Когда Папа узнал о пожеланиях Сфорца, он расхохотался.

– Ты погляди, – сказал он Чезаре, – в этом дурачке наконец-то появились проблески отваги. Придется поговорить о нем с дожем.

Чезаре терпеть не мог Джованни Сфорца. Он бы ненавидел любого, за кого бы Лукреция ни вышла, но этот тип был ему особенно отвратителен.

– Жаль, что мы не можем найти способа вообще избавить Лукрецию от Джованни Сфорца.

Папа потупил взгляд.

– Может быть… Всякое случается… – пробормотал он. – Порою… Ладно, пока мы отправим его к дожу.

Джованни ворвался в комнату жены с криком:

– Я получил кондотту в венецианской армии!

– Разве ты не рад? – с улыбкой спросила Лукреция. – Разве не об этом ты мечтал?

– Да, теперь я сравнялся с твоим братцем.

– Совершенно верно, теперь армией венецианцев командуют Джованни Борджа и Джованни Сфорца.

– Мы – оба командиры. Но есть разница, об этом твой отец позаботился. Я буду получать четыре тысячи дукатов, а твой брат… тридцать одну тысячу!

– Но, Джованни, – попыталась успокоить его Лукреция, – если бы тебе пришлось делать то, что приходилось делать моему брату, ты был бы не рад его деньгам.

– Я прекрасно знаю, чем занимался твой Джованни! – жилы у него на висках вздулись от гнева. – Все дело не в этом. Твой отец хотел подчеркнуть, что рядом с твоим братом я ничего не стою! Он нарочно меня оскорбил. Я не позволю тебе ехать!

Лукреция немного помолчала, потом спокойно произнесла:

– Хорошо. Но тогда ты не получишь и четырех тысяч дукатов.

Джованни сжал кулаки и шагнул к ней: на глазах у него выступили слезы ярости.

Лукреция хранила спокойствие. Она думала лишь об одном: скоро мы поедем в Перуджу, а оттуда он отправится в армию, и я не буду его видеть.

И она принялась мечтать о том, как замечательна будет жизнь с отцом и братом.

Какими же горячими и страстными были приветственные объятия отца и Чезаре!

– Даже не понимаю, как я мог так долго без тебя жить! – заявил Папа.

– Я ужасно по тебе скучал, – вполголоса добавил Чезаре. Она целовала их и приговаривала:

– О, отец мой и брат! Почему все мужчины кажутся рядом с вами такими незначительными и неинтересными?

Они внимательно ее разглядывали. Лукреция изменилась – таков был приговор Чезаре, и на мгновение лицо его потемнело: он вспомнил, что теперь брак Лукреции стал таковым не только по названию.

– Наша малышка повзрослела, – сказал Папа. – Я виню себя во всем, что с тобой произошло: не следовало мне отпускать тебя.

– Да, времена были тяжелые, – поддакнул Чезаре. – Ваше Святейшество, вспомните, как мы страдали, когда наши любимые были в опасности.

– Ты прав, сын мой. Но что прошло – то прошло. Хватит горевать. Давайте устроим банкет в честь возвращения моей дорогой доченьки, мне так хочется послушать, как вы поете дуэтом, и посмотреть, как вы танцуете. Чезаре взял Лукрецию за руку:

– А что ты на это скажешь?

– Я мечтаю станцевать с тобой. И желаю показать всему свету, как я счастлива, что мы снова все вместе.

Чезаре прикоснулся ладонями к ее лицу.

– Ты изменилась, но в чем, не пойму.

– Я просто стала старше.

– И теперь лучше знаешь жизнь, – сказал Папа с усмешкой.

Чезаре вновь поцеловал ее:

– Дорогая моя сестра, надеюсь, испытания, через которые тебе пришлось пройти, не были очень уж ужасными?

Она прекрасно поняла, что крылось за этим вопросом, и рассмеялась:

– Да нет, ничего страшного.

Папа положил руку на плечо Чезаре:

– Отпусти ее. Пусть женщины оденут ее к банкету, а потом я буду смотреть, как вы танцуете. И буду счастлив, потому что наконец-то двое моих любимых деточек снова со мною, под одной крышей.

Лукреция поцеловала отцу руку и вышла. Мужчины смотрели ей вслед.

– Как она очаровательна! – воскликнул Чезаре.

– Я начинаю думать, что она – действительно самая красивая девушка Италии, – ответил Папа.

– А я уверен в этом, – Чезаре глянул на отца. Он знал, что Джулия утрачивает свое влияние на Александра: Папа никак не мог простить ей, что она жила со своим мужем. Александр сделал красивый жест – выехал встречать Джулию после выкупа ее из плена, но Чезаре был уверен, что Джулия – уже не основная любовница отца, и был рад этому. Его всегда бесило непомерное возвышение семейства Фарнезе.

И хотя на взгляд стороннего наблюдателя Александр бездействовал и предавался удовольствиям, на самом деле он обдумывал свои дальнейшие шаги. Он объявил Чезаре:

– Надеюсь, скоро мы вернемся в Рим. И нам придется немало потрудиться, чтобы несчастья, которые мы недавно пережили, больше не повторялись. Чезаре, нам необходимо отобрать власть у местных князьков и баронов – ведь они доказали свою неспособность противостоять неприятелю. Я вижу сильную, единую Италию.

– Сильную Италию под рукою Папы, – согласился Чезаре. – Но вам нужна хорошая армия, отец, и хорошие генералы.

– Ты прав, сынок.

Александр видел, что Чезаре вновь готов просить отпустить его, вновь готов уверять, каким хорошим он станет командующим.

И Александр понял: сейчас не время сообщать Чезаре о том, что он запланировал отозвать Джованни из Испании. Джованни предстоит стать главнокомандующим войсками Святейшего престола и отправиться с походом на Орсини, которые так мерзко повели себя во время французского нашествия и предали интересы Папы. А когда он поставит на колени Орсини, все остальные семьи увидят, насколько силен стал Папа, и поддержат его, иначе их постигнет участь Орсини.

Он с радостью обсудил бы этот план с Чезаре, но тогда ему пришлось бы сказать насчет Джованни.

А как не хотелось разрушать радость от лицезрения Лукреции и Чезаре! Александр ужасно не любил портить себе удовольствие и потому переменил тему:

– Бедняжка Лукреция… Надеюсь, нам удастся найти ей более достойного супруга.

– Я просто с ума схожу от мысли о том, что рядом с нею – этот болван… Этот деревенский олух!

– Значит, надо сделать так, чтобы ему захотелось поскорее убраться из Перуджи, – предложил Папа.

Чезаре улыбнулся:

– Тогда ему следует поскорее отправиться к дожу. Это возможно?

– Что ж, придется нам с тобой поломать над этим голову. Но зато рядом с Лукрецией останемся только мы с тобою.

Лукреция вымыла волосы и прилегла на постель. Припоминая события прошедшего вечера, она испытывала странное волнение. Во дворце Джанпаоло Бальони, который, будучи леннимком церкви, считал своим долгом и удовольствием всячески ублажать святого отца, состоялся грандиозный банкет.

Бальони был замечательным человеком, пригожим и решительным. Ходили слухи о его жестокости, рабы и слуги трепетали под его суровым взглядом, а Чезаре во время танца поведал ей, что в подземельях дворца частенько пытали тех, кто смел чем-то обидеть хозяина.

Невероятно! Невозможно поверить в то, что столь обаятельный человек может быть таким жестоким! По отношению к Лукреции он был сама доброта. Конечно, если бы она видела, как кого-то по его приказу терзают, она бы его невзлюбила – но подземелья далеки от банкетного зала, чтобы вопли и стоны не беспокоили гостей.

Бальони с изумлением – впрочем, как и все остальные – наблюдал за Чезаре и Лукрецией.

– Давай станцуем испанский танец, – шепнула Лукреция брату. – Отцу это понравится.

И они танцевали – так, как танцевала она когда-то с братом Джованни на своей свадьбе. Но она не сказала об этом Чезаре: ей не хотелось сердить его в такой замечательный вечер.

Бальони танцевал с очень красивой женщиной, его любовницей.

Он был нежен с нею, и, наблюдая за этой парой, Лукреция сказала:

– Посмотри, как он мил! И при том говорят, что он ужасно жесток с обидчиками.

Чезаре притянул ее к себе:

– А какая связь между его отношением к ней и отношениями с другими?

– Ну, мне трудно поверить, что человек, способный проявлять такую нежность, может также быть и жестоким.