- Позови их,- сказал Шерринфорд.- Спроси, хотят ли они говорить со мной.
Непонятные, похожие на флейты слова перелетели туда и обратно.
- Да,- перевел юноша.- Владыка Луигхейд будет говорить. Но я должен сказать, что уйти тебе никогда не позволят. Не сражайся с ними, уступи. Выйди. Ты ведь не знаешь, что значит жить, пока не побываешь в Кархеддине под горами...
Аутлинги приблизились.
Джимми исчез. Сильные руки прижимали Барбро к широкой груди. Казалось, под нею бежит лошадь. Здесь их держали очень немногие, для спорта или из любви. Она ощущала, как ветки хлещут по ее бокам, шелестят, расступаясь, листья, как гулко ударяют о землю копыта; тепло и запах жизни клубились в темноте вокруг нее.
Тот, кто держал ее, мягко сказал:
- Не бойся, дорогая. То было видение. Но он ждет нас, мы едем к нему...
Ей казалось, что она должна чувствовать ужас или отчаяние или что-то похожее на них. Но в памяти это было где-то далеко; сейчас ее охватило ощущение, что ее любят... Покой, покой, дремота в тихом предчувствии радости...
Лес расступился. Они пересекли поляну, где громоздились серые валуны, в лунном свете их тени колебались, отражая переливы Северного сияния. Порхлики танцевали, как крохотные кометы, над растущими у валунов цветами. Впереди маячил пик, вершиной упиравшийся в облака.
Барбро посмотрела вперед. Она увидела голову лошади и со спокойным изумлением подумала: "Боже, да ведь это Самбо, который был у меня в детстве..." Взглянув вверх, она увидела и мужчину. На нем был черный плащ, под капюшоном едва угадывалось лицо. Полушепот, полукрик вырвался у нее: "Тим..."
- Да, Барбро.
- Я похоронила тебя...
Его улыбка была бесконечно нежной.
- Не думай, что мы лишь то, что покоится в земле... Бедное, истерзанное сердечко. Та, что позвала нас,- Целительница Всех. А теперь отдыхай и смотри сны.
- Сны...- сказала она и попыталась повернуться, приподняться. Но это усилие было слишком слабым. Почему ей надо верить древним сказкам об... атомах и энергиях, сказкам, никогда не доходившим до ума... когда Тим и лошадь, подаренная отцом, несут ее к Джимми?.. Ведь тогда все прочие вещи злые выдумки, а это, неужели это ее первое пробуждение?
Как будто прочитав ее мысли, он прошептал:
- В стране Древнего Народа есть песня. Это Песня Мужей:
Парус мира
Невидимый ветер надует.
Поплывет, разрезая свет.
Пробуждение во тьме...
- Мне не понятно,- сказала она.
Он кивнул головой.
- Тебе придется понять многое, дорогая, и мне нельзя будет встретиться с тобой снова, пока ты не поймешь некоторых истин. Но в это время с тобой будет наш сын.
Она попыталась поднять голову, чтобы поцеловать его. Но он удержал ее.
- Не сейчас,- сказал он.- Ты еще не принята в число подданных Владычицы. Мне не следовало приходить за тобой, но она оказалась очень милостивой и не запретила. Лежи, лежи...
Время летело. Лошадь неутомимо мчалась вверх, в горы. Один раз Барбро различила несущееся мимо войско и подумала, что они движутся на битву против... кого? Того, кто там, на западе, лежит, закованный в печаль и железо? Потом она спросила себя, как имя того, кто привел ее в страну Древней Правды?
Наконец меж звезд показались высокие шпили, меж звезд волшебных и неярких, чей шепот утешает нас после смерти. Они въехали во двор замка, где горели свечи, шумели фонтаны и пели птицы. В воздухе стоял густой аромат брока и перикуп, руты и роз, потому что не все, что пришло с человеком, было плохим. Ровно и красиво плыли вверху пааки; мелькали дети; веселье оттеняло легкую грусть музыки.
- Мы приехали...- Голос Тима неожиданно изменился. Барбро так и не поняла, как он спешился, не выпуская ее из рук. Она стояла перед ним и видела, что он шатается от усталости.
Ее охватил страх.
- Как ты?..- Она взяла его руки в свои. Они были холодными и шершавыми. Куда исчез Самбо? Ее взгляд скользнул под капюшон. Здесь, при более ярком свете, она могла ясно видеть лицо своего мужа. Но оно размывалось, теряло отчетливость, менялось...- Что случилось, что?
Он улыбнулся. Эту ли улыбку она так любила? Невозможно припомнить...
- Я-яя... я должен... идти...- прошептал он так тихо, что она едва расслышала.- Еще не время для нас...- Он высвободился и повернулся к фигуре в плаще, появившейся рядом. Туман закружился над их головами.- Не смотри, как я уйду...попросил он ее.- Снова в землю... Для тебя это смерть. Когда придет наше время... Вот наш сын!
Упав на колени, она раскрыла объятия. Джимми влетел в них, как теплый, увесистый снарядик. Она ерошила его волосы, она целовала его шейку, она смеялась, плакала и несла глупости; это был не призрак, не украденный у нее кусок памяти. А когда она огляделась, садов уже не было. Но это ничего уже не значило.
- Я по тебе так скучал, мама. Ты не уйдешь?
- Я тебя увезу домой, мой маленький.
- Оставайся. Здесь здорово. Я покажу! Только оставайся.
Песня зазвучала в сумерках. Барбро встала. Джимми вцепился в ее руку. Они были лицом к лицу с Царицей.
В одеждах из северного сияния стояла она, прямая и высокая в сверкающей короне, убранная бледными цветами. Ее облик напомнил Барбро Афродиту Милосскую, чьи репродукции ей часто доводилось видеть; но она была куда прекраснее и величавее, и глаза ее были темно-синими, как ночное небо. Вокруг вставали сады, замок Живущих, тянущиеся к нему шпили.
- Добро пожаловать навсегда,- певуче сказала она. Поборов страх, Барбро сказала:
- Дарящая Луну, позволь нам уйти...
- Это невозможно.
- В наш мир, маленький и любимый,- просила Барбро,- который мы построили для себя и бережем для своих детей...
- В тюремные дни, ночи бессильного гнева, к труду, что крошится в пальцах, к любви, каменеющей, гниющей, уносящейся с водой, утратам, горю и к единственной уверенности в конечном ничто? Нет. Ты, чье имя отныне Стопа Идущая, тоже будешь праздновать день, когда флаги Древнего Племени взовьются над последним из городов и человек станет по-настоящему Живущим. А теперь иди с теми, кто научит тебя.
Царица Воздуха и Тьмы подняла руку в призыве. Но никто не отозвался на ее зов.
Фонтаны и музыку заглушил мрачный гул. Дрогнули огни, грянул гром. Ее духи с визгом разбегались перед стальной тучей, с ревом мчавшейся от гор. Пааки исчезли, подняв крыльями вихрь. Никоры бросались тяжелыми телами на пришельца, пока Царица не приказала им отступить.