- У времени добрая песня...

04.07

- Поставь будильник на пять часов, - сонно пробормотал Билл. - Я хоть часок вздремну. Мы в пять должны вылетать...

- Я разбужу. Спи, - сказала Сара. - Я разбужу тебя в пять.

- Мы разбомбим эту машину с чарли и быстренько вернемся.

- Спи. Спи, - повторила Сара, - Спи же ты...

- У меня очень свирепый командир. Мне нельзя проспать.

- Спи. Я тебя разбужу.

Саре показалось, что парень уснул. Она осторожно отодвинулась от него. Ей хотелось бежать отсюда, но парень обнял ее, прижал к себе и спросил:

- Куда ты?

- Никуда. Просто мне жарко.

- Нет. Лежи рядом. Я не буду спать, я только подремлю пятнадцать минут, - он поцеловал ее в шею. - И сразу проснусь. И у нас еще останется полчаса на любовь. Поцелуй меня.

Сара прикоснулась губами к его щеке.

- Нет, поцелуй меня так, как раньше.

- Я устала.

- Ты думаешь, я не устал? Я тоже очень устал.

- Поспи. Поспи немного.

- Хорошо. Совсем немного. Разбуди меня через десять минут. Ладно?

- Хорошо.

И Билл уснул: он всегда засыпал сразу, как ребенок.

04.29

- Я не мешаю тебе своими коленками? - спросил Ситонг.

- Нет, что ты, совсем не мешаешь.

- Я взял еще две канистры на обратный путь и продовольствия, поэтому стало так тесно.

- Ты на границе не отдохнешь? Там хорошее убежище.

- Нет. Надо возвращаться на фронт, - ответил Ситонг. - Там дел много. Ну-ка, поддай скорости, - попросил он шофера. - Надо поскорей проскочить равнину.

- Я и так гоню, - сказал шофер. - Равнина очень красивая, - обернулся он к Степанову. - Вы ее днем не видели?

- Чего красивого может быть в равнинах? - удивился Ситонг. - Красиво бывает только в горах.

- Почему? - спросил Степанов.

- Потому что в горах неизвестно, что будет дальше. Поднимешься на вершину - и видишь: водопад. Поднимешься на вторую - а там ульи с медом; опустишься в ущелье - а там олень стоит. А равнина - что? Как жизнь: заранее знаешь, что в конце помрешь...

- В равнине можно построить красивый город, - сказал шофер. - Кхам Бут, когда был с рукой, нарисовал такой город: он весь стеклянный. Когда мы победим, в тот город станут приезжать люди со всего мира - отдыхать, и охотиться, и ловить рыб в горных потоках, стремительных как любовь, закончил он обязательной саванакетской цветистостью.

- Жаль только, - задумчиво улыбаясь чему-то своему, далекому, сказал Ситонг, - что у нас нет снега.

- А у нас жалеют, что мало лета, - сказал Степанов.

- Всегда жалеют о том, чего нет, - сказал Ситонг. - Вообще-то снег это очень красиво.

- В нем много высокой эстетики, - сказал Степанов, - особенно когда его вспоминаешь, а не идешь по нему босиком...

- А что такое эстетика? - спросил шофер.

- Эстетика? - переспросил Степанов и пожал плечами. - Черт его знает... Наверное, это - когда уважают человека. В жаре нет эстетики, например.

- Жара - это ничто, - засмеялся шофер. - Как же может ничто уважать человека?

- Жара - это нечто, - сказал Ситонг. - Ведь ты реагируешь на нее?

- Я на нее потею, - ответил шофер, - а не реагирую.

Ситонг спросил Степанова:

- Ты любишь снег?

- Очень.

- Я тоже очень люблю снег, - сказал Ситонг. - Я очень любил подниматься на фуникулере в Париже, когда шел снег.

Степанов вспомнил фуникулер в Татрах. Он тогда забрался на самую вершину - думал только посмотреть на Татранскую ломницу, но начался буран, и водитель фуникулера вошел в маленький ресторанчик, отряхнул с фуражки снег и сказал:

- Будем отдыхать.

В ресторанчике было четыре человека: краснолицый седой австриец в спортивной ношеной куртке, женщина-горнолыжница, сидевшая возле самого окна, парень, игравший на губной гармонике и Степанов. Водитель фуникулера ушел на кухню, и оттуда был слышен его рокочущий голос, - наверное, он пил пиво и поэтому так довольно рокотал.

