С о с е д к а М а р г а р и т а. Клеветник! Пьяница!
Л ы с ы й. Хватит воду мутить! Давай сюда племянника!
Дверь скрипит, хлопает, приоткрывается, опять хлопает...
Г о л о с а. Не давите, не давите... Надо составить акт... Кто видел? Кто? Спокойно, не напирайте!.. Не превышайте, гражданин!.. Здесь разбойник-то, где ему еще быть!.. Не превышайте!.. Вы в суд подайте, в суд!.. Я покажу, как на людей плевать! Акт составим - и дело в шляпе... Товарищ Михайлов, держите их, я сейчас...
Дверь распахивается.
Туся видит дяди Вовины ноги в домашних туфлях на толстой подошве.
Ноги шаркают по полу, подходят к шкафу, дверца шкафа поет.
- Туся, где же ты, негодный мальчишка?
Ноги шаркают по направлению к балкону. "Никого", - говорит дядя Вова.
Он подходит к самой кровати, наклоняется. Туся слышит его дыхание, видит его лицо, глаза...
Дядя Вова выпрямляется и говорит:
- Вот что, товарищи. Произошла явная ошибка. Вы перепутали балкон. Это сделал не Туся. Мой племянник не стал бы прятаться, он храбрый мальчик. Он не стал бы залезать под кровать или в шкаф. Это ошибка. Ищите выше этажом. Вы от волнения перепутали. Если бы со мной такое произошло, я бы тоже перепутал...
Говоря все это, дядя Вова постепенно удаляется, закрывает за собой дверь. И голоса удаляются, удаляются...
"...Анекдот какой-то! Я буду жаловаться! Управу найду! Откройте, гражданка Галкина!.. Видал! Что-о?? Товарищ Пряников, вы свидетель... Ковер... Тараканы... Суд... Э, клиент, а двугривенный? Давай-давай!.."
Туся лежит под кроватью, и сердце у него постепенно откатывается на место. Он думает о себе с радостью и тоской, думает, что еще не все потеряно, что он еще будет храбрым и не станет прятаться, надо только заставить себя вылезти из-под кровати...
Дядя Вова
У Туси три дяди.
Один дядя дипломат. Его Туся никогда не видел. Впрочем, один раз видел, когда стал уже большим: на старой фотографии, в пожелтевшей, хрупкой газете. Дядя - седой и в очках - подписывал договор о дружбе с одной иностранной державой.
Другой дядя - профессор. Он изучает лес. Из чего деревья состоят и что можно из этих деревьев сделать.
Дядя строгий, молчаливый, с большим животом. На животе - цепь от часов.
В отличие от дяди-дипломата и дяди-профессора дядя Вова - дилетант.
Так о нем говорят многие. А Тусин папа добавляет: блестящий дилетант!
Прежде всего я должен объяснить, что такое д и л е т а н т. Так взрослые говорят о человеке, который знает обо всем понемногу и ничего не знает в совершенстве. Им, взрослым, больше по душе такие люди, которые знают что-нибудь одно, но зато основательно. Например, дядя-профессор. Уж он-то все знает про свою древесину. Вдоль и поперек!
Или дядя-дипломат. Уж он-то знает, как подписывать договор с дружественной державой! Где печать ставить и прочее.
Или взять Тусиного папу. Он работает в банке, где деньги хранят, а на счетах щелкает, как из пулемета строчит: тра-та-та-та...
Но никого из них, по-моему, нельзя сравнить с дядей Вовой. И Туся с этим совершенно согласен.
Разве у кого-нибудь из них есть двустволка с блестящими холодными дулами?
Разве у кого-нибудь из них лежит перед кроватью шкура убитого ими волка?
А желтый человеческий череп, найденный в настоящей пустыне!
Своими руками поднял его дядя Вова с земли и положил в рюкзак. Да у них и смелости не хватило бы...
Кто из них умеет рисовать?
А дядя Вова нарисовал Тусин портрет. Он и сейчас висит в круглой раме у Туси в комнате.
А как он играл на рояле!
Он никогда не играл громко, хотя Туся просил его: "Громче! Громче!"
И Туся постепенно понял: чем тише - тем лучше.
Кто из них согласился бы ночевать на кладбище, в склепе?
Дядя Вова ночевал. Хоть бы что.
Приезжает он летом в Крым - гостиницы заняты, комнаты сданы, углы забиты. Словом, ночевать негде. Дядя Вова узнает, где находится местное кладбище, отправляется туда, выбирает себе самый красивый склеп и ночует в нем.
Весной дядя Вова был чертежником.
Летом - археологом.
Осенью - художником в жилконторе.
Зимой - учителем музыки.
На новую весну - агент какого-то издательства, пропадает на все лето, осенью его видят с фотоаппаратом через плечо - Телеграфное Агентство Советского Союза, не шути! Зимой - здравствуйте, пожалуйста - механик автопарка!
А весной...
Но я должен остановиться и передохнуть.
Туся
По-настоящему, по-человечески Тусю звали Сашей, Шурой, Александром. Так и в метрике было записано. Но папа и мама, а за ними - соседи по квартире, а за ними - родственники, сначала ближние, потом дальние, а за ними - друзья, знакомые, приятели папы и мамы - все звали его Тусей.
Когда Туся подрос настолько, что мог уже задавать сложные вопросы, он спросил своих родителей:
- Почему вы зовете меня Туся, когда я вовсе не Туся?
Вопрос этот застал родителей врасплох. Папа подумал и ответил:
- Мм-м... Видишь ли, ты сам себя так назвал. Да-да! Как только ты начал говорить, мы спросили: "Мальчик, тебя как зовут?" И ты ответил: "Туся!"
- Мне не нравится это имя, - сказал Туся.
Он не понимал, что почти у каждого человека есть какое-нибудь прозвище и он, Туся, еще легко отделался. Его прозвище звучит совсем не обидно. Туся и Туся. Гораздо хуже Баран, Крокодил, Крыса или, к примеру, Бензин-Керосин.
- Хорошо, - сказал папа, - мы будем теперь звать тебя Сашей или Шурой, а лучше вот так: Сашурой!
И папа засмеялся, довольный своим изобретением.
Слово дать легко - попробуй выполни!
Если ты привык ходить без галош и тебе неожиданно купят галоши, ты их в первый же день где-нибудь оставишь. Привычка!
Так и с Тусиными родителями. Они понимали: не надо больше называть сына Тусей, Тусенькой и тому подобное.
Но остановиться не могли.
Стоит Тусе задержаться во дворе, перегулять минут десять, открывается форточка и - на весь двор:
- Туся! Туся!
Тотчас двор оглашается криками. Сколько бы ни было там ребят - все кричат, как сумасшедшие:
- Туся! Туся!
И Туся сквозь эти крики идет домой.
У каждого человека есть терпение. И это терпение когда-нибудь кончается.
Однажды стала мама кричать в форточку: