— Кстати, где он, ваш фельдшер? — спросил Саша.

Председатель усмехнулся.

— Ушел! — сказал он. — Обиделся, как узнал, что вы с собой доктора из Н…ска захватили. «Мне не доверяют, пусть тогда сами и разбираются», — сказал. С тем и ушел. Он у нас сильно самолюбивый.

— А при нем пленка еще была?

— Никак нет. Она сразу исчезла, как только девочку внесли в дом. Егор, это фельдшера нашего так зовут, пришел минут через семь — восемь.

— Кто же видел пленку?

— Я один. Ну и конечно, они. — Председатель указал на братьев Седых.

— Мы видели! — сказали оба кузнеца одновременно.

Саша улыбнулся. «Ну совсем как один человек, даже говорят в один голос», — подумал он.

— Семен Семенович, — спросила Полина Никитична, — Анечку можно одевать? В одном платке-то еще простудится.

— Ну уж нет! — обиженно сказал председатель, указывая на печь, чуть ли не докрасна раскаленную. — У нас здесь не простудится, нет!

— Не можно, а нужно! — ответил Полине Никитичне Семен Семенович. — Давно пора. Да что вы, право, словно боитесь выпустить ее из своих рук. Никуда она не денется!

— Теперь-то, конечно, никуда, это верно, а вот потерять трехлетнего ребенка на дороге — это, знаете ли!… — Председатель укоризненно покачал головой.

— Одевайте, одевайте! — перебил его Семен Семенович. — Я же сказал: девочка здорова. И нечего ее кутать в шерстяной платок.

— Мы ее горячим молоком напоили, — сказала одна из женщин, оказавшаяся женой председателя, — вот потому и здорова, не застудилась.

— Побудьте сами голой на морозе, поможет вам тогда горячее молоко, как же! — проворчал доктор.

У Саши буквально «чесался язык» попробовать расспросить Анечку, где она была, что видела или слышала. Авось девочка что-нибудь запомнила и сумеет рассказать более или менее связно. Хотя бы о наружности того, кто надел на нее пленку, или кто и как перенес ее из Н…ска в Фокино. Любое самое смутное, самое краткое воспоминание о трех часах, проведенных неведомо где и неведомо с кем, даже трехлетнего ребенка — ценный материал.

Но Саша тут же подумал, что здесь, в присутствии людей, ни во что не посвященных, не знающих даже о том, что вот эта самая девочка три часа назад таинственно исчезла в Н…ске, делать этого, быть может, не следует. Он видел, что так же думает и Семен Семенович, не зря же он с такой поспешностью перебил председателя сельсовета, когда тот поднял было вопрос о причине появления Анечки на дороге. Да и капитан Аксенов говорил на совещании о необходимости пресекать слухи. Нет, расспрашивать Анечку сейчас нельзя!

Саша взялся за братьев Седых.

Кузнецы охотно и обстоятельно рассказали обо всем. Они увидели Анечку метрах в двухстах от околицы деревни, на полпути к своей кузнице…

— Одну минуту! — перебил Саша. — Зачем вы шли в кузницу? Сегодня суббота, день нерабочий.

— А мы редко гуляем два дня подряд, — сказал Василий Седых. — Была небольшая работа. Сперва я думал один ее закончить, да вот Федор вернулся, ну и пошли вместе.

— А где вы были? — поинтересовался Саша.

— Да так, ездил кое-куда, — неохотно почему-то ответил Федор Седых.

— Продолжайте!

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что Анечка появилась перед братьями как-то странно, внезапно, словно бы из-под земли. Почему они не заметили ее раньше, подходя к этому месту, сказать не могут, им самим это непонятно. Не видели, а потом, вдруг увидели, вот и все! Откуда она взялась на совершенно ровном месте, где нет ни кювета, ни деревьев, ни одного кустика, за которым девочка могла бы укрываться от глаз, они ничего товарищу младшему лейтенанту милиции сказать не могут. Может быть, девочка лежала в снегу и потому была не замечена, а потом, увидя их, встала, и тогда они ее увидели. Они не знают. Просто увидели что-то маленькое и черное.

— Черное? — удивленно переспросил Саша.

— На ней было что-то черное.

— Почему «что-то»? Платок, платье, шубка?

— Нет, что-то. Вроде пленки. Только глаза и нос не были закрыты. Пленка совсем черная. Сначала мы решили, что это негритенок. Когда подошли ближе, поняли, что обыкновенная девочка. Глазки голубые, а носик розовый. Не красный, как бывает на морозе, и не белый, как должно быть, если человек замерзает. Розовый, самый обычный, вот как сейчас. Но это мы подумали только потом. А сперва очень перепугались — ребенок на морозе, почти голый. Пленка-то совсем тонкая!

— А рубашка? Разве на ней не было рубашки?

— Была, но под пленкой ее не было видно. Да и рубашка-то тоже не шуба, ею не согреешься! Рубашку мы увидели потом, когда пленка растаяла.

— Как растаяла, сразу или постепенно? — спросил Семен Семенович.

— Почти что сразу, как в дом вошли. Сперва посветлела, потом стала серой. А потом смотрим, а ее и нет уже. Что это было?

Видимо, кузнецов очень интересовала пленка. Появлению девочки на дороге, где только что никого не было, они не придавали того значения, которое это появление имело в глазах Саши и Семена Семеновича. Они просто думали, что почему-то не заметили ее раньше, пока не подошли ближе. И больше ничего!

Саша записывал слова Седых, стараясь ничего не пропустить. Обоих братьев, конечно, допросят еще раз, но сейчас, под свежим впечатлением, они могут вспомнить подробности, которые потом изгладятся из их памяти. Кто знает, что здесь важно, а что нет! Ведь в событиях этого дня будут разбираться не работники милиции.

— Вернемся немного назад! — сказал он. — Когда вы подошли к девочке, которая показалась вам сперва негритенком, что вы делали и что говорили? Постарайтесь вспомнить поточнее, это очень важно. И не слышали ли вы, перед тем как увидеть ее, какого-нибудь необычного звука?

Кузнецы посмотрели на него с изумлением.

— Значит, слышали?

— Слышали. Действительно, был звук. Мы еще удивились — откуда это? Кругом пустынно, деревня далеко, а звук очень сильный. Пронзительный, свистящий, неприятный такой. По-моему, я уже слышал похожий.

— Вот как! Где же?

Федор Седых помолчал немного. Потом он сказал нерешительно, как говорят о том, в чем не совсем уверены:

— Да вот был случай… в аэропорту было. Самолет Ту-сто четыре опустился и рулил по земле. Звук от него был почти совсем такой же.