Карнаухов рассказывал:

- В тридцати трех километрах от Триеста находится мало исследованная, почти вертикальная карстовая труба, носящая название бездны Бертарелли или грота делля Марна. В августе 1925 года туда направилась группа исследователей. Они опустились уже на глубину четырехсот пятидесяти метров, когда начался ливень. Конечно, будь дело у нас, люди смогли бы получить прогноз и выбрать лучшее время... А там? Словом, в бездну хлынул поток воды со всей долины. Двоих смыло, они погибли неведомо где, их тела не нашли. Остальных извлекли с трудом через сутки. Такие-то дела...

Царев напомнил о том, как в Италии, во время строительства железной дороги между Римом и Неаполем, тоннель через гору Монто-Орсо врезался в самый свод громадной подземной пустоты. Пещера имела метров двенадцать высоты и семьдесят длины. Пришлось бросить первоначальную трассу и пробивать гору в другом месте. Но еще хуже было бы, если бы тоннель прошел невысоко над крышей пещеры. Движение поездов и просачивание воды из тоннеля, постепенно разрушая кровлю пещеры, могли бы привести к катастрофе.

Елена рассказывала о карстовых пустотах, встречавшихся при проходке московского метро.

Внимательно прислушиваясь к разговорам геологов, Новгородцев начинал все больше и больше тревожиться. Ни в Москве, ни по дороге он не отдавал себе ясного отчета в том, насколько серьезным и ответственным было порученное всем, в том числе ему дело. Втягиваясь в общий разговор, Новгородцев рассуждал о том, что земля вся изрыта водой, этим врагом строителей. Земля кажется прочной, а как в ней пороешься... Вот и про Ташкент поговаривают, что там в глубинах тоже есть отложения известняков и карстовые пустоты. А ведь это район землетрясений! Представляете себе, если там как следует тряхнет? Весь город провалится!

- Вы или передаете, или сами изобретаете панические слухи! - напал на Новгородцева Карнаухов. - Есть люди, которые мысленно собирают воедино все возможные и невозможные бедствия и равняются на них. Была такая и у нас теория. теория пределов. Например, составляли проект морского порта и воображали себе пику: в самый сильный шторм в порту оказывается самое большое число судов и под погрузкой и под разгрузкой. Отсюда выводили такое количество причалов и сооружений, что вместо десяти портов денег хватало только на один. Предельщики! Мало их били!

- Я вовсе не предельщик!.. - возразил Новгородцев. - Но вы должны согласиться, что площадка выбрана плохо. Если бы не было карста, было бы гораздо спокойнее!

- Вот, вот! Было бы, если бы! - язвил Карнаухов. - Спокойнее? Вы спокойной жизни ищете? А нас партия учит быть смелыми, дерзать учит! И рук при трудностях не складывать. Что же, даром мы, что ли, овладели техникой? Только искатели "покоя" никак не выводятся, ну что ты будешь делать! Мне рассказывали, что недавно был такой случай с вашими коллегами, строителями. Группа изобретателей предложила способ активизации цемента. Простое дело, в тех же бетономешалках, в которых приготовляют бетон. Экономия - двадцать пять процентов! Дело? А-а? Так нашлись голубчики-бюрократы, постановление заготовили: отклонить, так как совет министров по другой организации вынес решение заняться подобным вопросом. Понимаете? Из решения высшего органа сделать тормоз для ценного начинания! Это почему? Спокойной жизни ищут. Мыслить политически не хотят!

- При чем же тут политика? - возразил Новгородцев.

- При том, что подобные субъекты стремятся к покою, хотят остановки! Этому ли нас учит партия?

- Но ведь это чисто технический вопрос.

- Нет чисто технических вопросов! Есть политические вопросы! Да что тут толочь воду в ступе! - начинал горячиться Карнаухов. Новгородцев обиженно замолк.

...Прошел день. Прошла ночь. Наступил вечер второго дня. В комнату молодых геологов вошел Куржаков, потирая озябшие руки.

- Такие-то дела, - сказал он. - Дороги занесло ко всем чертям. А снег все сыплет и сыплет. И конца не видно. Вот что, давайте поедем сейчас. Лучше на месте будем ждать, чем здесь киснуть. А?

