Для понимания Троического богословия св. Василия очень существенны его оговорки о значении понятия числа в рассуждениях о Боге. Он резко подчеркивает, что здесь нет места для счисления в собственном смысле слова, так как в Божественном бытии нет дискретной множественности, которую только и можно сосчитывать. Иначе сказать, в Богословии число из количественной категории преображается в качественную, истина Триединства не есть арифметическая истина, и тайна Триединства не есть тайна о числах: три и один. «Укоряющим нас за троебожие, — писал св. Василий, — да будет сказано, что исповедуем мы Бога единого не числом, но естеством — ου αριθμω, αλλα τη φυσει. «Ибо все, именуемое по числу единым, в действительности не едино и по естеству не просто; о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно, Бог един не числом, ибо число есть принадлежность количества, а количество сопряжено с телесным веществом, поэтому число есть принадлежность телесного естества. Всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную, а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной»… Поэтому, — заключает Василий, — «мы совершенно исключаем из понятий о Божестве всякое вещественное и ограниченное число»… Ибо в Боге нет ни той раздельности, ни той конечности, которые только и делают возможными числовые грани и различия, которые делают возможными сравнение и различение равного, большего, меньшего… В размышлениях о Боге мы должны преодолеть вещественную стихию числа, преодолеть рассекающую недостаточность рассудочной мысли, перейти к созерцанию непрерывного и сплошного, к созерцанию всеполноты. И тогда различаемое уже не распадается. С тем вместе теряет свою резкость и логическое противоположение общего и частного, обозначающего только один выделенный и отвлеченный момент целостного созерцания. Эта непрерывная сплошность бытия и образует единство Божие… Бог един по естеству, «единство представляется в самом основании сущности», и только Богу свойственно такое единство, целостность, сосредоточенность бытия и жизни, — иными словами: совершенная «простота». Отсюда необходимость счислять Божественные ипостаси благочестиво, «не чрез сложение, от одного делая наращение до множества и говоря: одно, два, три, или: первое, второе, третье». И Господь, научая нас об Отце, Сыне и Духе, «не счетом переименовал их, ибо не сказал: (крестите) в первое, второе и третье, или в одно, два и три, но в святых Именах даровал нам познание веры». Иначе сказать, абстрактная форма числа (три) не покрывает конкретной истины Триединства, заключенной в неповторимых Именах. Тварное единство слагается из многого, — здесь единство есть производное и сумма. Вместе с тем, тварное единство, как непростое, делимо, т. е. разложимо на многое или во многое, здесь «единство» и «множество» онтологически разделены и как-то независимы. Это связано с логической отвлеченностью «ограниченного числа», как формальной схемы. В Богословии речь идет не о формальном соотношении числовых моментов, но о таком Едином, Которое самое единство Своей полной и целостной жизни осуществляет, как неизменная и нераздельная Троица, и о такой Троичности, Которая есть всесовершенное единство сущности и существа. Речь идет не о схеме или формуле Триединства, но о конкретном Триединстве, открытом нам в учении об Отце, Сыне и Святом Духе. По этому «счислению» (все равно какому — «подчислению» и «сочислению»), св. Василий и противопоставляет Имена. И раскрытие этих имен, т. е. означаемых или онтологических отношений или состояний, приводит нас к ведению совершенного Единства.

«Многое отделяет христианства от языческого заблуждения и от иудейского неведения, — писал Василий, — но в благовестии нашего спасения нет догмата важнее веры в Отца и Сына». И эта вера запечатлевается в нас крещальной благодатью. В ней открывается высшее ведение о Боге, несоизмеримое с естественным богопознанием, приводящем не более чем к познанию Творца. В христианстве Бог открывается не только как Создатель, но и как Отец, не только как Зиждитель твари, но и как Отец еднинородного Сына. В имени Отец открывается Божественное рождение, Божественное Сыновство, и открывается Дух, от Отца исходящий. То есть открывается таинство Троицы. При том — не формальное Триединство, но Троичность определенная: Отец, Сын, Дух… И «отличительные признаки» ипостасей, распознаваемые в непрерывности Божественной жизни, св. Василий всегда обозначает Богооткровенными именами: Отчество, Сыновство, Святыня. В этом он отличается от обоих Григориев — от Григория Богослова, который определяет ипостасные свойства более формально: Нерожденность, Рождение и Исхождение, и особенно от Григория-брата: Нерожденность, Единородность, Бытие через Сына. И в этих троических Именах открывается тайна Божественного единства. «Единство мыслится в самой идее сущности», — говорит св. Василий. «И хотя есть различие в числе и свойствах каждого, но уже в самой идее