Австриец спросил Степанова:

- У вас нет огня?

- Есть. Пожалуйста. - Степанов протянул ему зажигалку, и австриец прикурил треснувшую, намокшую сигарету.

- Спасибо, - сказал австриец. - Хороший снег, а?

- Снег дрянной, - сказал парень, перестав играть на губной гармошке. - Если он не прекратится, надо будет здесь ночевать.

- Ну и прекрасно, - сказал австриец, - это ж приключение. Что может быть лучше приключений в нашей жизни?

Парень показал глазами на женщину, сидевшую спиной к ним возле окна, и ответил:

- Любовь лучше приключений.

Австриец громко крикнул:

- Эй, кто-нибудь!

Из-за занавески выскочила девушка и сказала:

- Просим вас...

- Сливовицы... Пять крат, - показал на пальцах австриец.

Девушка сделала испуганные глаза и побежала выполнять заказ.

- Девушка, - попросил ее Степанов, - мне тоже. Пять крат.

Степанов вообще не хотел пить, но его всегда злило и обижало, когда за границей он видел седых, краснолицых буржуев, делавших то, что им хотелось делать.

- Приятно шумит ветер, - сказал австриец, - особенно это приятно, когда сидишь возле раскаленной печки и можно выпить.

Буран крутил все сильнее, и парень, спрятав губную гармошку, сказал:

- Пойду хлопотать о ночлеге.

Он посмотрел на женщину и, подойдя к ней, спросил:

- О вас позаботиться?

- Спасибо, - ответила женщина, не оборачиваясь, - не надо.

Парень пожал плечами и вышел. В ресторанчик, когда он открывал дверь, залетел снег - огромные белые хлопья. Они быстро растаяли, сделавшись грязными каплями воды на дощатом, плохо крашенном полу.

Австриец подошел к музыкальному автомату и бросил туда монетку.

Женщина обернулась и сказала:

- Какая громкая музыка.

- Разве это плохо? - спросил австриец. - Это хорошо, когда громкая музыка. Хотите выпить?

- Нет. Не хочу, - ответила женщина и, помедлив, добавила: - Благодарю вас.

Она была смуглой, но загар у нее был нездешний. Тут, в горах, загар бывает бронзовый, очень яркий, а потому - недолгий.

Австриец опрокинул подряд две рюмки, вытянул ноги, откинулся на высокую спинку и закрыл глаза.

- Боже ты мой, - сказал он, - как это хорошо, когда в горах шумит буран. Когда человечеству делается скучно, оно начинает войны. А горнолыжники, когда им скучно, уходят в буран, и у них проходит и скука и злость.

Степанов отошел к окну.

"Мело, мело по всей земле во все пределы, - вспомнил он, - свеча горела на столе, свеча горела..."

Женщина обернулась и поглядела на австрийца. Он курил, тяжело затягиваясь.

- Выключите, пожалуйста, эту дурацкую музыку, - попросила она.

Степанов сделал шаг к музыкальному автомату, но пластинка кончилась, и стало тихо, и особенно слышным сделался буран и рокочущий голос водителя фуникулера на кухне.

- Вам не холодно возле окна? - спросил Степанов.

- Нет.

- Издалека приехали?

- Да, - ответила женщина и поднялась. Надев шапку, она вышла из ресторанчика.

Австриец поднялся и спросил:

- Посмотрите, она начала спуск?

- Куда? - не понял Степанов.

- Вниз. Она всегда ждет бурана и спускается вниз через метель.

Степанов смотрел на снежную мглу, но ничего не смог увидеть.

Австриец застегнул свою куртку, допил сливовицу и сказал:

- Если бы эта женщина смогла меня полюбить, я был бы самым счастливым человеком в мире.

Степанов заметил, что австриец сейчас уже не был краснолицым. Он видел только, что он седой, а лицо у него стало бледное и скулы обтянуты щетинистой кожей.

- В мире, - сказал он очень грустно, - есть одна-единственая женщина, которая может дать счастье, но она всегда принадлежит другому.

И он ушел, и Степанов увидел, как сквозь метель промелькнула стремительная тень, - австриец погнал вниз, следом за этой молчаливой, смуглой, совсем не красивой женщиной.

04.47