Как только они выскочили из двухэтажного деревянного дома, Володька, не прощаясь, круто повернул к вокзалу. Васька потоптался в нерешительности у подъезда, потом заторопился следом за приятелем.

Догнав Володьку, Васька уверенно произнес:

— Счас громыхнет, ну и духотища!..

Володька промолчал. Сунув руки в карманы джинсов, он сосредоточенно пылил по улице видавшими виды кедами.

Сощурившись, Васька поглядел на белесое небо.

— Если б среди ночи полило, вот была бы везуха! А?!

Володька хмыкнул, но рта снова не раскрыл.

— Ты чего молчишь? — разозлился Васька и вдруг догадался: — Боишься?!

— Чего? — Володька остановился и вскинул голову.

— Сам знаешь — чего.

Володька смерил приятеля взглядом. Васька сегодня был явно не в своей тарелке.

«Неужто трусит? — подумал Володька. — Непохоже что-то на него».

Ничего не ответив, Володька свернул в переулок.

— Эй, пить хочешь? — окликнул его Васька.

Володька обернулся. Приятель стоял у тележки с газированной водой и рылся в карманах. Когда Володька подошел, Васька спросил:

— Тебе с сиропом?

— Чистой, — Володька протянул копейку меднолицей, будто индианка, газировщице.

— На свои пьешь? — ехидно поинтересовался Васька.

— На свои, — подтвердил Володька и с удовольствием стал пить холодную воду.

Выпил и Васька, но от тележки не отходил.

— Молодой человек, вы пьете, или что? — поторопила его раскрасневшаяся от жары женщина с высокой прической, стоявшая в очереди за Васькой.

— Или что, — не оборачиваясь, ответил Васька и обратился к газировщице: — Повторите, пожалуйста…

Васька, не спеша, выпил стакан с сиропом и тут же заказал еще чистой. Жаждущая воды очередь негодующе зароптала. Но Васька сделал вид, что никого вокруг нет и в помине, и, только осушив третий стакан, оторвался от тележки.

Приятели побрели по улице, сплошь застроенной маленькими деревянными домиками. В садах цвели яблони.

Володька раздул ноздри:

— В этом году яблок будет, ешь — не хочу!

Васька фыркнул:

— Если морозы не ударят…

Они взобрались по скрипучим ступенькам на пешеходный мостик, перекинутый через железнодорожные пути.

Володька дошел до середины мостика, облокотился о поручни и стал глазеть вокруг.

Как бы Володька ни спешил, он всегда останавливался на этом мостике. Отсюда хорошо было видно массивное здание вокзала. Внизу сходились и расходились рельсы, нестерпимо блестевшие на солнце. Володька даже зажмурился.

Бодрясь, пропыхкал старичок-маневровый, выбираясь поближе к вокзалу. Стремительно подкатил к перрону гладкий молодцеватый тепловоз.

— Дома слышен весь этот шум-гам? — спросил Васька, облокачиваясь на поручни рядом с Володькой.

— Еще как!

Володька нашел глазами оцинкованную крышу четырехэтажного дома кирпичной кладки.

— И ночью?

Володька кивнул.

— Как же вы спите? — удивился Васька.

— Привычка, — ответил Володька. — Ко всему привыкаешь.

— Может, и правда, — пожал плечами Васька.

Володька протянул приятелю руку:

— Ну, пока!

— Уже? — Васька искренне огорчился. — Подожди, поговорим…

— Наговоримся еще сегодня, — отрезал Володька и, повернувшись, зашагал к дому.

Васька еще некоторое время постоял в раздумье, а потом и сам нехотя стал спускаться по ступенькам мостика.

Дома на Володьку накинулась мать:

— Ты где шатался?

— На дополнительных был, — привычно соврал Володька.

Из комнаты родителей доносился храп отца. «Угомонился уже», — определил Володька.

Он прошел на кухню, сел за стол. Мать подвинула сыну полную тарелку драников. Володька полил их сметаной и принялся в охотку уплетать. Володька очень любил картофельные оладьи, и мать часто их жарила для него.

— Успеешь исправить двойки? — сердито спросила мать.

У нее были красные припухшие глаза.

— Угу, — ответил с полным ртом Володька.

— И ты еще мне душу выматываешь. Никто не жалеет мать, вот помру я, тогда спохватитесь, да поздно будет…

Внезапно храп прекратился. Отец заворочался. Под ним заскрипела кровать.

Мать замерла, побледнела. Володька перестал жевать. Прошло несколько секунд в ожидании — проснулся отец или нет?

Но он снова захрапел. Мать облегченно вздохнула и стала мыть посуду.

Володька доел драники, запил их молоком.

— Я пойду спать.

— Иди, — сказала мать.

Близнецы — братишка и сестричка — уже спали. Ленка, оттеснив Саньку к самой стенке, лежала, раскинувшись, посередине кровати.

Володька подвинул Ленку, помог братишке лечь поудобнее. Но Ленка тут же снова оттолкнула Саньку к стенке.

Володька беззвучно рассмеялся. Ну и характерец у Ленки.

Володька разделся и лег. За окном пыхтели маневровые паровозы. Ночью их еще лучше слышно, чем днем. Он соврал сегодня Ваське, что привык к шуму поездов. Последние ночи он и вовсе не спит, засыпает лишь на рассвете, и утром матери с трудом удается разбудить его.

Неслышно отворилась дверь, и в комнату вошла мать. Переложила близнецов, укрыла их. «Радость вы моя, единственная», — прошептала она и направилась к старшему сыну.

Володька поспешно закрыл глаза. Мать поправила одеяло, провела влажной теплой ладонью по щеке, взъерошила волосы.

Мальчишке неудержимо захотелось расплакаться и открыть матери все-все. Ведь рассказывал же он ей обо всем, когда еще был маленьким. Но Володька сдержал себя и притворился спящим.

Мать ушла, тихо затворив за собой дверь.

Нет, мама и своими заботами сыта по горло. Один отец чего стоит. Да и близнецы — ребята шустрые. Нечего маму понапрасну расстраивать.

Придется Володьке самому выпутываться. Ни на чью помощь он не может рассчитывать.

В доме все спали, кроме мамы. Наконец, переделав все дела, легла и она.

Володька выжидал. Мама не скоро уснет. Да и храп отца ей мешает.

Надо подождать. Еще есть время.

А вот теперь — пора! Володька, не зажигая света, быстро оделся. Привычка! Сколько раз вставал засветло, собираясь на рыбалку.

Нашарил под диваном веревку, вытащил ее и привязал одним концом к батарее. Двойным морским узлом. Потянул изо всей силы — должна выдержать.

Свободным концом веревки обвязал рюкзак, который был упакован еще днем и лежал в углу под кроватью.

Кажется, все. А записка?

Володька вынул из школьного портфеля тетрадь, вырвал из нее страничку. Теперь ему тетради долго не понадобятся. Взял ручку и задумался.

А потом, склонившись над столом, решительно вывел на белевшем в темноте листке:

«Я уехал. Не ищите меня. Со мной ничего не случится. Начну работать, вышлю деньги».

Володька подошел к окну, бесшумно отворил его и окинул цепким взглядом пустынную улицу. Вроде бы — никого.

Мальчишка осторожно спустил вниз рюкзак. А потом, прикрыв за собой окно, спустился по веревке и сам — на одних руках.

На земле Володька отвязал рюкзак и, не оглянувшись на дом, торопливо зашагал по улице.