Саблин обошел двенадцать квартир — одна против другой по всему этажу. В каждой спрашивал, кто из живущих здесь воевал, где воевал, как войну закончил. Мало кто назвал Паршина, но знали его все, и общая характеристика была почти одинакова. Разными словами в каждой квартире сказали в общем одно: неприятный человек, неразговорчивый, недружелюбный, угрюмый, невежливый, даже заносчивый.

— Почему заносчивый? — спросил Саблин домохозяйку Серову.

— Я недавно здесь живу, из Гранатного переехала. Ну и выбрали меня старшей по этажу. К маю решили мы сообща в складчину паркет в коридоре и на площадке натереть. Подсчитали — работа, мастика, воск — меньше рубля на квартиру приходится. Пошла я к нему. Позвонила. Открыл. А дверь на цепочку замкнута. С вас, говорю ему в щель, семьдесят пять копеек причитается, пол в коридоре натереть. Он помолчал, скривился, ушел в комнату, а дверь закрыл, будто я воровка какая. А потом сунул мне через цепочку рублевку мятую с присловием: сдачи не надо! Поутру в лифте встретились, так даже здрасте не сказал, как пень лесной промолчал.

В шестьдесят четвертой квартире в том же коридоре Саблина ожидала находка. Именно так и можно назвать информацию, которую он получил у хозяйки дома, медицинской сестры Меркурьевой.

— Меня не интересует ни личность Паршина, ни его поведение, — сказала она — Но один эпизод, имеющий или не имеющий к нему отношения, мне хочется вспомнить. Тем более что случилось это только вчера вечером, когда его не было дома. Позвонил ко мне один задрипанный старичок — не старичок, но и не моложавый, этак лет на пятьдесят с гаком. Одежонка измятая, сапоги стоптанные, физиономия небритая, седой. Чернушина, говорит, мне позови. Нет у нас, отвечаю, никакого Чернушина. Проспись, говорю, и по чужим квартирам не шастай. А мне, говорит, этот адрес дали, и никаких, мол, гвоздей. Из Ростова я, и он это знает. Ну, сами понимаете, — это я уже вам рассказываю, — меня любопытство остановило дверь перед ним захлопнуть. А какой из себя этот Чернушин, спрашиваю. Повыше меня на голову, говорит, да поширше в плечах, прибавь к моим четверть метра. Да скуластый он и глазки махонькие. Не Паршин ли, спрашиваю: что-то в описании похожее есть. Нет, говорит, Чернушин. А Чернушина я не знаю. Он и ушел. Сказал: опять на вокзале ночевать. Не знаю уж, зачем вам все это рассказываю, товарищ капитан, просто вспомнилось.

Саблин знал, что в их деле бывают такие случайности, которые иной раз все решают, с головы на ноги ставят. И наоборот. У всех в жизни они бывают. Только не замечаешь их. Прошла бы и Меркурьева, если б не заглянул к ней Саблин… Нет, ничего и никого упускать нельзя, коли розыск ведешь, любой человек может неожиданно стать если и не главным свидетелем, то таким, кто следствие к истине подтолкнет, сам того не ведая…

— Если мы найдем этого визитера, — сказал Корецкий, — то откроется еще одна тайна Паршина Вот и рассудите. Вы, товарищ полковник, случайно засекли встречу Хэммета с Паршиным, заранее обусловленную их договоренностью. Ваша случайность тоже была заранее обусловлена предварительной встречей с капитаном Хомутовым. Открытие Саблина в квартире Меркурьевой обусловлено его служебным заданием. А визит бродяги к Меркурьевой обусловлен его осведомленностью в личности Паршина и откровенными поисками ночлега. Жизнь, дорогой мой начальник, — это цепь случайностей, обусловленных закономерностями. Диалектика — великая сила…

— Оговорим еще одну закономерность, дорогой философ, — решил Гриднев, подумав. — Поезжайте к ночи на поиски ростовского гостя Меркурьевой. В Ростов можно попасть по-разному. Выбирайте любой маршрут, начиная с Казанского. Ну, и Курский, конечно, и Киевский, и Павелецкий…

Корецкий и Саблин решили начать с Казанского вокзала.

— Товарищ полковник слишком уверен, — задумчиво сказал Саблин. — Лично я сомневаюсь. Обнищавший вор мог найти крышу и в городе.

— Мог и уехать, — поддержал Корецкий, тоже не очень верящий в счастливый исход поисков.

Всю ночь проездили зря. Облазили все вокзалы, в том числе и те, на которые из Ростова не попадешь, обошли все пассажирские залы ожидания, но ростовчанина, описанного Меркурьевой, так и не нашли. Несколько раз — с помощью дежурных милиционеров — проверяли документы у каких-то, казалось, подходящих людей, но все это были пассажиры, где-то работавшие и действительно ожидавшие поезда. Не вспомнили об искомом бродяге и в камерах хранения, и в отделениях железнодорожной милиции.

— Куда теперь?

— На Петровку, 38. Там уже рабочий день начался. Попробуем найти его крышу в Москве, — вздохнул Саблин.

В Управлении уголовного розыска нашли майора Лиховца. Саблин представил Корецкого и объяснил суть дела.

— Не можете без нас, мастера-начальники, — засмеялся Лиховец. — Включимся и мы. Поможем. Откуда он, говорите? Из Ростова. Ну что ж, позвоним ростовским коллегам. — Взял трубку, дозвонился. — Майор Лиховец у телефона. МУР. С кем говорю?

Ростовский дежурный назвал себя.

— Вот и отлично. Будем знакомы. У вас тут сбежал один мужичок с ноготок. Давний и потертый. — Майор в точности повторил подсказанное ему описание. — В таком виде по улицам ходит. Крышу ищет.

— Похоже, Шитиков. Только позавчера сбежал из-под стражи. Мы ориентировку посылали. Возьмете — к нам перешлите. Грешки у него немалые.

— С кем он в Москве связан?

— Есть у вас наши, ростовские. Братья Сорины, Александр и Виктор. И дамочка есть, тоже ростовчанка, по паспорту Захаркина, по кличке «Цыганка». Поищите у нее: она за трешницу в день у нас когда-то угол сдавала. Говорят, завязали все трое, как будто работают. Во всяком случае, не слыхать о них.

В информационном центре разыскали адреса ростовчан. Сорины работали грузчиками на станции Очаково, там же и проживали. К Захаркиной надо было ехать через весь город. Она работала дворником в Тушино.

Начали с Сориных. Заехали в отделение милиции, где их ждал заранее предупрежденный оперуполномоченный. Он и повел их к братьям, рассказывая по дороге:

— Знаю их, как же. Мои подопечные. Да только, товарищи, они и вправду в завязке. Никаких сигналов. Вот только пьют, как лошади…

Жили братья в одной комнате, которую им сдавала вдовая старуха весовщица со станции. Она-то и открыла двери, вежливо поздоровалась с оперуполномоченным.

— Спят они. Назюзюкались и дрыхнут… — сказано это было явно неодобрительно… Видно, надоели братишки даже терпеливой хозяйке.

Будить Сориных было нелегко: спали пьяные, даже не раздеваясь. Разбудили только старшего, Виктора. Младший так и не проснулся.

— По шестьсот граммов вчера приняли, извините. Работка была тяжелая: мебель в контейнерах прямо с фабрики целый день на путях грузили. Чем провинились? С милицией у нас полный ажур.

— Не ночевал ли у вас некий Шитиков? — спросил Саблин.

— Приходил старый дятел. Не пустили. Сами на птичьих правах живем. К Захаркиной поезжайте. Ей легче своих приголубить: постоянная прописка у нее, как у дворничихи.

Поехали к Цыганке. Несмотря на то что время было дневное, дворничиха тоже спала.

— Везет нам, — удивился Корецкий.

— Здесь профессиональное, — заступился за неведомую Цыганку Саблин. — Встает посередь ночи, метлой намашется, вот и отдыхает…

Разбудить ее с помощью дверного звонка не сумели. Пришлось долбить в дверь ногами, пока ее не открыла толстая сонная женщина, ничем, впрочем, цыганку не напоминающая.

— Чего надо?

Вопрос был явно бессмысленным, потому что видела она перед собой двух знакомых работников милиции, своих, так сказать, районных, один из которых к тому же не раз и не два штрафовал ее за излишнюю «доброту». А тут еще двое с ними, в штатском. Раз такой кворум, то, значит, не за ней пришли, слабой женщиной…

Так она рассудила про себя и без всякой волокиты спросила:

— Небось Серый нужен?