— О том, что вам сказал Кустов. Если вы хотели сохранить это в тайне, следовало отойти подальше, а не разговаривать у самых машин.

— Услышали все-таки! — сказал полковник и рассмеялся.

— Должно было прийти в голову нам самим, — недовольным тоном отозвался старый астроном. — Напрашивается само собой. Ведь таким свойством — не «восприятия времени», разумеется, а ускоренной в сравнении с нашей жизнедеятельностью — можно объяснить почти все…

— Однако пришло не нам, а именно младшему лейтенанту Кустову, — вставил физик.

Старый ученый пренебрежительно махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху.

— То, что мы не подумали об этом, — сказал он, — объясняется просто. После того, что случилось с нами при въезде в Н…ск, мыслительные способности у нас пятерых — простите, товарищ полковник, — находятся, вероятно, в не слишком нормальном состоянии.

— Извиняться тут не в чем, — сказал Хромченко. — Это вполне естественно.

Физик пожал плечами.

— Давно известно, — сказал он, — что при желании можно объяснить что угодно и как угодно. Я, например, не замечаю, что мои мыслительные способности сейчас хуже, чем всегда. Мы же ничего не почувствовали и ничего не видели, что могло бы подействовать на нас столь сильно. Нет, дело не в этом! Меня интересует — почему вы сказали, что объяснить можно почти все. Почему «почти»?

— Потому что среди происшествий этих двух дней есть требующие объяснений с иных позиций.

— Например?

— Пленка той девочки, невидимая завеса в поликлинике, воскрешение быка…

— Совершенно разные вещи! Восприятие субъектом времени или, как вы уточнили, ускоренная относительно обитателей планеты Земля жизнедеятельность есть явление биологическое, тогда как пленка и завеса — область техники, а воскрешение быка — медицины.

— Скорее ветеринарии.

— Не велика разница. Так вот, разговор у нас идет не о всех происшествиях, а только о таких, в которых проявилась необычайная быстрота их действий. Именно это и может как-то объяснить гипотеза Кустова. Кстати, я совершенно уверен, что, говоря о восприятии, он имел в виду именно жизнедеятельность. Просто выразил мысль не совсем четко.

— Это как сказать!

— Могу привести веское доказательство. Для иллюстрации своей мысли Кустов привел рассказ Уэллса, где эта самая мысль вполне ясно и определенно высказана. Не правда ли, товарищ полковник?

— Да! — коротко ответил Хромченко.

Несколько минут в машине молчали. Видимо, астроном не нашел возражения на довод физика.

— Судя по тому, что нам рассказывали о событиях этих двух дней и что видели мы сами, «их» техника намного совершеннее нашей, — сказал биолог, переходя на другую тему.

— Не только техника. Нельзя недооценивать тех случаев, о которых мы только что упоминали. Медицина и биология тоже несравнимы с нашими.

— Ну, несравнимы — это уже чересчур, — ворчливо, как всегда, сказал астроном. — По нынешним темпам роста науки и техники у нас на Земле «они» впереди не так уж на много.

Он не знал и не мог бы даже вообразить, насколько совпали его слова с мнением Норит сто одиннадцать, с выводами, к которым он пришел и которые высказал совсем недавно в разговоре с Вензот, через таинственное ничто…

— Не так уж на много, — повторил биолог. — А про само «их» появление в нашей Солнечной системе вы забыли?

— Помню!

— Если у них время как бы замедлено, что равнозначно ускоренной жизнедеятельности, о которой идет речь, то не здесь ли следует искать причину того, что они, ясно давая нам понять или даже, можно сказать, показывая нам ясно свое присутствие, не идут на личный контакт с нами? Ведь если все это правильно, то для них мы попросту неподвижны, а они для нас — невидимы!

— Хотелось бы мне знать, — сказал Хромченко, — каким способом они лишают своих подопытных «кроликов» сознания и зачем им это нужно.

— На этот счет, — ответил физик, — могут существовать различные объяснения. Одно из них — в моменты исчезновений отсюда и пребывания «там» живым существам нельзя находиться в сознании. Может быть, они вынуждены так поступать, чтобы не причинить нам вреда.

— Браво! — сказал биолог. — Целиком с вами согласен!

— Все это неважно, — поморщился астроном. — Есть другой вопрос: где они проделывают все эти излечения, воскрешения, замены двигателей, и так далее — здесь, на Земле, или там, у себя?

— Можно ответить и так и так, — сказал физик. — Не укладывается в сознании, что наша машина и мы сами могли мгновенно перенестись на расстояние в три с половиной миллиарда километров. А затем с такой же скоростью совершить обратный путь. И мы и машина — тела материальные, а ничто материальное, как вам отлично известно, не может передвигаться быстрее света, в данном случае в двенадцать тысяч раз быстрее.

— Так как же понимать? — спросил Хромченко.

— А понимать всю эту механику приходится так. То, что в нашем трехмерном пространстве находится далеко друг от друга, то в пространстве иного, высшего, измерения может находиться совсем рядом, вплотную. И тогда можно себе представить что-то вроде «незримого моста», по которому и происходят все перемещения между планетами, происходят почти мгновенно, через нулевое пространство, где нет никакого пространства в физическом смысле, а следовательно, нет и расстояний.

Машина неожиданно резко вильнула, едва не свалившись в кювет. Видимо, последняя фраза здорово поразила воображение водителя.

— Будьте поосторожнее, — недовольно сказал Хромченко. — За рулем полагается не слушать разговоры, а следить за безопасностью движения. Пожалуй, лучше снизить скорость.

— Уже почти приехали, товарищ полковник. Больше такого не повторится.

— И совсем не требуется никакого овладения, как мы понимаем это слово, четырехмерным пространством, — закончил физик. — Достаточно научиться пользоваться им практически, даже не понимая в полной мере сути явления. А вообще-то мы вряд ли узнаем что-либо точно. Судя по всему, «они» не собираются делиться с нами своими знаниями.