как? - спохватился он в конце концов. - Я вдова, - сказала Наташа сразу. - Больше года уже вдова. Третий инфаркт, но нельзя сказать, неожиданный. Третий! Живу с дочкой и ее дочкой, типичная женская семья. Все радости от внученьки, забавная девчушка. А своя биография кончена, все в прошлом. Ты спросишь, конечно, что успел Гена... Сергей слушал, сочувственно кивая. Не притворялся, торжествовал, но не злорадствовал. Геннадий был не только соперником, но и другом, даже уважаемым другом, даже эталоном, высотой, с которой хотелось поравняться. Хотелось и не удавалось. Правда, Сергей еще в студенческие годы доказал себе, что высота воображаемая, на самом деле Геннадий никогда не поднимется, не так за дело берется. - Генка был талантом,- сказал он, дослушав Наташу.- Нетерпение сгубило его, хотел перепрыгнуть через все ступени разом. Первейшую и величайшую ошибку совершил, уйдя с четвертого курса. Автор с "незаконченным высшим" не котируется по определению, никто к нему не отнесется всерьез. В редакциях первым долгом спрашивают: "Вы кто по образованию?" Ах, недоучившийся студент, тогда извините. Я, знаете ли, когда был студентом, не пытался читать лекции своим профессорам... Наташа порылась в потертой сумке, извлекла оттуда папку, перевязанную простой веревочкой. - Гена все собирал и собирал материалы,- сказала она.- После второго инфаркта спохватился, почувствовал, что не так много времени отпущено. Начал сортировать, составлять тезисы... не успел. Посмотри, пожалуйста, нельзя ли опубликовать хотя бы часть. - Обязательно посмотрю,- обещал Сергей. Только не торопи меня, дай срок.

Экран погас...

- Как вы полагаете, прочтет? - спросил я Наташу-подлинную, сидящую рядом со мной. - Обязательно, заверила Наташа.- Сережа надежный парень. Если обещает, выполнит. - Какой срок дадим ему? - Месяц... Ну два... три... Для уверенности. Я дал распоряжение машине показать Сергея через три месяца. Она выдала тот же кабинет, ту же сцену, на сцене Сергея с женой. - Ну и что? Все стараешься для той женщины? - цедила брезгливо Наталья.Охота тебе возиться со всякими чайниками, графоманами, наукоманами, непризнанными ньютонами. Времени не жалко? Сергей-профессор поднял очки на лоб. - Я и сам так думал сначала. Но вчитался и чувствую, что-то маячит в тумане, что-то прорезывается. Сыро, неточно, неряшливо изложено, но если упорядочить, сократить, переписать строго научным языком, пожалуй, получится статья для сборника... даже брошюра... даже глава в монографию. Впрочем, терминология не пройдет. Приличное название нужно прежде всего. Ошибковедение? Ни в коем случае. Комично звучит, фельетонно. Солидность придают только античные корни, греческие или латинские. "Эрраре" ошибаюсь! Наука об ошибках - эррология! Задача ее - нахождение безошибочной методики. Безошибочность- вот ее предназначение, вот в чем ценность. Ведь и в медицине нет науки о боли, нет специалистов-болевиков, есть обезболиватели - анестезиологи. Нам нужны обезошибливатели - анэррологи. Наука безошибочности - анэррология! Звучит? - Но это совсем другая наука,- возразила Наталья.- Нечто противоположное домыслам того дилетанта. Твое открытие, не его. - До некоторой степени противоположное,- согласился Сергей,- но инициатива все-таки принадлежит Геннадию. Если я буду писать, в предисловии обязательно подробно расскажу о его работе. Конечно, неудобно отчасти, некорректно по отношению к коллегам прославлять человека, постороннего для науки, но истина дороже всего: каждому по заслугам. К тому же в предисловии традиционно необходим исторический обзор, и Геннадий должен занять в нем место как пионер, как самый первый... если он самый первый. Был ли первейшим? - это еще придется проверить. Ошибки есть и у Геродота, ошибки делали еще вавилонские клинописцы. А кроме того, был же и Френсис Бэкон. Он так живописно называл типы научных заблуждений: "призрак пещеры", "призрак рынка", "призрак театра"... Было ясно, что в голове Сергея уже началось подсознательное вытеснение друга-соперника. Сергей не злодей, Сергей - порядочный человек, поборник истины, он честно взялся за редактирование, вкладывает свой труд, а свой труд человеку свойственно переоценивать. Ведь чужое он получил готовеньким: написано на бумаге, долго ли прочесть, а в свои поправки вложены время и пот. Я заказал машине очередной труд Сергея. Он назывался "Введение в анэррологию". В предисловии говорилось о генетических ошибках, о мифологических ошибках, о вавилонских клинописцах, о Геродоте, Платоне, Ньютоне и Бэконе с его призраками пещеры, рынка и театра... О Геннадии ни слова. Наверное, неуместно было вставлять его в такой славный ряд...