– Почему же ты его не спросил? - говорит Сарра.

– А откуда ты знаешь, что я его не спрашивал?

– Ну, и что он ответил?

– Он сказал, что ему нужно было зайти туда.

– И это все?

– А чего бы ты еще хотела?

– Почему ты не спросил, что ему там нужно было?

– Ну, об этом ты уж сама его спросишь.

– Разумеется, спрошу. Отчего не спросить?

– Что за расспросы? Что за манера влезать в чужую душу? - возмутилась Бетти. - Какое мне дело до жизни постороннего человека?

Но никто так не жаждал узнать все подробности частной жизни Рабиновича, как именно Бетти. Ее это касалось ближе, чем кого бы то ни было. Особенно с вечера облавы, когда Рабинович был болен и как-то в разговоре намекнул, что он должен ей открыть "величайшую тайну".

Если бы доктор тогда не нагрянул с нежданным визитом, она бы, наверно, все узнала. Но после того, как доктор ушел, у больного сильно повысилась температура. Он скоро заснул и стал бредить. Давид Шапиро, несколько раз в течение ночи заходивший наведаться в комнату жильца, потом рассказывал, что Рабинович говорил в бреду какие-то нелепые вещи... Но что именно, хозяин так и не рассказал:

– Ну вот, стану я повторять всякие бредни! Мало что может наговорить человек в жару. Все сошло благополучно, теперь он здоров, правожительство у него в кармане - чего же еще надо?

А Рабинович был доволен тем, что не проговорился тогда Бетти о том, кто он.

Вопрос о том, откуда Рабинович черпает средства к существованию, был вскоре разрешен благодаря Сарре Шапиро. Это было довольно долгое время спустя после облавы. Сидели как-то втроем: хозяйка, дочь и жилец. Давид Шапиро был на службе, Сёмка - в гимназии. Бетти по обыкновению сидела за книжкой, хозяйка вязала для Сёмки чулки, а Рабинович, только что вернувшись домой из зубоврачебной школы, подсел якобы погреться у печки, а в сущности для того, чтобы полюбоваться на Бетти. Квартирант рассказал, что сегодня в театре поет Шаляпин и, если Бетти хочет послушать великого артиста, он может предложить ей билет.

Дочь переглянулась с матерью, спрашивая глазами разрешения.

Мать колебалась. Собственно говоря, в этом нет ничего плохого. Но, с другой стороны, что за хождение вдвоем со студентом в театр? Пойдут еще сплетни... И, помимо всего прочего, откуда он берет деньги, этот "шлим-мазл"?

Она уже давно собиралась поговорить с Рабиновичем на эту тему, но все как-то не приходилось. А сейчас как будто представлялся удобный случай.

– Вы хотите пойти с моей дочерью в театр? - спросила Сарра, не глядя ему в глаза. - Я слыхала, что это недешево стоит. Шаляпин-то, говорят, кусается?..

– Пус-тя-ки! - протянул Рабинович. - Стоит ли говорить о таком вздоре!

– Понятно, вздор! - сказала Сарра. - У вас, очевидно, денег куры не клюют! Вам, очевидно, присылают деньги ежемесячно?

– Ну да! - отвечал Рабинович. - Ежемесячно!

– Откуда, из дому?

– Из дому, разумеется!

– А сколько же вам посылают?

– Ну что ты, мама, судебный следователь, что ли? - вмешалась Бетти.

– А что такое? - защищалась мать. - Я хочу знать, откуда он берет деньги!

– Не все ли тебе равно? Крадет! - сказала дочь и засмеялась вместе с матерью.

На них глядя, рассмеялся и квартирант. Желая успокоить хозяйку, он рассказал ей по секрету, что у него есть богатая тетка.

– Вдова или разводка? - поинтересовалась Сарра Шапиро.

– Вдова! - сказал Рабинович не задумываясь.

– Бездетная?

– Бездетная.

– Никогда не имела детей или были, да перемерли?

– Перемерли.

– Все до одного?

– Все до одного!

Сарра Шапиро набожно вздохнула:

– Господи, твоя воля! А почему же она во второй раз замуж не вышла?

– Мама! - вскочила Бетти. - Что это, в самом деле, за несчастье такое? Прекрати этот нелепый допрос!

