"Что это?" - спросил я.

"Разверни и посмотри", - ответил он тоном доброй феи из рождественского спектакля для детей.

Я развернул пакет и посмотрел, но так ничего и не понял.

"Это чай", - объяснил мой приятель.

"А-а! - ответил я. - А я было подумал, что это - нюхательный табак".

"Это, собственно, не чай, - продолжал он, - это нечто вроде чая. Выпьешь чашку - только чашку, и никогда больше не захочешь пить какой-либо другой чай".

Он сказал правду - я выпил только чашку. Выпив ее, я почувствовал, что мне не хочется пить никакого чая. Я почувствовал, что мне вообще ничего не хочется, кроме возможности тихо и незаметно умереть. Приятель навестил меня через неделю.

"Помнишь чай, который я дал тебе?" - спросил он.

"Еще бы! У меня до сих пор остался его вкус во рту".

"Тебе не было плохо после него?"

"Тогда мне действительно было не по себе, но теперь уже все прошло".

Мой приятель задумчиво посмотрел на меня.

"А ведь ты тогда угадал. Там в самом деле был нюхательный табак, особый сорт табака, который мне прислали прямо из Индии".

"Не могу сказать, чтобы он мне понравился".

"Надо же было сделать такую дурацкую ошибку, - продолжал мой приятель. - Я, наверно, перепутал пакеты".

"Ну что ж, такое может приключиться с каждым, - сказал я, - больше ты ошибаться не будешь, я в этом уверен, по крайней мере когда дело касается меня".

Все мы умеем давать советы. Я имел когда-то честь служить у одного старого джентльмена, юрисконсульта по профессии, и он всегда давал превосходные юридические консультации. Как и большинство людей, знакомых с судопроизводством, он относился к суду без всякого уважения. Я слышал, как он говорил человеку, собиравшемуся начать тяжбу:

"Дорогой сэр, если б меня остановил на улице какой-нибудь негодяй и потребовал бы у меня часы вместе с цепочкой, я бы ни за что их не отдал. Если б он заявил мне: "Тогда я заберу их у тебя силой", ручаюсь, хоть я и старик, я ответил бы ему: "Попробуй только!" Но вздумай он сказать мне: "Что ж, тогда я подам на тебя в королевский суд, чтобы тебя заставили отдать мне часы", я немедленно вынул бы их из кармана, сунул ему в руку и попросил больше и не заикаться об этом. Да еще посчитал бы, что дешево отделался".

Однако тот же самый старый джентльмен затеял судебный процесс со своим ближайшим соседом из-за дохлого попугая, который и гроша ломаного не стоил, и истратил на это дело сотню фунтов, ни одним пенни меньше.

"Я знаю, что делаю глупость, - признался он. - У меня нет доказательств, что именно его кошка виновата, но будь я проклят, если я не заставлю его заплатить за то, что он обозвал меня "адвокатишкой из Старого Бейли".

Все мы знаем, как готовить пудинг. Мы не уверяем, что можем сами его приготовить, - это не наше дело. Наше дело критиковать кухарку. Наше дело, по-видимому, критиковать все то, о чем можно сказать, что заниматься этим - не наше дело. Все мы нынче критики. У меня есть свое мнение о вас, читатель, а у вас, возможно, свое мнение обо мне. Я не стремлюсь узнать его, так как предпочитаю людей, которые высказывают свое мнение обо мне за глаза. Я помню, как это бывало, когда я ездил в турне с лекциями; мне часто приходилось выступать в таком здании, где был общий выход для всех и для лектора и для аудитории. Еще ни разу не обошлось без того, чтобы я не слыхал, как кто-то из идущих впереди меня шепчет спутнице или спутнику: "Тише, он идет сзади". Я всегда испытывал признательность к тому, кто это шептал.

Мне довелось пить кофе в одном артистическом клубе с неким романистом плечистым человеком атлетического сложения. Один из членов клуба, составивший нам компанию, сказал романисту: "Только что прочел вашу последнюю книгу, хотелось бы сказать вам свое откровенное мнение". Романист быстро ответил: "Честно предупреждаю: если вы только попытаетесь, я трахну вас по голове". Это откровенное мнение так и не дошло до нас.

Мы проводим свой досуг, занимаясь главным образом тем, что высмеиваем друг друга. Просто чудо, что мы так высоко задираем носы и все же с нами ни разу не случилось, чтобы мы, оступившись, шагнули с нашего маленького земного шара прямо в мировое пространство. Массы высмеивают высшие классы. Нравы высших классов возмутительны. Вот если бы высшие классы позволили комитету масс научить их надлежащему поведению, насколько это было бы лучше для них. Вот если бы высшие классы забыли о своих корыстных интересах и посвятили себя заботе о благосостоянии масс, массы были бы куда более довольны ими!

Высшие классы высмеивают массы. Вот если бы массы следовали советам, которые дают им высшие классы, если бы они откладывали деньги из своих десяти шиллингов в неделю, если бы они все были трезвенниками или пили старое бордо, от которого совсем не пьянеют; если бы все девушки работали в услужении за пять фунтов в год и не тратили бы деньги на модные шляпки с перьями; если бы мужчины не возражали против четырнадцатичасового рабочего дня, пели дружным хором: "Боже, благослови нашего сквайра со всеми его чадами и домочадцами" и знали бы свое место, все бы шло как по маслу - для высших классов.

Новая женщина презрительно фыркает, глядя на старомодную женщину; старомодная женщина возмущается новой женщиной. Сектанты порицают театр; театр осмеивает сектантские молельни; второстепенный поэт издевается над светским обществом; светское общество смеется над второстепенным поэтом.

Мужчина критикует женщину. Мы не очень-то довольны женщиной. Мы обсуждаем ее недостатки, даем ей советы для ее же пользы. Вот если бы английские жены одевались, как французские жены, рассуждали, как американские, стряпали, как немецкие! Если бы женщины были именно такими, какими нам хочется: терпеливыми и трудолюбивыми, блистающими остроумием и преисполненными домашних добродетелей, обворожительными, покладистыми и более доверчивыми, насколько лучше это было бы для них - и для нас тоже! Сколько труда мы затрачиваем, чтобы обучить их, а они не желают ничего знать. Вместо того чтобы прислушиваться к нашим мудрым советам, эти надоедливые созданья тратят попусту свое время, критикуя нас. Игра в школу - очень популярная игра. Для нее нужны лишь дверной порог, палка и полдюжины других ребят. Вот с этими ребятами труднее всего. Каждый из них хочет изображать учителя; они то и дело вскакивают, заявляя, что теперь их очередь.