Божества созерцается единство». Ибо прежде всего в Боге созерцается единое «начало», единый «источник», «единая причина Божества». Отец есть начало и причина рождаемого Сына и исходящего Духа. И это есть некое средоточие Божества, Божественной жизни. Внутрибожественную причинность нужно мыслить вечною, ибо все в Божестве неизменяемо и непреложно. И противопоставление «причины» и «причиняемого», различение «первого» и «второго» имеют здесь только логический смысл, означают порядок нашего умопредставления. Ибо между Божественными ипостасями «нет ничего вставного, нет ничего самостоятельного и отличного от Божия естества, чтобы естество сие могло быть отделено Само от Себя и вставкою постороннего, нет пустого и ненаполненного пространства, которое производило бы перерывы в единении Божией сущности с Собою Самой, разделяя непрерывное пустыми промежутками». Напротив, есть между Божественными ипостасями «некое недомыслимое и неизреченное общение», «общение непрерывное и нерасторгаемое», — «общение по сущности», «общение природы». И в этой непрерывности Божественной природы открывается единство и тождество Божия бытия. Св. Василий так своеобразно выражается об отношении ипостасей: «Бог по сущности единосущен Богу по сущности»… И потому не прерывается и наша мысль в своих созерцаниях. «Но кто представил в уме Отца, тот представил Его и в Нем Самом, и вместе сообъял мыслию Сына. А кто имеет в мыслях Сына, тот не отделит от Сына и Духа». Ибо невозможно представить и мысленно какое-либо сечение или разделение; чтобы Сын был представляем без Отца или Дух отделяем от Сына… Ибо всякое разделение в жизни вносится временем. Но безумно в отношении к Богу спрашивать о времени, — «что будет после кончины Бессмертного? Что было прежде рождения Вечного?»… Точно может мысль «простираться далее рождения Господа» и мерить продолжительность Божественной жизни, измерять ее «расстоянием от настоящего». Божественным ипостасям равно присуща «неначинаемость бытия»… В Святой Троице нет никакого развития, нет становления, нет бывания. Ибо нет прерывистости, нет разорванной множественности. Здесь неприложимо понятие неравенства. И, — заключает св. Василий, — «сколько не углубляйся мыслию в давнее, не выйдешь из сего: Бе… И сколько не усиливайся увидеть, что первоначальнее Сына, не сможешь стать выше Начала»… «В начале бе Слово…». — По Божеству Отец и Сын — одно. «Ибо все, что принадлежит Отцу, созерцается и в Сыне, и все, что принадлежит Сыну, принадлежит и Отцу. Потому, что всецелый Сын во Отце пребывает и имеет в Себе всецелого Отца, так что ипостась Сына является как бы образом и лицом к познанию Отца». И образом живым… Это не есть некое во времени переходящее «отображение», не есть отражение, прибывающее, но пребывающее. Это некое собезначальное сияние, — «от нерожденного Света воссиял вечный Свет, от истой Силы исшел животворящий Источник, от Самосущей Силы явилась Божия Сила»… Вся Сила Отца подвиглась к рождению Сына, и вся сила Единородного к ипостаси Духа, — так что в Духе созерцается и сила, и сущность Единородного, а в Нем сущность и сила Отца. Вся сила, ибо нет сложности в Божестве и не может быть деления. И невозможно представить себе какое-либо различие между светом и светом. «Сияние славы», — повторяет св. Василий апостольский образ, — «и как сияние от пламени, но не позже пламени, и вдруг и пламя вспыхивает и свет от него воссиявает, так по требованию апостола должно представлять и Сына от Отца». Подобным образом и в Духе созерцается и Сын, и Отец, «когда при содействии просвещающей силы устремляем взор на красоту образа Бога Невидимого (т. е. Слова), и через Нее возводимся к превосходящему всякую красоту созерцанию Первообраза (т. е. Отца), неотлучно соприсутствует при сем Дух ведения, Который любозрителям истины в Себе Самом подает тайнозрительную силу к созерцанию Образа и не вне Себя показывает Его, но в Себе Самом вводит в познание»… — Это единство Божественной жизни, ничем непрерываемой и неумаляемой, св. Василий и мыслит прежде всего под понятием «единосущия». Этот Никейский термин означает для него не только совершенное совпадение и даже не только тождество Божественных свойств и определений у Трех Ипостасей, не только «подобие во всем» или «подобие по сущности», но более всего «сращенное общение» Трех, т. е. именно неизреченное единство Троической жизни — то, что много позже было обозначено именем «круговращения» (περιχωρησις σ Δΰμΰρκθνΰ). Θ λσχψθμ ξαπΰηξμ Αξζερςβεννξγξ πθεδθνρςβΰ θη ςβΰπνϋυ οξδξαθι ρβ. Βΰρθλθι ρχθςΰες πΰδσγσ. Β νει «ξδθν θ ςξς ζε ρβες θ νεοπεπϋβεν β ρΰμξμ ρεαε, θ μνξγξφβεςεν». Θ β μνξγξφβεςνξρςθ ξςκπϋβΰεςρ εδθνϋι λθκ. Νες ρπεδθνϋ θ οεπευξδΰ μεζδσ φβεςΰμθ. Νε βθδνξ, γδε πΰηγπΰνθχθβΰώςρ λσχθ. ίρνξ βθδθμ πΰηλθχθε, νξ νε μξζεμ θημεπθςό πΰρρςξνθι. Θ β ρξβξκσονξρςθ μνξγξφβεςνϋε λσχθ ξαπΰησώς εδθνϋι αελϋι. Εδθνΰ ρσωνξρςό ξςκπϋβΰεςρ βξ μνξγξφβεςνξμ ρθνθθ. Οξδξανξε μξζεμ θ δξλζνϋ μϋ μϋρλθςό ξ πξθχερκξμ εδθνρςβε.