– Дурочка, ну что ему станется, если он расскажет? - ответила Сарра и снова обратилась к Рабиновичу: - Да, так вот! Что я хотела спросить? Да! Как она вам приходится теткой: она сестра вашей матери или ее муж был братом вашего отца?

– Сестра матери.

– Так! Родная сестра? Старшая или младшая?

– Старшая, то есть младшая... Нет, старшая.

Бетти сорвалась с места и демонстративно ушла к себе.

Сарра, не смутившись, продолжала:

– Стало быть, он был богат?

– Кто?

– Позвольте, о ком же мы говорим? О вашем покойном дядьке? Я говорю, что он, очевидно, был богат.

– Да.

– Большой богач?

– Большой.

– А что у вас называется "большой богач"?

Квартирант в затруднении: к этому вопросу он явно не подготовлен...

Но хозяйка приходит ему на помощь:

– Еврейские капиталы!.. Все это ерунда! Я хотела спросить: в какой сумме выражалось его богатство?

– Чье?

– Опять "чье"!

– Ах, моего дяди? В какой сумме? Не знаю!

– Не знаете? А кому же это знать, как не вам? Ведь я вас не спрашиваю с точностью до одной копейки. Я хочу знать, какое у него было состояние приблизительно.

Рабинович задумался на минуту и сказал:

– Я думаю, приблизительно миллион!

У Сарры Шапиро даже работа из рук вывалилась.

– Сколько? Миллион? Целый миллион?

– Приблизительно! Немного больше или немного меньше...

Сарра Шапиро подсела поближе к квартиранту и, почесав за ухом вязальной спицей, проговорила:

– Слушайте, если так... если детей у нее нет и вы, стало быть, единственный наследник, то, может быть, оно и к лучшему, что она замуж не выходит?

– Чем, собственно?

Сарра взглянула на Рабиновича снизу вверх:

– Скажите на милость, вы в самом деле так наивны или только притворяетесь?

– А что такое?

– Он спрашивает: что такое? Чудак человек! Ведь если так, то все это состояние через сто двадцать лет- ваше!

– Через сто двадцать лет? Ого! - воскликнул изумленный Рабинович, а хозяйка расхохоталась так громко, что Бетти прибежала из соседней комнаты.[10]

– Что ты скажешь о нашем жильце? - обратилась Сарра к дочери. - Он настоящий гой.[11]

– Я говорю ему, что он через "сто двадцать лет" получит наследство от своей тетки, а он не понимает, что это значит! Ха-ха-ха! Комедия! Ведь это же повторение истории с моей тетей Ривой из Проскурова... Еще при жизни она завещала своим дочерям корову, которую они должны получить "через сто двадцать лет", то есть после ее смерти. А когда тетка умерла, из-за коровы заварилось целое судебное дело... А судья-умник постановил, что корову передавать наследникам нельзя, так как, согласно завещанию, она может быть продана только спустя сто двадцать лет после смерти тетки. Вот голова!

Бетти пришлось разъяснить квартиранту смысл этого выражения и рассказать историю с тетей Ривой. Все трое принялись хохотать так сильно, что не заметили вошедшего Давида Шапиро.

– Что это на вас за смех такой напал? - спросил он второпях, ни на кого не глядя.

– Помереть можно со смеху! - сказала Сарра, обращаясь к мужу. Она принялась рассказывать всю историю сначала, не забыв, конечно, упомянуть о наследстве, ожидающем Рабиновича. - Понимаешь? Миллион! Целый миллион! А может быть, еще больше!

Но Давид Шапиро со свойственным ему скептицизмом окатил ее ушатом воды:

– Это ерунда! Знаем мы эти еврейские миллионы! Грош им цена!

Сарра Шапиро, собственно, не прочь была воздать мужу за такие ответы по заслугам, но в это время ее глаза встретились с глазами дочери, и она отложила разговор с мужем до более благоприятного момента.

В тот же день, к вечеру, когда Давида Шапиро еще не было дома, а Бетти одевалась к выходу в театр, Сарра забралась к квартиранту, якобы для того, чтобы присмотреть за горящей печкой, а в действительности, чтобы продолжить разговор о тетке-миллионерше... Она уже успела узнать, что тетку зовут Лея (у этого шлим-мазла получается не по-еврейски "Лея", а "Лия"), а дядю звали Абрам Абрамыч...