Как показывает фальсифицированная история тех времен, провокационный судебный процесс над членами «промпартии» будто бы сыграл положительную роль. Он якобы мобилизовал энтузиазм трудящихся, народ перестал высказывать недовольство и отныне терпимо относился к имеющимся недостаткам; процесс помог привлечь к трудовой деятельности старую техническую интеллигенцию…

В обвинительном акте по делу «промпартии» отмечалось, что к ней тяготели около двух тысяч инженеров страны. Органам ОГПУ и прокуратуре пришлось с ними познакомиться… Была проведена большая «воспитательная работа», и все они перестроились, уже не думали о реставрации старого режима в России… Как показывает та же история, опыт с процессом над «промпартией» вдохновил Сталина на проведение новых судилищ в стране, организация которых теперь уже не согласовывалась даже с членами Политбюро.

Позднее – после окончания института – я работал в лаборатории №2 Энергетического института имени Г. М. Кржижановского Академии наук СССР. Туда же поступил на работу и профессор Рамзин, где я с ним познакомился. Для меня встреча была неожиданной. Я буду работать в одном коллективе с человеком, осужденным на десять лет тюремного заключения!.. А как же срок, который, очевидно, еще продолжается? Леонид Константинович появился в лаборатории без охраны, он был хорошо одет, активный в движениях, общительный с нами, работниками лаборатории. Но мне не было известно, что профессор еще в феврале 1936 года был амнистирован, а в тюрьме он вообще не сидел и работал в особом заведении, в режимных условиях.

Рамзин был человеком среднего роста, седой, энергичный, общительный, но как бы с маской на лице. По выражению его лица невозможно было понять его внутренние переживания: радость или печаль, недовольство или безразличие к собеседнику… Очевидно, сказалось на характере и то, что он дал согласие «возглавить» несуществующую партию. Сломанная жизнь – это трагедия личности… Он освоился в лаборатории, принимал участие в обобщении экспериментального материала, давал квалифицированные советы.

В июне 1941 года началась война, наш институт был эвакуирован в Казань. В лаборатории выполнялась работа, связанная с нуждами фронта. Мне приходилось встречаться по работе с разными специалистами. Некоторые из них, как они рассказывали, в свое время привлекались по делу «промпартии». Обычно разговор на эту тему начинался с имени Рамзина.

Профессор М. В. Кирпичев, которого много позднее избрали академиком, рассказал мне, что он был арестован и судим по делу «промпартии», а обвинили его в том, что он под руководством Рамзина выполнял контрреволюционные задания по свержению Советской власти, руководил «группой вредителей» в промышленности. Он рассказал: «Я сын профессора, и наша семья никогда не была реакционно настроена к Советской власти. В нашей семье никто не думал о политической карьере. После учебы я работал только в области науки и техники. На следствии я все обвинения категорически отклонил и говорил, что это клевета; может быть, вкралась ошибка и перепутали мою фамилию. Я просил и требовал устроить мне очную ставку с Рамзиным. Очная ставка была прокурором разрешена. Перед встречей на очной ставке с Рамзиным я много думал (волновался и переживал) над вопросами, какие я должен задать Рамзину, чтобы доказать мою невиновность и неучастие в „промпартии“. Сильно волнуясь, я сразу задал Рамзину несколько вопросов: „Встречались ли мы наедине? Бывали ли мы дома друг у друга? Знакомы ли мы семьями? Мы знакомы по опубликованным трудам и докладам, а встречались на совещаниях и конференциях…“

Встал Рамзин, опрятно одетый, в белой рубашке, с красивым галстуком, спокойно сказал следующее: «Я подтверждаю, что мы не встречались наедине, я у вас на квартире никогда не был, и Вы не были знакомы с членами наших семейств. Да, мы встречались на совещаниях и конференциях, знаем друг друга по опубликованным трудам в технических журналах и книгах».

Второй мой вопрос Рамзину: «Меня арестовали по вашим клеветническим показаниям, что я состою членом „промпартии“ и активно выполняю ваши задания по контрреволюционной работе, по вредительству. Это же клевета! Я не состоял в этой партии и ваше руководство мною по вредительству категорически отвергаю».

Рамзин встал и спокойно сказал: «Да, я был главным в „промпартии“ и был активным руководителем ее деятельности. Вы являетесь членом этой партии. Вы принимали активное участие в работе по моему заданию. В этой работе нам лично встречаться не нужно, так как из-за условий конспирации работа в нашей партии была организована по группам – тройки, пятерки, семерки. Вы состоите в одной из пятерок, и я ею руководил, давал Вам задания вредительского характера. Да, наша партия разоблачена органами ОГПУ, и Вы должны признаться в содеянном, это поможет смягчить вашу участь в приговоре суда».

Далее Кирпичев сказал: «От этой неправдоподобной и наглой лжи мне стало плохо, я не смог даже выругаться… Вот, дорогой Георгий Никитич, на этом и закончилась моя очная ставка. Я оказался „вредителем“ и был судим, получил шесть лет тюремного заключения. Советую вам быть осторожным и не работать с ним. Он способен любого человека оклеветать. Уйдите от беды».

В мае 1942 года дирекция командировала меня в одно из управлений ВМФ СССР для согласования плана научно-исследовательских работ лаборатории, связанных с тематикой этого наркомата. Управление предлагало расширить работы и включить в план новую тематику. Я выступил и сказал, что не уполномочен решать такие вопросы. Желательно вызвать в Москву профессора Рамзина. Услышав эту фамилию, председательствующий оживился, спросил: «Это какой Рамзин работает у вас в институте, не тот ли провокатор и клеветник из „промпартии“?» Я ответил: «Да, это он».

Председатель совещания Уваров сказал: «Я с Рамзиным не был знаком (при этом он перекрестился), никогда с ним не встречался, но я был арестован, у меня отняли партбилет из-за клеветнического показания Рамзина. Я многое пережил, находясь в тюрьме, на допросах у следователей в течение восьми месяцев. В конце концов меня выпустили из тюрьмы, вернули мне партбилет. А вот моего начальника по службе, старого члена партии, участника революции по клевете Рамзина арестовали. Он энергично протестовал против ложных обвинений и от сильного волнения в процессе допросов на следствии умер».