Рисунки Л. Коростышевского и Ю. Лаврухина

Оформление Ю. Лаврухина

Издательство "Детская литература" Ленинград 1976

OCR amp; SpellCheck: The Stainless Steel Cat (steel-cat@yandex.ru)

Увлекательно побывать на большом заводе! Увидеть, как строятся новые, порой еще невиданные в мире машины! Здесь не только куется и обрабатывается на станках металл, чтобы деталями войти в будущую машину. Здесь и сами люди переделываются – приобретают, работая, новые знания; в преодолении препятствий закаляют волю. Здесь люди находят подлинное счастье в жизни.

Обо всем этом и рассказывается в книге.

Главный конструктор Завода водяных колес профессор Белов сидел, склонившись над письменным столом; вернее бы сказать – не склонившись, а грузно, по-стариковски сгорбившись от усталости.

Уже много часов он в служебном кабинете. Давно окончился рабочий день, утихли заводские шумы. Он ждал этой тишины, чтобы сосредоточиться и найти наконец решение головоломной задачи.

Перед ним два документа. Один – с государственным гербом СССР и подписями руководителей правительства. Здесь отпечатан текст постановления о сооружении сверхмощной гидростанции на Средней Волге. Было сказано, что все работы должны быть закончены в пять лет.

Другой документ – заводской, скрепленный подписями руководящих инженеров. Из этого документа следовало, что турбины-великаны потребуют для изготовления не пять, а четырнадцать лет.

Белов, когда увидел число "14", долго протирал глаза – не поверил. После этого несколько раз отсылал заводской расчет для проверки. Мало ли, подчас и хорошие инженеры запрашивают времени больше, чем надо. (Этак-то поспокойнее, чем драться за производительность труда!)

Но проверка лишь подтвердила расчет. Заводской документ был составлен честно, без запроса. Нормы выработки взяты полноценные. Производительность труда сфотографирована у передовых рабочих. Работа станков предусмотрена с полной нагрузкой и без простоев.

Пять – и четырнадцать! Было над чем призадуматься…

Профессор Белов слыл в кругах турбинистов драчуном. Это прозвище за ним утвердилось после случая с Днепрогэсом.

Сразу после окончания Великой Отечественной войны Белов побывал на развалинах Днепрогэса и там заявил: "На этот раз турбины для Днепра сделает Ленинград. И они будут не хуже американских!"

Надо сказать, что до войны станция на Днепре считалась крупнейшей в Европе. Оборудована она была первоклассными турбинами фирмы "Ньюпорт-Ньюс", США. И вдруг ленинградец Белов (он тогда еще и звания профессора не имел) вызывается заменить американцев!…

Знающие люди в Москве пришли в недоумение.

Но сказанное на Днепре Белов повторил и в столице. Он не переставал доказывать всем и каждому, что ленинградцы уже сейчас сумеют справиться с ответственным заданием.

В Москву он приехал посланцем города-героя. Ленинградцы, выстрадавшие девятисотдневную блокаду, как они стосковались по мирному труду! К тому же прикидывали по-хозяйски: "Ведь капиталистам за турбины подай миллионы рублей золотом! А после войны в стране сколько прорех кругом… Тут и копейкой нельзя пробрасываться!"

Кончилось тем, что Завод водяных колес получил половину заказа: на три мощные турбины из шести.

Но вот закончен новый Днепрострой. Специальная комиссия придирчиво сличает в работе советские турбины с американскими. Но еще до выводов комиссии инженеры фирмы "Ньюпорт-Ньюс" поздравили Белова. Они откровенно признали, что изготовленные для Днепра ленинградские турбины оказались лучше американских – и по техническому выполнению, и в эксплуатации.

Вспомнив все это, профессор Белов сказал себе: "Да, тогда нам трудновато досталось. Да и сейчас не легче… Но выросли же мы с тех пор, а какой прекрасной техникой цеха вооружились! Победили на Днепре, обязаны победить и на Волге!"

Только что в его кабинете закончилось совещание заводских специалистов. Пошумели-пошумели, пытаясь сократить количество лет с четырнадцати до пяти, да на том и разошлись.

Оставшись один, профессор долго смотрел в одну точку. Встрепенувшись, он обнаружил, что эта точка – пепельница. Отверстие пепельницы было забито окурками, как жерло старинной мортиры – пыжом.

"Вот так и получается… – вздохнул Белов. – Только копоть вместо выстрела!" Он вытряхнул пепельницу в корзину и снова занялся документами, переводя усталый взгляд с одного на другой.

"Какими же все-таки способами, – в сотый раз спрашивал он себя, – превратить четырнадцать в пятерку?… В математике, – продолжал он, – это просто. Задача решается умножением четырнадцати на некий коэффициент, величину которого нетрудно подобрать. А тут, при сооружении турбин?…" – И Белов по-прежнему не находил ответа.

Он пытался продолжать диалог с самим собой, однако усталость окончательно сморила старика. Он встал и, собирая бумаги, лишь бормотал себе в утешение: "Завтра на свежую голову, завтра! Утро вечера мудренее. А сейчас домой спать!"

Пошел к двери, пробивая себе между стульями дорогу. И вдруг замер, прислушиваясь к возникающей в сознании мысли.

– Ищешь коэффициент, чтобы четырнадцать – в пятерку? – воскликнул Белов, торжествуя. – Есть такой: коэффициент К!

Профессор Белов вышел за порог своего кабинета. Открыв коэффициент К, он почувствовал огромное душевное облегчение и теперь думал только о том, чтобы сладко выспаться.

Он шагал по елочкам отлично натертого паркета, пересекая конструкторский зал. Последние лучи заходящего солнца золотили высокий белый потолок, отсвечивая от стеклянных трубок, как бы налитых молоком. Летом они не зажигались, эти лампы дневного света: белые ночи не терпят искусственного освещения.

Иван Петрович зашагал мимо столов, таких же белых, как и все в этом просторном зале, где должна рождаться ясная и точная мысль конструктора.

Пустой уже за поздним временем и гулкий от безлюдья зал… Но что это? Зал оживает?… И в самом деле: из-за чертежных досок – кульманов, – которые высились и белели тут и там, как поднятые паруса легкой флотилии, показались люди. Все больше людей, все больше… Да тут все конструкторское бюро в засаде!

Озадаченный профессор остановился и тут же оказался в плену у дружеской ватаги.

– Почему не дома? – строго спросил Белов. – Кто разрешил полуночничать?

Загомонившая было толпа умолкла. Все эти конструкторы, расчетчики, чертежницы, копировщицы заслуживали порицания. Оставшись самовольно после работы, они нарушили трудовой режим и вообще порядок на заводе. Но у Белова не хватило духу больше, чем на притворную строгость. Не казнить же людей за то, что они, забыв об отдыхе, решили пересидеть многочасовое совещание специалистов, чтобы затем кинуться к главному конструктору с вопросом: "Ну, как с турбиной?"

– Положение, товарищи, трудное, – заявил профессор без обиняков. – Я бы сказал – архитрудное!

Белов насупился, отчего его густые брови нависли над глазами, и умолк.

– А что, – спросили его, – решило совещание?

– А ничего не порешили. Так и не придумали, как выполнить заказ не в четырнадцать лет, а в пять… Впрочем, на этот счет кое-что забрезжило в моей старой голове. Есть такой коэффициент, – сказал Белов, помолчав, и увидел, как оживились, а через мгновение напряженно застыли лица его сотрудников и учеников.