Крепость Саркел подняли из земли честолюбивые замыслы хазарского царя, но осуществили эти замыслы не сами хазары, а пришельцы — византийцы. По просьбе царя византийский император Феофил прислал своих зодчих и мастеров, которые построили крепость по привычному византийскому образцу.

В Саркеле селились разноплеменные и разноязычные, отчужденные друг от друга люди: болгары, буртасы, иудеи. А за внутренней стеной, в цитадели, стояли гарнизоном триста наемников-гузов. Царь не доверял собственному народу. Хазар-кочевников допускали в крепость только днем, в небольшом числе, и оружие они должны были оставлять возле воротной башни. И наемникам-гузам царь тоже не очень-то доверял, заменял гарнизон ежегодно, чтобы не успела созреть измена.

Жизнь в Саркеле текла уныло и однообразно.

Мастера-ремесленники копошились в своих темных землянках, крутили гончарные круги, выстукивали молотами по наковальням, дубили в чанах вонючие кожи.

Уличные торговцы раскладывали прямо на земле свои нехитрые товары и дремали, присев на корточки, прислонившись спиной к стене.

А в цитадели рядом с домами стояли войлочные юрты гузов. Кочевники сохраняли свой образ жизни, варили пищу в котлах над кострами, тянули свои заунывные, грустные песни. Только за хорошую плату они соглашались запереться в эти тесные для степняков каменные стены.

Наместником Саркела всегда назначался близкий родственник царя, младший брат или племянник. Хазарские беки говорили с обидой, что не Хазарии принадлежит крепость, а лично царю. В этом была большая доля правды. Царь Иосиф смотрел на Саркел как на последнее убежище в случае смертельной опасности. Здесь он хотел отсидеться под защитой крепких каменных стен и верного гарнизона, пока князь Святослав не покинет пределы Хазарии. Потом можно попытаться сложить из обломков новое величественное здание державы Кагана. Главное — выиграть время…

Царь Иосиф выиграл бешеную гонку по степи. Тяжелые, окованные железными полосами ворота Саркела захлопнулись за спиной царя раньше, чем погоня успела добежать до внешнего рва.

Князь Идар переломил и с досадой швырнул на землю свою плеть. Плеть, которая не сумела взбодрить коня настолько, чтобы он догнал врага, недостойна висеть на руке воина!

Потом печенежский князь уселся на ковер, раскинутый слугами на возвышенном месте поодаль от города, и принялся неторопливо отхлебывать из чаши кобылье молоко, показывая своим безразличием, что дело свое он сделал, безошибочно привел погоню по следам царя, а остальное его не касается. Печенеги штурмовать каменные стены не привыкли, пусть руссы сами думают, как поступить…

Алк и Вест подъехали к краю внешнего рва. Под ногами лениво покачивалась мутная вода. Через ров перекинут узкий, в три доски, мостик — едва конному проехать. Дальше, за половину перестрела, желтел обмазанный глиной откос внутреннего рва, а за ним крепостная стена с зубцами, с квадратными башнями.

— Неладно вышло, — задумчиво проговорил Вест. — Твердыня эта нам не по зубам. Опоздали.

— Может, поговорить с хазарами? — предложил Алк. — Так, мол, и так, царево войско побито, следом за нами придет князь Святослав, тогда крепости конец. Пусть выдадут царя, если хотят сохранить жизнь…

Вест в сомнении покачал головой. Но Алк уже направил коня к мостику.

Конь осторожно ступал по качавшимся доскам, испуганно косился на стоячую воду. Копыта негромко постукивали по дереву, и этот стук был единственным звуком, нарушавшим тишину. Молчали дружинники, стоявшие за внешним рвом. Безмолвной и зловещей была крепость.

Когда Алк переехал через мостик, между зубцами стены поднялись головы в лохматых меховых шапках. Широкие бурые лица гузов почти сливались с мехом, узкие глаза казались издали черными черточками.

Алк поднял обе руки вверх, показывая, что приехал с мирными намерениями. Закричал по-печенежски, надеясь, что в степях, пограничных с печенежскими кочевьями, люди понимают этот язык:

— Храбрые воины Саркела! Князь Святослав побил хазарское войско. Великий город Итиль пал к его ногам. Каган принял смерть на поле битвы и больше не защитит вас. Выдайте нам царя Иосифа, и мы уйдем!

Яростно, негодующе взвыли гузы на стене. В Алка полетели стрелы. Прикрываясь щитом, он попятился к мостику. Стрела вонзилась в шею коня. Алк выдернул ноги из стремян, отпрыгнул в сторону, чтобы падающий конь не придавил его, и на миг опустил свой щит. Тотчас стрелы гузов ударили в грудь, в плечо, в правую руку выше локтя. Железная кольчуга спасла жизнь юноше, лишь одна стрела скользнула по бедру, не прикрытому доспехами. Прихрамывая, Алк перебежал мостик и упал на руки товарищей.

Подошел князь Идар, посмотрел, как дружинники перевязывают рану чистой тряпицей, проворчал недовольно:

— Почему меня не спросил? Разве не знаешь: гузы, будто хищные звери, на всех кидаются? Разве с ними можно разговаривать? Нехорошо, нехорошо…

Потом Алк лежал в шатре и слушал, как сотник Вест и князь Идар, словно состязаясь в рвении и воинской опытности, распоряжаются началом осады.

Против всех воротных башен Саркела встали сторожевые заставы, были поставлены частоколы из заостренных кольев, чтобы помешать всадникам-гузам делать вылазки.

Гонцы князя Идара поехали на другую сторону Дона и вернулись из печенежских кочевий с большими телегами. Составленные рядом, телеги окружили весь Саркел. За ними притаились печенежские лучники.

Осажденным некуда было деваться, но и осаждающие не могли взойти на крепкие стены города. Осада Саркела оказалась долгой и изнурительной.

Весенняя прохлада давно сменилась летним зноем, а Саркел стоял. У Веста и Алка дружинников было немного, штурмовать с такой горсткой крепость было чистым безумием. А печенеги лезть на стены просто отказывались.

Алк послал гонца за помощью, но гонец привез лишь строгий наказ князя Святослава: «Сторожить царя крепко и ждать!»

Потянулись дни и недели томительного осадного сидения.

…Потом, когда закончится наконец осада Саркела, это время останется в памяти Алка беспросветной тоской, сплошным черным провалом.

Войлочные стены юрты — единственное место, где можно спрятаться от жгучего солнца…

Пыльные вихри в степи…

Смрадный чад печенежских костров — дерева в степи не было, и в костры бросали сухой навоз…

Непереносимый трупный смрад — умерших жителей Саркела гузы сбрасывали со стены в городской ров…

Щемящие сердце, грустные песни дружинников…

И бездействие, томительное и иссушающее душу. Лениво лежать в юрте и жевать даровое мясо, как это делал князь Идар, юноше было невмоготу.

Алк не понимал еще, что не удачный полет стрелы, не азартная погоня и даже не яростное самозабвение битвы превращают юношу в настоящего мужчину, а вот такое длительное испытание стойкости, терпения и силы духа…

Наступила осень — самое невеселое время в степях.

Пожелтевшая трава звенела, как выкованная из меди.

Обмелевший Дон обнажил песчаные отмели, и, когда задувал ветер, мелкий белый песок струился, как речная вода.

Над Саркелом кружились коршуны, их было так много, что казалось, стервятники слетелись в это страшное место со всего Дикого Поля.

Князь Идар жаловался, что коней нечем кормить, что пора кочевать дальше на север, где в низинах еще сохранилась трава. Алк уговаривал его подождать, пугал гневом князя Святослава. Идар уходил недовольный и каждый раз повторял, что эта отсрочка — последняя: он не может рисковать табунами, слабеют кони и помирают…

Худо было осаждающим, но защитникам Саркела — еще хуже. Наемники-гузы давно съели своих коней и теперь варили в котлах сырые кожи, благо в амбарах кожевников оказались большие запасы. Колодцы в крепости почти пересохли, а добыть воду из близкого Дона удавалось редко: тропинки к реке сторожили лучники князя Идара. Люди в осажденном Саркеле тоскливо смотрели на безоблачное небо, молили богов о благодатном дожде. Тщетно! Однажды небо нахмурилось тучами, но дождь пролился за Доном, будто в насмешку обронив на пыльной городской площади несколько крупных капель.