Кленк раскатисто хохотал над подвигом своего парнишки, фрукта этакого! Вот это мальчишка, им можно было гордиться! Он пригласил его к себе в дом. И Симон сидел среди роскошной парадной мебели, под оленьими рогами. Он был полон свежести, живости и непосредственности, очень походил на отца. Жена Кленка не хотела выйти. Но не тут-то было! Господин министр не стал стесняться. С гордостью представил он ей своего подающего надежды отпрыска. Робкая и запуганная, сидела жалкая женщина между обоими огромными мужчинами.
Где бы Кленк ни бывал, везде и всегда излучал он доброжелательство и приветливую веселость. Эрих Борнгаак своим подавленным видом внушал ему искреннюю жалость. Кутцнеровские речи о деле Дельмайера были великолепны, но потрясли лишь воздух, а не упрямого Мессершмидта. Тот стоял на своем. Делегацию, направленную к нему "патриотами" по поводу дела Дельмайера, он даже не принял. И все же Эрих знал, что Кутцнер - единственный человек, способный добиться освобождения его друга. Но как заставить вождя действовать в этом деле и дальше? При первом наступлении этот тщеславный человек обнаруживал неимоверную энергию, но, раз промахнувшись, редко принимался вторично за, то же дело. Если Эриху не удастся выставить настоящее тяжелое орудие, вождь, несмотря на все свои громкие слова, поостережется связываться с таким неприятным противником, как Мессершмидт. Что бы ему предпринять, - спросил однажды Эрих Кленка, - что могло бы заставить вождя исполнить его желание?
Кленк немного подумал.
- Впечатление на вождя, - сказал он наконец, - производят не заслуги, а слава. Эрих должен завоевать себе славу среди "патриотов".
- Как же завоевать среди них славу? - спросил Эрих.
- Совершив блестящий подвиг, - ответил Кленк. И, убедившись, что Эрих, по-видимому, не совсем понимает его, он пояснил свою мысль. Дело вовсе не в полезности или разумности подвига. Нужен известный блеск. Пусть это будет нечто совсем глупое, но оно должно излучать блеск. Лучше всего мрачный блеск. Элемент риска должен быть в таком подвиге, элемент опасности, "северного духа", героизма, ну, словом, мрачного блеска.
Эрих Борнгаак поблагодарил. Погрузился в размышления о подвиге, излучающем мрачный блеск.
23. КАЛИБАН
Служанка Амалия Зандгубер родилась в деревне недалеко от Мюнхена. Была дочерью безземельного крестьянина. Подростком бежала она из печального дома в город, поступила там в услужение. Рано начала водиться с мужчинами. Была девушка любопытная, добродушная, легковерная и сентиментальная. Однажды она разрешилась мертворожденным младенцем. Второй ребенок умер вскоре после рождения. Наученная опытом, она стала вести записи с точными датами своих встреч с мужчинами. Записывала, например: "Альфонс Гштеттнер, Буттермельхерштрассе, 141; встретилась во 2-е воскресенье июля в Английском саду за Молочным домиком". Она очень гордилась таким хитроумным приемом. Находясь на службе у четы артистов, она вместе с ними уехала в Северную Германию. Переменив там несколько раз место, наконец попала в семью Клекнер. Хозяин дома, когда Амалия поступила к ним, был полковником. Вскоре он получил повышение. Служба у такого шикарного офицера льстила самолюбию Амалии, его повелительный, резкий голос доставлял ей какое-то особое удовольствие. Она была беспредельно преданна своему хозяину и в его присутствии вела себя как в церкви.
Во время войны она оставалась на службе у генеральши. Генерал Клекнер, так же как и генерал Феземан, после окончания войны несколько недель нигде не показывался. Когда Феземан переселился в Мюнхен, Клекнер последовал за своим другом, которого глубоко чтил. Таким образом и служанка Амалия Зандгубер снова вернулась в Мюнхен. Она была уже не так молода: ей было около тридцати шести лет. Она радовалась, слыша снова, после столь долгого промежутка, звуки родного говора. Она понимала, что говорят вокруг нее, и все понимали ее. Мужчины тоже понимали ее; она была плотная, ловкая и очень покладистая девица.
У генерала Клекнера бывали в доме многие из вождей "истинных германцев". Разговоры велись с наивной откровенностью. От прислуги ничего не скрывали, тем более - от такой преданной служанки, какой была Амалия Зандгубер. Речь шла об организациях, восстаниях, приказах, о планах уличных шествий и складах оружия. Служанка Амалия Зандгубер к этим разговорам не прислушивалась, а если и улавливала случайно какие-нибудь отрывки, то все равно ничего не понимала.
В те дни с ней связался тридцатилетний приказчик мясной лавки. Это был крепкий, рослый парень. Амалия, по-видимому, нравилась ему. По воскресеньям он отправлялся с ней на прогулку. Эта связь длилась дольше, чем связи с другими ее любовниками. Она была счастлива. Жалко только, что так редко удавалось встречаться. Она бывала свободна лишь раз в две недели по воскресеньям. В другие дни было очень трудно урвать время и пробыть вместе без помехи дольше нескольких минут. Теперь, правда, в доме генерала царило небывалое оживление. Генеральша была в отъезде. Если удавалось заблаговременно узнать, что явятся определенные посетители, тогда иной раз можно было освободиться ночью на два-три часа. Поэтому, чтобы установить время свидания с Амалией, молодому мяснику нужно было заранее знать, когда именно должны явиться эти определенные посетители. Амалия была прекрасно осведомлена. Можно было твердо назначить час встречи.
"Истинные германцы" заметили, что в левых кругах были точно осведомлены о том, кто бывает в доме генерала Клекнера и когда именно происходят там собрания. Особенно серьезного в этом ничего не было: генерал был вправе принимать кого ему заблагорассудится. И все же становилось несомненным, что в доме генерала - предатель. Слово "предатель" пользовалось особым успехом в кругах "истинных германцев". Один из романтических параграфов устава организации гласил: "Предатели уничтожаются тайным судилищем". "Тайное судилище" было организацией, существовавшей в Германии в средние века, - организацией, ставившей себе задачей восполнить недостатки громоздкого официального средневекового судопроизводства и заменить его более скорой и в то же время более соответствующей народным настроениям формой юстиции. Движение "патриотов" вновь призвало к жизни этот институт, но в несколько новой форме - с явным налетом влияния приключенческих романов об индейцах, - превратив его в жутко-романтическую организацию, устранявшую по приказу каких-то неопределенных начальствующих лиц всякого, кто приходился ей не по вкусу. От руки этого мрачного судилища, являвшегося неотъемлемой частью организации "истинных германцев", пало в Германии несколько сот человек. Кое-кто из "патриотов" стал высказывать подозрения по адресу служанки Амалии Зандгубер, которая, по-видимому, была виновницей предательства в доме генерала. Когда же после одного из собраний у генерала властям было выдано местонахождение склада оружия "патриотов", так что их агентам в полиции лишь с большим трудом удалось своевременно спасти нужное партии оружие, "тайное судилище" недолго думая приговорило служанку Амалию Зандгубер к смерти. Генералу об этом ничего не сообщили. Достаточным доказательством вины было сочтено уже одно то, что ее видели в обществе приказчика мясной лавки, принадлежавшего к коммунистической партии.