Идея развития России по американскому пути с введением конституции и отменой рабства, та идея, которую в течение нескольких лет вынашивали декабристские группы, в сущности, первые зачатки партий в стране, в принципе была мало реальной. "В Африке и Америке начинают чувствовать сие беззаконие и стараются прекратить оное, а мы, россияне, христиане именем, в недрах отечества нашего имеем защитников сей постыдной, сей богопротивной власти!"- доверяет бумаге свои мысли декабрист А.Н.Муравьев в это время. За свободой надо ехать на Запад.

Николай Тургенев сообщает брату Сергею: "Мы на первой станции образованности",- сказал я недавно молодому Пушкину. "Да,- отвечал он,мы в Черной Грязи". Так называлась первая станция по дороге в Петербург.

Наступало время, привычное для русских людей в возрасте и приводящее в растерянность молодых. Тридцатилетний оптимист Николай Тургенев, мечтая о журнале "Россиянин XIX века" при сотрудничестве Пушкина, записывал в своем дневнике: "Каждый вечер оканчиваю с некоторым унынием... Ввечеру сижу у окошка и в каждом предмете, в каждом движущемся автомате вижу бедствие моего отечества... Какое-то общее уныние тяготит Петербург и сие время... Иные ничего не понимают или, лучше сказать, ничего не знают. Другие знают, да не понимают. Иные же понимают одни только гнусные свои личные выгоды. Неужели я до конца жизни буду проводить и зимние, и летние вечера так, как проводил доселе?.. Неужели я и при последнем моем издыхании буду видеть подлость и эгоизм единственными божествами нашего Севера?". У многих на уме Европа. Проводив свою знакомую в Париж, Александр Тургенев пишет Вяземскому: "Спокойнее и счастливее там, где и душа, и цветы цветут".

Либеральные идеи овладели Пушкиным, если можно так выразиться, не вовремя. Более опытные его друзья, тот же Александр Тургенев, Карамзин, Жуковский встретили очередное похолодание на теплых должностных местах. Офицеры-декабристы шли на риск. Многие уходили в кутежи. Пушкин с энергией молодости кинулся во все сферы сразу. Он пытался соединить все стили жизни, и ему, с его умом и горячностью, это вполне удавалось. Но теперь возник вопрос: готов ли он всем пожертвовать ради того, чтобы встать на рискованный путь активного протестанта, готов ли к последствиям?

По всей видимости, его планы все же более эгоистичны, и они в литературе, не в политике. Поиски правды и свободы, но не в действии. Он не борец, а лишь поклонник правды и свободы, как он сам назовет себя позже. Но и в такой роли ему нет места. Он жалуется Дельвигу:

Бывало, что ни напишу,

Все для иных не Русью пахнет...

Переведем это в прозаический контекст: то, что он пишет,- прозападного толка, и здесь не нравится. Интересы его сосредоточены на Европе, свобода там. Тут его не понимают. За три послелицейских года Пушкин потерял много времени впустую. Бездеятельность, растрата самого себя - весьма популярная в России форма протеста, в чем-то неосознанного. Он пытался оставаться самим собой, а его подгоняли под принятые стандарты. Стихотворная стихия должна была стать основной формой его жизнедеятельности, а для того, чтобы писать стихи, желательно видеть мир непредвзятыми глазами. Пушкину же предложена другая игра, другие рамки: сделаться чиновником и в свободное от службы время пописывать стихи, да при этом в определенных тонах: для развлечения себя и других.

Русская литература пушкинского времени мало отвечала на вопросы, стоявшие перед обществом. Отечественная словесность в начале XIX века существовала, но в сравнении с западной, пожалуй, в полном смысле этого слова ни проза, ни поэзия еще не сформировались, находились в эмбриональном состоянии. Анненков, рассказывая о жизни Пушкина, назвал русскую литературу того времени "всеобщим царством скуки и пошлости". "Лучшими русскими писателями были Вольтер и Жан-Жак Руссо,- шутили авторы "Сатирикона".Лучшими русскими поэтами были Вергилий и Пиндар". Читать по-русски было нечего, не у кого учиться молодому писателю современному литературному мастерству. "У нас еще нет ни словесности, ни книг, все наши знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке",- скажет после Пушкин. Даже само слово, обозначающее словесность, писалось на латинско-французский манер: "литтература". Греция давным-давно родила Гомера, Англия - Шекспира, в Германии здравствовал великий Гете, а кого такого масштаба дала миру Россия до Пушкина? Нация должна была достичь определенной ступени развития культуры, заявить о ней в мире, чтобы вывести в этот мир свою литературную звезду.

Литература жила полной жизнью на Западе. Там работали известные миру профессиональные авторы. В России таковыми могли быть только чиновники или любители, которых презрительно называли сочинителями. Европеизм как общественное течение в среде русской интеллигенции того времени был, в сущности, свежим поветрием из окна в Европу. Власти этого поветрия боялись и поэтому подавляли любые нестандартные движения мысли.

Взамен сознание заполнялось официальной великодержавной идеологией, важную часть которой составляла целебная для души мечта о мессианском предназначении Руси. Европеист Пушкин пытался отмежеваться от угнетавшей его системы, но он жил среди этих людей, соотносился с ними, не мог их избежать, и вирус азиатства и имперского мышления проникал в его мысли, особенно, если сопутствующим обстоятельством была лесть.

Поэт в мессианской рамке - такая картина вполне обеспечила бы ему перспективу легкого и безоблачного счастья, которое ему прочили. Он сочинял по образцам французских поэтов Эвариста Парни и Жана Грекура, а ему уже готовили кресло в русском поэтическом президиуме. Формы стихов он, казалось, перенимал у своих русских старших собратьев, но ведь элегии и баллады Жуковского были немецкими, переиначенными на русский манер. Поэма "Руслан и Людмила", выведшая Пушкина в лучшие русские поэты, была результатом умелого восприятия рыцарского романа итальянского поэта Лудовико Ариосто "Неистовый Роланд" ("Orlando Furioso"). В "Руслане и Людмиле" имена напоминают также о Парни, к которому Пушкин питал особую симпатию: у Парни - Аина, у Пушкина - Наина, у Парни - Русла, у Пушкина - Руслан.

В российской литературе оставались гигантские пространства целины, и талантливый человек, овладевший мировой литературой, мог браться и разрабатывать любой жанр или все жанры сразу, что Пушкин и поэты его круга делали весьма успешно. Пушкин называл Батюшкова "наш Парни российский", но и его самого в молодости можно так назвать. Все темы были нетронутые, все интересно попробовать. И благосклонное одобрение наверху гарантировано при одном только условии, старом, как мир: не надо касаться некоторых щекотливых вопросов политики и права. Но Пушкину такого счастья было мало.

Неожиданно для всех (но не для него самого) он после очередного приступа "гнилой горячки" задумывает устроиться на военную службу,- новая идея на старый лад. Друзья вначале удивлены. "Я имею надежду отправить его в чужие краи, но он уже и слышать не хочет о мирной службе",- говорит Александр Тургенев. А чуть позже об этом сообщается еще более твердо: "Пушкин уже на ногах и идет в военную службу". Тот же Тургенев пишет об этом Вяземскому в марте 1819 года. А еще через неделю Тургенев пишет Вяземскому, что Пушкин собирается в Тульчин, а оттуда в Грузию, и бредит войной. Возможно, идея возникла у Пушкина в результате знакомств с грузинами в Петербурге.

По свидетельству Ивана Пущина, Пушкин ищет знакомства с Павлом Киселевым, только что назначенным начальником штаба 2-й армии. Киселев обещал содействие в определении Пушкина к себе. Сам Киселев готовился отбыть в военные поселения на юг Украины. Киселев не знал, а некоторые приятели поэта были в курсе дела: из Тульчина Пушкин, будучи принят на военную службу, сумеет пробраться в войска, расположенные на Кавказе. Там, когда начнутся военные действия, он двинется с войсками в сторону Турции.

В мае Батюшков в письме из Неаполя, не догадываясь об истинных намерениях Пушкина, сожалеет о его решении поступить на военную службу. Тургенев отмечает, что Пушкин бредит уже войною, что можно толковать как состояние возбуждения, в котором он находится. В конце мая 1819 года он со дня на день готов начать осуществление замысла. В этом состоянии его свалил новый приступ болезни.