"Молим вас, — читаем мы в одном известном памятнике XVI века, возлюбленнии отцы и драгая братия — покоряйтесь благоверным царем и великим князем и в благоверии князем русским, радейте и во всем им прямите, и Бога за них молите, и добра государем своим во всем хотите!..[35] Но тут же памятник прибавляет: "Милостив человек есть царь, милость показа к миру — уподобися милостивому Богу". Такоже подобает всякому милостиву быти друг к другу". Подобно этому и Вассиан Патрикеев полагал, что "царем и великим князем достоит дела делати милосердно".[36] Таким образом, на место царя гнева и мести ставится царь любви и милости. Задача его — в построении истинного, праведного государства. "Да ничтоже предпочтеши паче правды и суда царя небесного", — увещевал государей другой церковный деятель характеризуемой эпохи, родом чужестранец, призванный в Мос-ковию с Афона, видавший мир, бывавший в чудесном Флорентийском граде, "прекраснейшем и преподобнейшем сущих в Италии градов" и слышавший там страстную проповедь "мниха Иеронима" (Савонароллы), "латыняна родом и учением", преисполненного "всякие премудрости и разума боговдохновенных писаний и вышнего наказания, сиречь философии, подвижник пре-зелен и божественной ревностью довольно украшен".[37] "Ничто же убо потребнейше и нужнейше правды благоверно царствующему на земли", — учил он. С тем же идеалом выступает и автор так называемого Сильвестрова послания.[38] "Богом возвышенный царю… царствуй истины ради и кротости и правды… Престол твой правдою и крепостью и судом истинным утвержден есть, жезл правды — жезл царствия твоего".[39]

И эта милость и кротость необходима не только во внутренней, но и во внешней политике. Только "неверные тщатся в ратях на убийство и на грабление, и на блуд, и на всякую нечистоту и злобу своими храбростями и тем хвалятся.[40]

Истинный православный царь правит "не своею царской храбростью, ниже своим подвигом, но царскою премудрою премудростью".[41]

Московский книжный человек XVI столетия был глубоко убежден, что без элемента «правды» не может стоять никакое государство. Об этом учила его не только религия, в этом убеждала его и доступная ему философия. Образцом политической мудрости характеризуемой нами эпохи для русских людей были не какие-либо сочинения по естественному праву, сводящие царскую власть к воле народной, — нет, образцом мудрости, в значительной степени запретной и тайной, а потому особо привлекательной, служила известная и на Западе книга "Аристотелевы врата, или Тайная тайных", ходившая среди наших старых книжников в славянском переводе.[42] Книга эта, чтение которой считалось, по-видимому, показателем уже еретического свободомыслия, «сложена» будто бы была "философом великим и преподобным Аристотелем ученику своему, царю великому Александру, нари-цаемому Рогатым". И тайная премудрость ее гласит не о том, как устроить государство без царя, но о том, как править хорошему царю. Книга эта, по-видимому, служила источником, которым руководствовался не только князь Курбский в своей политической теории, очень близкой по принципам к направлению заволжских старцев, но и многие другие публицистическое сочинения XVI века. В книге этой утверждается мысль, что «правдой» устроилось все — стали небеса над землей, населилась земля и устроились царства; правдою становятся послушными слуги государевы, правдою утешаются бедные, привлекаются враги. "И умирают народы от всякой кривды", — гласила приписываемая Аристотелю мудрость.[43] И утверждалось в ней, что укрепляет царства "уставная доброта", а не «лютование» и что не тот истинно овладевает человеком, кто покупает его тело, — так родятся только рабы и рабыни, — но тот, кто может привлечь людей сладостью свободы.[44]

Она учила, что царь должен покорять царство свое истине закона своего; а если царя покоряет закон царства ради, то побьет его закон.[45]

Московскому книжному человеку не чужды были, следовательно, идеалы правовой монархии, которые нельзя не признать истинно христианскими.

В то же время не видел русский человек истинной правды в московской монархии и смятением наполнялась нередко его душа.

Не без отношения к современности написаны следующие слова в "Беседе Валаамских Чудотворцев". "Князи их будут немилостивы, а судьи их будут неправедны, и не будет избавляющего сироты от руки сильного.

И восплачутся вдовицы и сироты, не имуще помощника себе, ни заступника, зане князи не смиряются и властители не сжалятся, мучащей худые (бедных)… И вложу ярость князем вашим в сердце, и встанет брань в странах ваших, и не почиет воюя род на род". Все это есть признак последних времен и, по мнению автора, приблизились крайние сроки, восплака-лась земля, восплакалось море и все глубины преисподние, восплакалась бездна и звучит уже труба архангела: антихрист грядет в Мир со всеми бесами своими".

Сходные чувства питает и Максим Грек. Шел я, рассказывает этот чужестранец, по-своему жестокому и многих бед преисполненному пути и встретил женщину при дороге, одетую в черные ризы, с поникшей головой и горько плачущую.

И ужаснулся я и спросил: кто ты, зачем сидишь и плачешь? "Путник, не спрашивай, — отвечала она, — навлечешь на себя некую напасть и ненависть со стороны тех, которые отвращаются от истины и ненавидят старческое поучение.

Но на настойчивые вопросы ответила наконец женщина: "Я — базилейа, царство, власть. Я — славная дочь Всевышнего. И вот меня подчинили себе славолюбцы и властолюбцы. Одолеваемые сребролюбием и лихоимством, они морят подданных всяческими истязаниями, постройками многоценных домов, нисколько не служащих к утверждению их державы, а только на излишнее угождение и веселие блудливых душ их, — растлевают благочестивый царский сан своими неправдами, лихоимством, богомерзким блудом, — скоры на пролитие крови, по своему неправедному гневу и зверской ярости".[46]

Нет, стало быть, правды в московской монархии, — а раз нет, то и глава ее уже не в руках божиих. Не приходится говорить, что он непогрешим и что воля его подобна божественной воле. Напротив, "умножилася есть пред Богом и за весь мир простота царей и великих князей"… Господствует ныне везде "царское небрежение и простота несказанная".[47] "Властители наши… неистовством несытного сребролюбия разжигаемы, обидят, лихоимствуют, хитят имения и стяжания вдовиц и сирот, всякие вины замышляющие на неповинных"…[48] Раз нет правды, не приходится царям считать волю свою безусловной. По простоте царской не мешает им и послушаться чужого совета, править вместе с "своими князи и с бояры и с прочими миряны", "с своими приятели", "с советники совет совещевати о всяком деле", "святыми божественными книгами сверх всех советов внимати, и почасту их прочитати…"[49] Попытаемся теперь сформулировать положительный политический идеал, питаемый выше очерченными настроениями — положительную идею "московской правды".

Московский мыслящий человек отлично понимал, к чему сводится эта «правда».

Она формулировалась для него в следующих простых и ясных положениях. В личном, нравственном смысле правда эта требовала не внешней, иосифлянской обрядности, но внутренней работы над собою. "Внешнеобрядовой религиозности и искусственным приемам монашеского аскетизма" московский мыслящий человек противополагал евангельскую почву "духа и истины" и требования внутреннего «умного» совершенствования; обстоятельным расписанием — "как поститися, как молитися. как милостыню творити, да как которой святыни коснуться в миру живущим" — он предпочитал заботы о том, "еже воздвигнута в ближних совесть"… Он требовал большей личной свободы, большей снисходительности к заблуждающемуся, большей "мысли-тельности".[50]

вернуться

35

Из Беседы Валаамск. Чудотворцев, I. с. стр. 2–3.

вернуться

36

Жмакин, I. с. стр. 98.

вернуться

37

Максим Грек.

вернуться

38

Жданов, Материалы по ист. Стоглавого собора.

Ж. М. Н. Пр. 1876, июль.

вернуться

39

Чтения Им. общ. ист., 1874, стр. 69–70.

вернуться

40

Беседа Валаамских Чудотворцев I. с. стр. 21–22.

вернуться

41

Ibid.crp 29.

вернуться

42

Славянский перевод издан М. Н. Сперанским в "Памятниках древней письменности", т. 171. Перевод этот сделан с арабского и представляется более полным, чем многочисленные тексты названной книги, ходившие на Западе. С западными текстами можно познакомиться по англ. изданию: "Thue Prose Versions of the Secreta Secretorum" ed. Early English Text Society, v. 71, London, 1898.

вернуться

43

M. Я. Сперанский, Из истории отреченных книг.

"Памятники др. письма", т. 171, стр. 136.

вернуться

44

Ibid, 136–137.

вернуться

45

Ibid.crp. 143.

вернуться

46

He имея возможности достать сочинения Максима Грека, цитирую это место по историям русской литературы, где оно обычно приводится. Например, у Пыпина, т. II, 1911, изд. 4, стр. 313, 337.

вернуться

47

Из Беседы Валаамских Чудотворцев.

вернуться

48

Слова Максима Грека цит. по Архангельскому.

Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Памятники древней письменности, СПб.

вернуться

49

Из Беседы Валаамских Чудотворцев, passim.

вернуться

50

Ср. Архангельский, Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, Памятники древней письменности, СПб. 1882, стр. 276.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: