- Я... - начала я, но остановилась, когда его руки сжались еще крепче, и он опустил лицо очень близко к моему.

- Ты споткнулась, - твердо заявил он. - Потом подняла свою задницу, открыла глаза, увидела то, что было важно, и начала бороться за это. Ты облажалась. Теперь делаешь все правильно. И это единственное, что имеет значение.

Я не могла поверить своим ушам.

- Ты... действительно так думаешь? - спросила я.

- Да, черт возьми, - ответил он. - Ошибки, которые мы совершаем в жизни, не характеризуют нас, Эми. А вот то, как мы обращаемся с ними после - да. Ты совершила ошибку. Теперь исправляешь ее и делаешь все правильно, и это то, кто ты есть. Мать, жаждущая исцелить и защитить свою семью. Так что на самом деле, ты сильная, и всегда такой была. Твой бывший подставил тебе подножку, ты этого не ожидала и не справилась с этим как нужно. Но все кончено, так что сейчас тебе придется... найти в себе силы справиться с этим.

- Я... трудно забыть о том, что совершила ошибку.

Он поднял голову, но не слишком высоко.

- Да, я понимаю, ты сорвалась. Но корень проблемы не в том, что ты должна нести это бремя. Я понимаю, как все пошло под откос, но обманщик, манипулируя плохой ситуацией, которую сам создал, взял верх над своими детьми и продолжал наносить удары жене, которую поимел. - Он покачал головой. - Нет. Вижу, теперь и ты это понимаешь. Но я повторю... нет. Ты права. Ты это знаешь, и мне не нужно говорить, что твои дети не должны были этого видеть. Но я видел того парня, с которым ты делила постель шестнадцать лет, а потом разорвал твою семью на части и, стоя у двери твоего дома, выплескивал на тебя кучу дерьма, которого ты совершенно не заслужила, потому что действуешь, чтобы быть ближе к своим детям. Он гребаный мудак, Эми, и во всем этом, что бы ты ему ни устраивала, он заслужил каждую секунду того дерьма, что ты засунула ему в глотку. Так что ... отпусти это. Потому что это не твоя вина.

- Микки, мне не следовало зализывать раны, еще больше их бередя, не давая им зажить, - сказала я. - Мне надо было взять себя в руки, привести себя в порядок и двигаться дальше.

- Рианнон теряла сознание каждую ночь, прежде чем я мог заняться с ней любовью, и это дерьмо продолжалось месяцами, - заявил он.

Я вытаращила глаза.

Но он еще не закончил.

- Она почти постоянно держала в руке бокал с вином, и я видел жену в таком состоянии: пьяную до потери пульса. На ковре осталось столько пятен, что, когда она съехала, мне пришлось купить новые, и не столько потому, что ковер был загублен, сколько, чтобы стереть у нас с детьми эти воспоминания. У меня не хватало духу пойти на это, когда она была трезвой. Мужчине нужно трахаться, Эми, а у меня не было секса восемь месяцев, хотя в постели под боком все это время лежала жена, и все равно я даже не подумал о том, чтобы уйти от нее. Она была моей женой. Хорошая она или плохая, но ты не поступаешь как кусок дерьма. Если плохая, ты расстаешься с ней, и только потом находишь кого бы трахнуть.

- Конрад занимался со мной любовью в ночь перед тем, как сказал, что уходит, - прошептала я и увидела, как напряглась челюсть Микки.

- Черт возьми, он же долбаный мудак, - выпалил он.

Я крепко сжала его бицепсы и спросила:

- Неужели все, в чем я честно призналась, не вызывает у тебя тревоги?

- Из-за того, что ты человек? - спросил он в ответ.

И снова Лор был прав.

- Полагаю, так, - сказала я спокойно.

- Любой может оказаться в месте, где он не хочет быть, и даже зная, что он не хочет там быть, не сможет оттуда выбраться. Все дело в том, что ты находишь в себе силы выбраться, и это многое говорит о тебе, Эми. Так что нет. Меня не тревожит, что ты человек. На самом деле, зная это дерьмо, я перешел от того, что ты мне нравишься, к тому, что ты нравишься мне намного больше, черт возьми.

В это я тоже не могла поверить.

Мне хотелось, но это казалось слишком просто.

- Правда? – спросила я, мой голос поднялся на несколько октав.

Его лицо снова опустилось ниже, как и голос.

- Да, детка.

- Это было мерзко, - повторила я.

- Жизнь не всегда прекрасна, - возразил он. - Большую часть времени она дерьмовая. Но ты продолжаешь бороться, чтобы все изменить, и это многое говорит о тебе. И ты борешься. Ты - боец, это в тебе мне тоже чертовски нравится.

Боже.

Это было так просто.

Мой голос тоже понизился, когда я сказала:

- Мне нравится, что ты понимаешь.

- Мне нравится, что у тебя хватило смелости рассказать мне об этом, - ответил он.

О Боже!

Я чуть не расплакалась.

На всякий случай я склонила голову и уткнулась лицом ему в грудь.

Одной рукой Микки начал поглаживать меня по спине и сказал, уткнувшись мне в волосы:

- Вместо того чтобы прятать лицо у меня на груди, пять минут, что у нас есть, мы можем целоваться на пристани, прежде чем отправимся за моим мальчиком.

Я тут же оторвала лицо от его груди, но, несмотря на то, что мне хотелось его поцеловать, я сделала другое.