- Это дело! Поехали! - закричал Карнаухов.

- Позвольте! Как это ехать? На чем? - недоуменно спросил Новгородцев. - Вы же сами говорите, что дороги нет?

- Не беспокойтесь! Карета подана! Как это там в Фаусте? "Торопитесь. Кони ждут!" - фальшиво пропел Куржаков. - Прошу!

4

Маленькие оконца были залеплены снегом. Снаружи доносилось пыхтение мотора. Иногда, заглушаемый воем ветра, этот бодрый звук ослабевал потом опять слышался яснее. В тесном вагончике заметно покачивало. В середине к толстому листу железа на полу была приварена заправленная каменным углем круглая чугунная печь. Прямая труба выходила в низкую крышу. Обитая войлоком дверь была заперта изнутри массивной задвижкой. Под потолком раскачивались два фонаря "летучая мышь". Багаж лежал под прибитыми к стенкам скамьями.

Гусеничный трактор, не разбирая дороги, плыл по снегу, таща а собой две платформы. На первой стояла будка, сколоченная из сосновых досок, на второй лежали ящики с грузами для стройки.

- Как вам нравится этот способ путешествия? - спрашивал Куржаков. Испытанное дело. Сегодня поезд пришел со стройки к нам на базу. Это я у сибиряков заимствовал. Лет пятнадцать назад я был в одном омском совхозе. Пора вернуться, а пурга во всю. Совхозовским тоже было нужно в город. В таком сооружении чуть не двое суток ехали - почти двести километров. Как в море. Степь ровная. Плыли и плыли.

- А почему вы не завели аэросани? - спросил Новгородцев. После своей первой стычки с Куржаковым Новгородцев старался больше не вызывать недоразумений. Так Новгородцев называл те случаи в деловых отношениях, когда он попадал в неловкое положение.

- Есть у нас и аэросани. Только не для такой погоды. Местность сильно пересеченная, леса, скорость большая, а видимости нет.

Раскачивание будки прекратилось. Поезд остановился. Слабо, на малых оборотах, работал мотор трактора. Снаружи у стен будки послышалась возня. Андрей повернул задвижку. Тракторист и механик стояли на платформе и отряхивали с одежды снег.

- Ребята! Входите скорей, а то выстудите! - закричал Куржаков.

Двое людей в валенках и коротких полушубках, низко сгибаясь, протиснулись в дверь.

- Погреться малось и отдохнуть надо, - сказал один. Он присел у печки, открыл дверцу и стал шуровать в топке.

- А буран-то, вроде, кончается... - сказал другой. - Звезды видать стало. Утро скоро. Передохнем полчасика и дальше. Теперь уже недалеко.

5

Когда самолет попадает в воздушную яму и, увлекаемый нисходящими токами воздуха, начинает падать, пассажиру кажется, что он теряет вес, так легко выжимают его тело вверх мягкие пружины кресла.

Когда впервые в жизни ученик-парашютист отрывается от самолета, он слишком взволнован, чтобы уловить первое неповторимое ощущение свободного падения, и осознает только тот момент, когда его рванут и остановят лямки развернувшегося парашюта.

Но что может почувствовать человек, что он может подумать, когда все его окружающее уходит вниз вместе с ним! Без ожидания, без предупреждения!

Стало очень тихо, так как мотор трактора умолк. Движение вперед почему-то превратилось в движение вниз.

Толчок. Еще толчок. Грохот. Треск. Скрежет. Тяжелый удар в стену. Треск. Опять удар. Крен. Секунда тишины и неподвижности. Новый треск. Грохот отовсюду. И приходят сразу вместе тишина, неподвижность, темнота и покой...

...Ночью ветер упал и небо очистилось, под бледноголубым небом поднялся правильными столбами дым из труб заводов и домов. Сверкание острых чистых сугробов слепило глаза.

Термометр в тени показывал восемнадцать градусов ниже нуля, но к полудню началась веселая капель с южных скатов крыш и появились на свет славные ледяные сосульки, первенцы весны. Сломалась, падала зима!

Так бывает на Южном Урале в половине марта. Тонкий ценитель русской природы Пришвин дал особое имя этому прекрасному времени года - весна света.