Теперь ему придётся вести себя предельно осторожно. Он ничего толком не знает об этом мире, с его странными этическими нормами и нездоровой прямотой. Ты подпадаешь под подозрение уже оттого, что ты слишком бледен, только потому, что ночью не спишь, потому что не моешься, потому что от тебя идёт запах, как… как от дохлой-коровы. Тебя начинают подозревать просто так — из-за ничего.

Он должен сходить в библиотеку. Но это тоже опасно. Какие они сегодня — эти библиотеки? Чем они теперь там пользуются, в библиотеках? Читают книги или проецируют на экран микрофильмы? А может, люди теперь располагают свои библиотеки на дому, избавляясь таким образом от необходимости держать большие централизованные библиотеки?

Всё-таки, наверное, стоило рискнуть. Пускай он будет вызывать подозрительность у людей тем, что пользуется давно вышедшими из употребления терминами, но упускать возможность что-то узнать о мире, гнусном и бестолковом мире, в который он вынужденно окунулся и должен был существовать, было просто нелепо. Он нуждался в знаниях как никто и никогда. На улице он остановил какого-то мужчину и задал вопрос:

— Простите, где здесь ближайшая библиотека?

Странно, мужчина даже не удивился.

— Два квартала на восток, затем один на север.

— Спасибо.

Надо же, как, оказывается, просто.

Спустя несколько минут он был уже в библиотеке.

— Могу ли я быть вам чем-нибудь полезна?

Он посмотрел на библиотекаршу. Могу ли я быть… чем-нибудь полезна! Могу ли… полезна! Ну что за идиотский мир услужливых людей!

— Я бы хотел иметь Эдгара Аллана По. — Он очень осторожно выбирал глагол для своей фразы: он не сказал «почитать» — слишком уж сильно боялся того, что книгами теперь не пользуются, что книгопечатание ушло в далёкое прошлое и воспринималось как утерянное ремесло; вдруг теперешние «книги» это не что иное, как полностью воспроизведённые кинокартины в трёхмерном изображении. Да нет, какого чёрта, попробуйте в трёх измерениях воспроизвести труды Сократа, Шопенгауэра, Ницше или Фрейда!

— Повторите, пожалуйста, ещё раз.

— Эдгар Аллан По.

— Извините, но в нашей картотеке такой автор не значится.

— Мог бы я вас попросить проверить точно?

Она проверила.

— Ах, да. На карточке стоит красная помёта. Это означает, что он был одним из авторов, чьи книги подверглись Великому Сожжению в 2265 году.

— Какое невежество с моей стороны.

— Нет-нет, всё нормально, — утешала она. — А вы о нём много слыхали, да?

— У него встречались весьма любопытные идеи насчёт смерти и загробной жизни, — сказал Лэнтри.

— Любопытные? — удивилась она. — Да скажите просто ужасные, ни на что не годные.

— Да-да, конечно, ужасные. Гадкие и отвратные, если быть честным. Как прекрасно, что его книги сожгли. Нечистая литература. Между прочим, а Лавкрафт у вас есть?

— Это что, руководство по сексу?[3]

Лэнтри весело рассмеялся:

— Да что вы, нет. Лавкрафт — это имя мужчины.

Она покопалась в картотеке.

— Его книги тоже сожжены. Тогда же, вместе с книгами По.

— Полагаю, что это касается и книг Махена, человека по имени Дерлет, и ещё одного, которого звали Амброуз Биерс, не так ли?

— Именно так. — Она захлопнула картотеку. — Все сожгли. И правильно сделали: туда им и дорога. — Она с интересом взглянула на него, но без подозрительности, которой он так опасался. — Ручаюсь, что вы только что прилетели с Марса.

— Почему вы так говорите?

— Вчера у нас побывал ещё один исследователь. Он только что летал на Марс и обратно. Его тоже, знаете ли, очень интересовала литература о сверхъестественном. Впечатление создавалось такое, что там на Марсе до сих пор сохранились надгробия, представляете?

— Что это за «надгробия» такие? — Лэнтри начинал приучать себя держать язык на привязи.

— Ну это такие плиты, под которыми хоронили людей.

— Какой варварский обычай! Страшно и подумать!

— Ну да, жуткий, правда? Так вот, когда он встретил там на Марсе надгробия, он очень заинтересовался этим вопросом. Пришёл к нам и всё спрашивал, нет ли у нас тех авторов, которых вы перечислили. Но мы, разумеется, ничем не могли быть ему полезны. От их книг и гари-то давно уж не осталось. — Она пригляделась к мертвенной бледности его лица.

— Всё же вы, наверное, меня разыгрываете. Вы точно один из астронавтов, летавших на Марс. Ведь правда?

— Да, — солгал он. — Только вчера с корабля.

— Того молодого человека звали Бёрк.

— Ну конечно же, Бёрк! Добрый мой приятель!

— Мне очень жаль, что я не могла быть вам полезна. А вам я бы посоветовала уколы витаминов и позагорать под ультрафиолетовой лампой. Вы выглядите просто ужасно, мистер…

— Лэнтри. Ничего, скоро всё вернётся в норму. Я вам очень признателен за вашу любезность. Что ж, до следующего кануна Хелоуин![4]

— Ах, какой же вы шутник! — с готовностью засмеялась она. — Если бы и в самом деле остался Хэлоуин! Тогда бы я назвала это свиданием.

— Но они сожгли и его, не правда ли? — спросил Лэнтри.

— Ой, они сожгли все-все, ничего не осталось, — посочувствовала девушка. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — попрощался он и вышел из библиотеки.

Ох, до чего же осторожно ему приходится балансировать, вращаясь, будто некий тёмный гироскоп, в этом мире: он должен вращаться и вращаться, не скрипнув, не прошелестев ни на мгновение. Поневоле станешь молчуном, будешь молчать как могила, из которой вышел на свет. Проходя по вечерним восьмичасовым улицам, он особо заинтересовался их освещением: освещены были улицы в основном на перекрёстках и на углах, а сами кварталы освещались довольно скупо. Неужели эти удивительные люди совсем не боятся темноты? Нет, это невозможно, абсурд! Каждый человек боится темноты. Даже он, когда был маленький, он тоже боялся. Это является такой же естественной и неотъемлемой чертой человеческой натуры, как необходимость есть и спать.

Проходя по парку, он обратил внимание на маленького мальчугана, во весь дух улепётывавшего от компании преследователей такого же, как он сам, возраста. Преследователей было шестеро, они кричали и носились по лужайке, барахтаясь среди опавшей листвы, под тёмным и холодным октябрьским вечерним небом. Несколько минут Лэнтри наблюдал за их весёлой кутерьмой, прежде чем улучил момент и обратился к одному из мальчишек, который тяжело дыша остановился на мгновение, чтобы передохнуть. Он так усердно глотал свежий вечерний воздух, что казалось, набирает его побольше в маленькие детские лёгкие, чтобы вслед за этим надуть бумажный пакет и торжественно хлопнуть его на радость всем сорванцам на лужайке.

— Эй, — окликнул его Лэнтри. — Ты быстро так выдохнешься.

— Ага, — ответил мальчишка, — точно.

— Слушай, — продолжал Лэнтри, — ты мне не скажешь, отчего это улицы посредине кварталов совершенно не освещаются фонарями?

— Чего? — изумился сорванец.

— Ну, понимаешь, я учитель и решил вот так неожиданно, врасплох, проверить твои знания, — придумал отговорку Лэнтри.

— Ну-у, потому что, — воспринял всё за чистую монету парнишка, — потому что не надо никаких фонарей посреди кварталов — вот почему.

— Но ведь на улице становится совсем темно, вечер-то уже поздний, — в свою очередь недоумевал взрослый дяденька.

— Ну и что? — опешил мальчишка.

— А разве тебе не страшно?

— Чего бояться-то? — не понял тот.

— Ну, темноты, например.

— Эва, с какой это стати?

— Пойми, — растолковывал Лэнтри. — Сейчас уже темно, ничего не видно. В конце концов, уличные фонари для того и придумали, чтобы они разгоняли тьму и люди не боялись.

— Хм, глупость какая. Фонари придумали, чтобы было видно, куда ты идёшь, и больше ни для чего.

— Да нет же, ты не понимаешь, — терпеливо добивался вразумительного ответа на свой вопрос Лэнтри. — Ты что же, хочешь меня убедить, что можешь просидеть в пустом парке всю ночь напролёт и так ничего и не испугаться?