Я стала умолять:

- Только, оказавшись дома, не раздумывай об этом, Микки, чтобы решить по-другому. Решить, что я какая-то чокнутая, психопатка, сумасшедшая дамочка, с которой ты боишься что-то начать, боишься, что она будет рядом с твоими детьми. Потому что я, возможно, и не знала, кем была до переезда в Мэн, но, как только попала сюда, потратила много времени, выясняя, что это не я.

Он перестал гладить меня по спине и обхватил ладонью мою щеку.

- Хорошо, ты меня уверяешь, но я в этом не нуждаюсь. Думаю, что знал, кто ты, еще до того, как ты сама об этом узнала, и не беспокойся о том, чего просто не произойдет.

- Хорошо, - сказала я дрожащим голосом, когда его образ начал затуманиваться. - Теперь ты нравишься мне еще больше.

Я уловила его туманную улыбку, прежде чем он опустил голову, а потом и свои теплые губы.

Он поцеловал меня.

Это не было дико, жестко и восхитительно.

Это было медленно, сладко и восхитительно.

И, по-видимому, продолжалось пять минут, потому что когда он закончил, то поднял голову и прошептал:

- Нужно забрать Килла, дорогая.

Мне приходилось держаться за него («медленно» и «сладко» сделали свое дело), и я кивнула.

Он мягко отстранился, но держал меня за руку весь путь от причала до грузовика. Он усадил меня. Сам сел в машину. Сдал назад. Я глубоко вздохнула.

Затем я позволила всему этому осесть внутри меня.

Я была в ужасе.

Я волновалась.

А Микки решил все с легкостью.

Вот тогда-то я и улыбнулась.

Мы поехали и забрали Киллиана, который залезая на заднее сиденье, крикнул:

- Привет, Эми! - а потом всю дорогу до дома болтал без умолку.

Микки не подъехал к своему дому. Он подъехал к моему.

Затем он повернулся к сыну и сказал:

- Можешь выходить и бежать домой, а можешь остаться, и я подвезу тебя, но не будем заставлять Эми ходить в этих туфлях.

- Заметано, я остаюсь, - сказал Киллиан отцу и посмотрела на меня. - Увидимся, Эми.

Я тоже развернулась к нему.

- До скорого, малыш.

Я уловила улыбку Киллиана, которая также принесла облегчение, так как в последний раз, когда я ее видела, он был далек от улыбки.

Потом мы с Микки вышли, и он, провожая до входной двери, снова держал меня за руку, прямо на глазах сына.

Когда мы добрались туда и я ее открыла, он удивил меня, войдя вместе со мной.

Он также удивил меня, отодвинув в сторону.

Сделав это, я не удивилась, когда он снова меня обнял и поцеловал, на этот раз крепко и глубоко, но не долго. И я знала, что он подвинул меня в сторону, чтобы Киллиан не только не увидел нас с подъездной дорожки, но и если Эшлинг была дома, она не смогла увидеть нас.

Когда он поднял голову, то заметил:

- Твоя очередь пригласить нас на ужин, Эми.

- Завтра подойдет? – ответила я мгновенно и получила от него легкую усмешку.

- Да, - прошептал он.

- Хорошо, - прошептала я в ответ.

- Дети хотят снова посетить «Дом Голубки».

Я молча кивнула. Мне тоже этого хотелось, и старикам тоже.

- Я уточню у Дэлы и завтра вечером договорюсь с детьми.

- Отлично, - пробормотал он, опустив глаза к моим губам.

Вот тогда-то я и сказала то, чего говорить не хотела.

- Килл в грузовике, дорогой.

Его взгляд поднялся на меня.

- Верно.

Я теснее прижалась к нему, еще крепче обнимая его за плечи.

- Это был хороший вечер.

- Да.

- Спасибо, Микки.

- Мы сделаем это снова, Эми.

Мы сделаем это снова.

Я улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, наклонился, коснулся губами моих губ и отпустил меня.

Я проводила его до двери, стояла и смотрела, как он уходит.

Он успел сделать два шага, прежде чем повернуться ко мне.

- Надень это платье, чтобы я мог его снять.

Влага хлынула между ног, и я ухватилась рукой за край двери, чтобы не упасть.

- Хорошо, детка? - настаивал он.

- Да, Микки, - ответила я с придыханием.

Он одарил меня улыбкой, полной тепла и обещания, которая так мне нравилась, коротко взмахнул рукой на прощание, прежде чем отвернуться.

Я махнула в ответ, посмотрела на грузовик, и помахала Киллиану.

Он ответил тем же.

Пошатываясь, я закрыла и заперла дверь.

Войдя в свой темный дом, я прошла на кухню и включила подвесные светильники.

Я осмотрела созданное мною пространство, которое было всем мной, и у меня было такое чувство, что ранее я ни разу не испытывала ничего подобного.

Я ощущала себя легкой и воздушной, будто парила над землей и не чувствовала под собой ног.

Это должно было быть страшно.

Это было волнующе.

Тяжесть моей жизни была снята. Тяжесть моего детства. Тяжесть того беспорядка, что я учинила своей семье.

В моем мире все было не так, но я открыла себя и обнаружила, что сделала на этом пути что-то правильное.

Я окружила себя поддержкой, новыми и старыми друзьями, людьми, которым я была не безразлична, и они оказались достаточно щедры, чтобы заботиться обо мне, слушать меня и понимать. И я смогла создать это, потому что была самой собой.

И этим было все сказано. Все обо мне.

Не о той, кем я хотела бы быть.

А о той, кем я была всегда.

Не говоря уже о том, что я чувствовала невесомость, потому что Микки нравилось мое платье.