— Вы пустую посуду принимаете? — спросил он со слабой надеждой.

— Принимаю, — сказал продавец.

— Если я принесу — примите? — снова спросил он.

Продавец круто развернул огромные плечища и, глядя сверху вниз, прогудел:

— Приму. Сколько хочешь приму — приноси. С планом горим.

Маська бросился вон из гастронома. Он знал, что надо делать. Ноги его сами несли в Нагорный парк. Там под каждым кустом бутылки…

Час спустя он принес домой хлеб, две булочки, пачку быстрорастворимого сахара и двести граммов брынзы. Уже позже, в одну из вылазок в парк и на стадион за бутылками, Мася рассказал брату подробности того дня…

… Понуро, с опущенным хвостом, двор пересекала собака. Она чем-то была недовольна и скулила себе под нос. Саша задумчиво проводил ее взглядом и сказал:

— Гюлька, а ты знаешь, там, на небе, есть созвездие, которое так и называется — Гончие собаки.

Сестра не отвечала. Он обернулся к ней. Из ее глаз по щекам текли позлащенные лунным светом, две тонкие струйки. Он обнял ее и стал уговаривать больше не плакать и не переживать.

— Наш Мася здесь, на земле, умер, а там, на какой-нибудь планете снова родится. Все люди так, — уверял он. — Здесь умирают, а там, на звездах, родятся. Даже собаки. У них свое созвездие есть…

Для большей убедительности он твердо сказал:

— Я сам читал об этом.

— Но он там один. Без нас, — возразила Гюлька.

— Зато он без нас вырастет и, когда мы очутимся там, он встретит нас и скажет: «Привет, Гюля! Привет, Саша!»… Здорово, а?

Гюлька живо представила себе эту картину встречи со старшим братом и засмеялась. А Сашка, не умолкая, красочно расписывал варианты их звездной встречи. Гюлька тоже их придумывала. Потом затихла. Голова ее опустилась на подоконник. Саша перенес ее на постель.

— Не уходи, — попросила она, схватив его за руку.

Саша лег рядом и тут же провалился в глубокий сон. Он уже не видел, как поблекла луна, как серыми, грязными пятнами заплывало небо и как бриз одну за другой загасил звезды и сдул с неба в море мутную пену, обнажив тонкую, хрупкую синь нового дня.

Девчонки в палате еще не проснулись, но уже беспокойно ворочались. Стояла полусонная тишина раннего утра со своими глухими шорохами и звуками. И вдруг она звонко лопнула, расколовшись на тысячу хрустальных осколков.

От этого, неведомо откуда возникшего звука, детдом со всеми обитателями сначала, прислушиваясь, замер, а потом взорвался радостными возгласами детворы. Дети выскакивали из своих теплых постелей и наспех одеваясь, бежали на улицу.

Саша открыл глаза сразу. Он растерянно озирался по сторонам. Он не верил ушам своим… Гюлька, стоя в постели на коленях, схватила его за плечи…

За окном, вместо занудного сигнала «Подъем!», кто-то на трубе мастерски выводил рулады «Неаполитанского танца». Они гремели чистой волной прибоя, складываясь в светлые переливы мелодии, которая что-то обещала и звала куда-то, где хорошо и радостно.

1980 г.