Журнал шлепнулся на пол. От резкого звука Алексей пришел в себя. Стены стали на место и больше не плющились.

— Ах, вот оно что! Очень мило. — Она развернулась, забросив ногу на ногу. — Можно узнать подробнее?

— Я отстранен от работы, — тихо, своим обычным голосом произнес Алексей. Прислушался, никакого гула камнепада и трубного эха.

— За что?

— По здоровью. Минимум месяц прокантуюсь в госпитале. Потом — с вещами на выход.

Стервозное выражение на ее лице улетучилось, сквозь боевой офисный макияж проступило лицо прежней Марины.

По молчаливой договоренности она никогда первой не заводила разговор о синяках и ссадинах, с которыми он периодически заявлялся с работы. Считалось, что ее это касаться не должно, жив — и слава богу. Но глаза все равно выдавали тревогу.

— Это из-за этой фигни? — Она, вытянув руку, указала на размокшую ссадину на его виске.

Он отстранился.

— Да.

— Так все плохо?

— Хуже, чем выглядит.

С секунду в ней шла внутренняя война, победила новая Марина, офисная стервочка.

— Интересно, почему ты решил, что я должна остаться в стороне? В конце концов, ты столько для меня сделал, что было бы непорядочно…

Она осеклась, со смесью недовольства и ужаса наблюдая за Алексеем.

А он и сам не знал, что с ним происходит. В голове медленно поднималась мутная волна. И вдруг эту непрозрачную муть вспорола яркая вспышка фосфорного огня. Раз, потом еще и еще. Фосфорно-слепящие молнии хлестали черную воду. Ломались, извивались и на миг застывали в угловатых линиях неведомых каббалистических знаков.

Алексей сжал ладонями виски.

— Рейс Москва — Ремини, вылет шестого числа в четырнадцать тридцать. Место восемь «А», бизнес класс, — произнес он невесть откуда взявшиеся слова.

Марина издала сдавленный сиплый крик. Вскочила. С грохотом рухнул на пол стул.

— Ты… Ты… Ты — мент поганый, — наконец, выдавила она. — В сумочке шарил, да? Может, тебе еще трусы предъявить? Ненавижу, как же я тебя ненавижу!!

Алексей поднял взгляд.

Такой он ее еще не видел. Напрочь чужой человек. Мерзкий в своем страхе и злобе.

Холодно отметил, что раскол произошел стопроцентный, как говорят опера, до самой задницы. Марина даже и не пыталась скрыть ни возмущения от покушения на личное, ни отчаяния от того, что до такой степени вывернулась наружу. До самого потаенного уголочка. Все кончено. Прежней не стать, не наиграть себя заново; раз увидев ее такую, в другую не поверит.

— Собирайся и уходи, — глухо произнес Алексей.

Марина с треском сорвала жакет со стула и выскочила из кухни.

Он мысленно выбросил ее из сжатого и искореженного пространства. Слепящие всполохи в голове вдруг погасли. Сделалось холодно и пустынно, как ночью в горах…

За стеной забушевал ураган с ласковым женским именем Марина. Грохотали створки шкафа, с визгом выдвигались и со стуком возвращались на место полки, посыпались стопки журналов, разнокалиберным перезвоном отозвались сметаемые в пакет флакончики. И все это под резкие выкрики женщины, которой уже не нужно таиться и утруждать себя правилами приличия.

Алексей слушал какофонию урагана, но мысли его были заняты другим.

Он не мог понять, откуда в него вошло безошибочное и убийственное в своей точности знание. Обычных оперовских навыков, которые он, кстати, запретил себе использовать против Марины, хватило бы на сопоставление десятиминутных посиделок в джипе со свежим блеском помады на губах. Вывод прост — подкрашивалась уже в лифте. Ну добавить к этому слишком долгое разглядывание одной и той же страницы в журнале. При этом глаза закатывались влево, что говорит о работе аналитического полушария, — характерное рефлекторное действие подследственного, лихорадочно выстраивающего в уме линию поведения. Ну еще парочка деталек, на основе которых можно было рассчитанными вопросами раскачать на откровенность или на откровенную ложь. Но не так же. И не с таким результатом!

Он на секунду прикрыл глаза и отчетливо увидел книжечку авиабилета «Трансаэро». Все дело в том, что в ее сумочку не заглядывал, даже и в мыслях не было.

Алексей сделал глоток остывшего кофе.

В дверях появилась Марина. Все еще возмущенная и растрепанная. Но во взгляде уже появилась слабинка. Запал прошел, и теперь не хватало ни ярости, ни отчаяния, чтобы сделать последний шаг.

— Ты идиот, Леша. И подлец к тому же. — процедила она. — Развел такой бардак, а из-за чего? Из-за обычной служебной командировки?! Так до нее еще две недели. Еще все триста раз переиграют! Поэтому и не стала тебе говорить.

Алексей дунул в кружку. Пустота отозвалась коротким гулким эхом.

Звук, нарастая и густея, заполнил собой все вокруг. Мир опять превратился в вытянутое, уходящее в бесконечность сферическое пространство.

И в нем опять ожил тот, другой, всесильный, бездушный и беспощадный. Он знал все. Не гадал, не процеживал факты, не строил версии, не копал наобум. Просто — з н а л.

Он саркастически усмехнулся.

— Что ты скалишься, идиот! — выкрикнула она.

— Командировка первым классом?

— Что ты в этом понимаешь?

— Ничего. — Он придвинул к себе Маринину кружку. — Летишь вместе с хозяином «Русиктура». Он обещал назначить тебя представителем в Италии. Две недели будет инспектировать свои агентства, выкинет того, кто плохо работает, а ты примешь дела. Две недели прощальных потрахушек. Потому что спишь с ним с мая. Чисто бизнес, ничего личного.

Кружка, прочертив крутую дугу, ухнула в раковину. Кракнула. Из раковины брызнули осколки фарфора и жгуты кофейной жижи.

— Девочка, предавать нужно, как убивать, моментально.

— Ты — псих! — завизжала Марина. — На всю голову трахнутый!

— Именно поэтому ты сейчас уйдешь.

Он медленно поднялся. Почудилось, что не хватит места, голова упрется в потолок, а плечи раздвинут стены.

Марина попятилась. Рот ее приоткрылся, но так и не выдавив из себя ни звука, она отпрянула в прихожую.

Через секунду залязгал замок. Скрипнули петли. В квартиру ворвался ветер. Грохнула, захлопнувшись, дверь.

Осела вздыбленная сквозняком штора.

Алексей прошел в комнату.

Поразительно, но Марина сумела собраться, как десантник по тревоге. Ничего не забыла. Ничего не оставила. Легкий беспорядок не в счет.

Только букет торчал из вазы. Кораллово-красные головки роз уютно лежали на бумажном кружеве.

Алексей, не чувствуя боли от уколов, сгреб букет, вышел на балкон.

Фигурка на пустой остановке с высоты двенадцатого этажа показалась совершенно игрушечной.

Куколка, сломавшись в талии, нагнулась к окну притормозившей машины. Выпрямилась. Закинув голову, бросила взгляд на окна дома. Подхватила спортивную сумку, через заднюю дверь втиснула ее в салон. Сама нырнула в машину через переднюю.

Красные габаритные огни машины поплыли над серым полотном дороги. Мигнув, исчезли за поворотом.

Цветной парашют, шелестя бумагой, ухнул в ночь.