Примерно через четверть часа позвонили уже в дверь, и Констанс услышала торопливые шаги.

– Ужин для мистера Дорретти! – громко известил официант.

Брайан ответил что-то, но очень тихо. Звон стекла, поскрипывание колесиков…

– Спасибо, сэр, приятного вам вечера с миссис Дорретти.

Миссис Дорретти. Хотелось бы на нее взглянуть!

Следующие четверть часа прошли в мучительном ожидании. В номере установилась полная тишина. Расхаживая по комнате, то и дело поглядывая на часы, стрелки которых словно приклеились к циферблату, Констанс чувствовала, что сойдет с ума, если не сделает хоть что-нибудь.

В ванной полилась вода – Брайан принимал душ.

Негромкое, но выразительное ругательство – прищемил палец?

Грохот – похоже, что-то разбилось.

И снова тишина.

Констанс выждала еще пять минут.

Хватит. Пора действовать. Она посмотрела на себя в зеркало – волосы в порядке, макияж тоже, ногти накрашены. Вперед!

Она решительно выступила в гостиную, сделала два шага, остановилась, хлопнула себя по лбу и вернулась в комнату.

Бумаги!

Папка со списком картин. Не слишком хороший повод, чтобы врываться в спальню мужчины поздним вечером, но другого не нашлось.

Бросок через гостиную, резкий стук в дверь и не ждать ответа.

– Брайан! У меня идея!

Он спал! На столике остывал заказанный ужин, на тумбочке горела лампа, а Брайан преспокойно дрых на кровати, прикрывшись покрывалом.

– Эй, проснись, лежебока! Нам надо поговорить. Вставай быстрее и слушай, что я скажу. – Констанс присела на край кровати и потрясла его за плечо.

Брайан открыл глаза.

– Что? Уже утро?

– Еще вечер. Но я кое-что придумала.

Констанс наклонилась к нему. Полы халата, как и было задумано, разошлись, и едва затянутый пояс уже не мог удержать их. В сонных глазах Брайана мелькнуло удивленное выражение, но уже в следующее мгновение его взгляд скользнул ниже, к темнеющим под тонкой шелковой сеточкой соскам, и еще ниже…

– Ты уже готов? – хриплым голосом спросила Констанс.

И он молча кивнул, как кивнул бы, наверное, и в том, случае, если бы его спросили, не он ли, случайно, застрелил президента Кеннеди.

Брайан не знал, снится ему это или нет. В какой-то момент он решил на всякий случай ущипнуть себя, но потом передумал: уж лучше такой сон, чем тягостная реальность, заполненная бессмысленными мечтами.

Констанс сидела на краю кровати и, казалось, не замечала, что полы ее халата разъехались, и что под ними нет ничего, кроме обнаженной плоти, едва прикрытой ажурными розовыми полосками. Ее упругие, гладкие, как шелк, округлые груди напоминали два шарика сливочного мороженого, которые так и требовали, чтобы их облизали.

Желание, всколыхнувшееся в Брайане при первом взгляде на это восхитительное тело, нарастало так стремительно и мощно, что грозило разорвать его.

– Я переписала все картины. Их шестнадцать. Наибольшее сомнение вызывают, конечно, те, которые не подвергались тщательной экспертизе. Вот, посмотри сам.

Она положила ладонь ему на грудь, и Брайана словно пронзило электрическим током. Он вздрогнул и попытался вжаться в матрас. Кровь била в виски, как африканский тамтам. С отчаянием капитана, наблюдающего за тем, как ломаются мачты и судно превращается в непокорную его воле игрушку для волн, Брайан все острее понимал, что теряет контроль над собой.

– Я разговаривала с братом, и он согласился помочь. Завтра Джеффри позвонит Андреа и…

Брайан глубоко вздохнул и только теперь ощутил исходящий от Констанс аромат – ненавязчивый, но сильный, интригующий, мистический. Отблеск ее волос, мерцание глаз, звук голоса – все это действовало на него так же, как действуют на испытуемого покачивающийся стеклянный шарик и убаюкивающий шепот гипнотизера.

Он был в ее власти. Он перенесся в сказочную реальность, попасть в которую не смел и мечтать.

Наверно, Констанс тоже чувствовала что-то, потому, что слова звучали все медленнее и тише, и речь ее воспринималась Брайаном, как густой темный мед.

– И тогда мы все узнаем. – Она замолчала, потом веки с длинными ресницами опустились, а губы раскрылись подобно раскрывающемуся навстречу солнцу цветку.

Что бы это значило? Хочет ли она его так же сильно, как он хочет ее? И есть ли за этим желанием, реальное чувство к нему или же оно объясняется естественной реакцией женщины на близость мужчины, усиленной интимной обстановкой?

Мысли беспорядочно летали в голове, как выпущенные наугад и не находящие цель стрелы.

– Мы все узнаем, – уже без прежней уверенности повторила она, и в тот момент, когда Брайану показалось, что шанс упущен, что сейчас она поднимется и все закончится ничем, ее губы оказались вдруг совсем близко.

Он подался ей навстречу, схватил за плечи и рванул к себе, чувствуя то же стремление в ее податливом, вибрирующем теле. С тихим стоном Констанс вытянулась на нем, на мгновение застыла, упиваясь ощущением близости, и тут же шевельнула бедрами.

Это движение, как будто отворило шлюз, и переполнявшее обоих желание вырвалось на волю и закружило их в бешеном водовороте страсти. Два тела – ее мягкое, гибкое, налитое соком любви, и его, твердое, напрягшееся, как тетива лука, – завертелись, прилаживаясь друг к другу, как притираются части впервые собранного механизма.

Ощущая под собой его восставшую плоть и отчаянно ища освобождения от переполнявшего ее желания, Констанс раздвинула бедра.

Брайан оторвался от ее губ и попытался отодвинуться, но сила, благодаря которой земля не превратилась в безжизненную пустыню, толкала его в противоположную сторону. Проиграв эту неравную борьбу, он скрипнул зубами.

– Мы не должны это делать.

– Мы уже это делаем, – прошептала она.

– Нет, нет, Конни… о Боже… – Он не договорил, задохнувшись ее поцелуем.

– Почему?

Ее губы скользнули по его щеке, язык коснулся мочки уха, и внутри Брайана словно начала распрямляться стальная пружина. Он понимал, что проигрывает, понимал, что хочет проиграть, но все еще цеплялся за выстроенную им самим же хлипкую этическую конструкцию.

– Почему мы не должны это делать?

– Потому, что тебе это не надо, Конни. Ты этого не хочешь. Так бывает. Ночь, интимная обстановка и все такое. А утром…

О том, какое несчастье могло обрушиться на них утром, Констанс так и не узнала, потому, что не выдержавший пытки Брайан впился в ее губы.

Будь у него такая возможность, он сравнил бы ее с горячим, только что вынутым из духовки заварным пирожным – кремовая начинка и хрустящая, присыпанная сахарной пудрой корочка.

Не спеши, не спеши, приказывал себе Брайан, хотя тело требовало, жаждало другого. Она решила использовать его в качестве игрушки для удовлетворения своих сексуальных потребностей? Что ж, он преподнесет ей сюрприз, подарив такую игрушку, которой у нее еще не было.

Но планы планами, а пока ситуацию контролировала Констанс, занявшая позицию, которая давала ей стратегическое преимущество. Она сама, практически без его помощи, избавилась от превратившегося в помеху халата, и Брайану ничего не оставалось, как расстегнуть на Констанс бюстгальтер, бретельки которого уже сами собой сползли с ее плеч. Он стиснул ее полные, с набухшими сосками груди, и пружина желания распрямилась, сжалась и снова распрямилась, задавая ритм телу. Констанс тут же подхватила эту мелодию, сжав его коленями, приподнявшись над Брайаном, заставляя и его податься вверх.

Ее отзывчивость, искусность и даже искушенность в этой области, наверное, удивили бы Брайана, если бы он не утратил способность удивляться.

Ритм движений ускорялся, сердца стучали в унисон, дыхания сливались в единый стон. Констанс то склонялась к нему, легко, дразняще касаясь его груди остриями сосков, то откидывалась назад и начинала тереться о его бедра.

Улучив момент, Брайан ловко перевернул Констанс на спину и медленно стащил вниз кружевные трусики. Едва он сделал это, как Констанс раскинула ноги и закрыла глаза. Теперь она была в его власти, но игра только начиналась.