Впрочем, он же являл собой проект самолета, чему ж тогда удивляться...
А Истомин въехал в замечательный населенный пункт Верхние Дворики, подрулил к промтоварному магазину и заглушил двигатель. Надо было размяться, снять напряжение, малость расслабиться, а может, и купить кое-чего дефицитного, за чем в золотоглавой в очередях душатся, нервно оскорбляя друг друга, огульно обвиняя в преступном ношении очков и шляп.
Перед магазином сидела рыжая дворняга и охраняла чей-то велосипед популярной марки "Салют".
- Ты чья? - машинально, но ласково спросил Истомин, поскольку любил всякого рода живность, а особенно собак и кошек, не упускал случая мимоходом поприветствовать их.
И прошел бы он мимо, не дожидаясь ответа, но вдруг получил его - полный сердитой тоски:
- Чья, чья... Ничья, вот чья.
- Чего ж ты себе хозяина не найдешь? - поинтересовался Истомин, почему-то нимало не удивляясь странной способности к разговору, довольно редкой у представителей подмосковной фауны.
- Возьмешь - пойду, - логично предложила дворняга.
- Извини, не могу, - развел руками Истомин, - нет ни сил, ни времени. Зверь в доме - тот же член семьи, я считаю. Держать его для развлечения это преступление, а по-серьезному - не готов. И никто у меня не готов. Сын - шалопай, спортсмен, двоечник. Жена круглые сутки на работе горит. А я человек творческий, у меня жизнь ненормированная, днем сплю, ночью пишу или в Сибирь укачу в командировку. Мне о тебе заботиться не с руки.
- Да мне много не надо. Вывел бы во двор раза два... Ну, сосиску какую-никакую кинул, хоть бы и сырую...
- Нет, старуха, не уговаривай, ничего не выйдет.
- Ладно, иди, - мрачно сказала дворняга. - И купи себе сетку для бритвы "Браун". Слыхала, дефицит...
- Да ну? - удивился Истомин. - Неужто завезли?.. Ну, ты меня обрадовала, старуха... - И поспешил в магазин, где и вправду продавались нечасто встречающиеся титановые сеточки для импортной электробритвы, невесть как попавшие в этот отдаленный сельмаг...
Вот вам забавные прихоти торговли: про редкий агрегат в населенном пункте не слыхивали, а запчасти к нему имеются. А где-то наоборот, в той же столице, к примеру... А дурак Безымянный еще и защищал торговых работников, с писателями их сравнивал... У писателя - хорошего, ясное дело! - все концы с концами сведены, все взвешено с аптекарской точностью, у него не могут появиться в первой главе ботинки, а шнурки к ним - только в пятой, потому что каждый писатель сам себе и Госплан, и комитет по труду и зарплате, и институт футурологии, то есть научного предсказания недалекого будущего героев.
А то что у нас собаки разговаривают, так с кем не бывает?..
Истомин купил в сельмаге три сеточки - про запас, попутно объяснив любознательной продавщице, для чего они предназначены. Еще он купил две пары эластичных носков элегантного черного цвета, сработанных мастерами из Германской Демократической Республики, набор венгерских цветных фломастеров, и отечественную саперную лопатку со Знаком качества - на всякий пожарный случай: пусть в багажнике полежит, места много не займет.
Выйдя из магазина, он не обнаружил ни велосипеда "Салют", ни охранявшей его разговорчивой дворняги. Оглядевшись, он увидел ее на противоположной стороне шоссе мирно беседующей с довольно драного вида котом. Истомин посвистел ей, почмокал губами - хотел попрощаться, но собака сделала вид, что не слышит. Или обиделась, или и впрямь беседой с котом увлеклась.
Истомин не стал настаивать, сел в автомобиль и помчался по Верхним Дворикам мимо заборов, мимо колодцев, мимо скамеек и табуреток, выставленных на обочины шоссе предприимчивыми тетками. На скамейках и табуретках стояли ведра, кастрюли, бидоны и корзинки с клубникой, ранними огурцами, прошлогодним картофелем, первой робкой морковкой и цветами пионами всевозможных колеров.
На обратном пути Истомин собирался непременно отовариться этими скромными дарами июня, а сейчас он гнал стального коня по владимирской земле прямиком к другой пограничной деревне, Лисавы, за которой начиналась ярославская вотчина.
Что они все, сговорились, думал Истомин, имея в виду бывшую жену Анюту и сомнительного типа Безымянного, именующего себя "мечтой в свободном полете"? Эта, видите ли, ушла, потому что он, негодяй Истомин, того тайком возжелал, а она, чуткая и тонкая, все без слов поняла. Она, выходит, поняла, а он, Истомин, дурак набитый, ни черта не понял...
А этот Безымянный и вообще предателем обозвал - ни за что ни про что. Что он предал? Ничего не предавал...
Когда учился в институте, начал пописывать в газеты: о студенческой научной работе, о третьем трудовом семестре, об институтском "клубе веселых и находчивых". А там и рассказик сам собой сочинялся и, представьте, почти что сам собой напечатался - в молодежном журнале, с портретом юного Истомина на фоне самолетного пропеллера... Короче, самолетостроение не его стезя. Истомин это понял, как раз увидев свое черно-белое изображение на журнальной полосе, а раз понял, то - человек дела! - принялся искать поворот на _новую_ стезю. И нашел. И рулит по ней вот уже добрых пятнадцать лет, никуда всерьез не сворачивая...
Разве что в цирк?.. Но и там он лишь как писатель ценен, как критик-цирковед, что тоже должно считать писательством.
А вообще-то он писал повести, рассказы и очерки, или, как сам выражался, _ваял_ их...
Певцом моральной темы любовно называли его дружественные ему критики, а он за того себя и держал, и голос его звучал крепко, бодро и ясно - пусть не могучий оперный бас, который, к слову, только узкому кругу фанатов дорог, но задушевный лирический баритон, малость усиленный микрофоном.
Он, Истомин, ступал по жизни уверенно и целенаправленно, не рыскал по проселкам, как некоторые, знал, _как надо_ и _что надо_, и посему - уверен был! - имел полное право сообщать "городу и миру" о надлежащих моральных устоях, воспевать тех, кто эти устои оценил и разумно воспринял, и клеймить остальное несознательное меньшинство, в нравственном отношении распущенное.
Только отчего так пакостно на душе, откуда бы ему взяться, дискомфорту этому пресловутому?..