– Он же был на нашей стороне…

А Шевчук– то прав, подумал я, он-то сразу понял. Ненависть делает человека зорким.

Бучко растерянно поглядел на меня.

– Что-то я не просек…

– Все очень просто, Игорь, – пояснил я. – Аскольд исподволь готовил себе рычаги для захвата власти. Это он прикармливал группу Ляшенко. На какой-то момент их интересы совпали. Ляшенко, должно быть, готовил серию таких терактов…

– Зачем?

– Кто их поймет? Может, чтобы дестабилизировать обстановку…

Женщина пошевелилась.

– Вынудить их… на репрессии… пусть бы показали свое… истинное лицо. Тогда люди поймут – даже такие соглашатели, как вы. С ними нельзя сотрудничать. С ними можно только бороться.

– Да что там у них, у народовольцев, – пожал плечами Бучко, – одни идиоты, что ли?

– У них какая-то своя логика… Но потом Ляшенко, должно быть, все же заподозрил, что его используют… И отменил акцию. Тогда Аскольд напустил на них охранку. Боюсь, что… Нас ждут тяжелые времена. Аскольд рвется к власти. А для этого ему нужно убедить оппозицию, что люди – опасны… Или стали опасны – теперь, когда технологии вырвались из-под контроля. Он подгребет под себя весь аппарат подавления – под свой новый комитет. Армию, полицию, все…

– А… как же мы? – растерянно спросил Бучко.

– Что – мы?

– Прижмут. – Бучко щедро плеснул в стакан самогону из заветной бутыли и закусил перышком лука. – Точно, прижмут. На вегетарьянство переведут… говорю тебе, Лесь, под Фастовом эшелоны пустые вторые сутки стоят – кум своими глазами видел… Они туда весь скот сгонят и вывезут… А нас на силос посадят…

Женщина беспокойно пошевелилась. Грязное окно было сплошь в потеках дождя, гул толпы у кордона долетал неясный, смазанный, точно шум прибоя.

Я медленно сказал:

– Игорь… Это не для скота вагоны…

Бучко застыл со стаканом в руке.

– Что?… Всех?

– Ну, скорее всего – Нижний Город… Наверняка его потому и оцепили. Потом, Аскольд же не дурак – одновременно надо бить. Со всех сторон. Сейчас в губерниях вспыхнет – везде, где он дурачков этих прикармливал… Париж… Берлин… везде… пройдет волна терактов, потом найдут виновников… Сам знаешь, как оно делается… И кто докажет… Истинных соучастников он же уберет – уже убирает… Господи, да ее любой ценой спасти нужно… Беги за Шевчуком, Игорь… Пусть все тащит, что там у него – антибиотики? Кардиостимуляторы? И поскорее…

Вот он, его звездный час, Шевчука… Вся его жизнь, вся незадавшаяся карьера – все для того, чтобы один-единственный раз оказаться в нужном месте в нужное время…

– А ты? – нерешительно спросил Бучко.

– Нам нужен кто-то… кто бы смог прикрыть ее от людей Аскольда.

Гарик! Подумал я. Гарик входит в Опекунский совет – он же Попечитель округа. Их Аскольд прижмет в первую очередь – при новом порядке прежние структуры будут просто не нужны. Должно быть, среди мажоров тоже нет единодушия – иначе Аскольду не понадобилась бы та кровавая баня… в качестве наглядного пособия… Господи Боже, никогда бы не подумал, что Гарик может оказаться спасителем человечества…

– Давай, Игорь! Шевелись…

– Кого ты собираешься сюда тащить? – недовольно спросил Бучко. – Мажора? Мало мне неприятностей…

– Люди Аскольда не лучше. – Я нагнулся было к своей куртке, но побоялся тревожить женщину; глаза у нее совсем закрылись. Я положил пальцы ей на запястье, пытаясь прощупать пульс… слабый пульс… паршиво… – Он своих гвардейцев уже несколько лет прикармливает… Думаешь, они тебя пожалеют?

Бучко резко повернулся на каблуках и кинулся вниз по лестнице. Женщина вдруг открыла глаза.

– Выдаст… меня… – Она с трудом выталкивала слова вместе с дыханием.

– Нет, – сказал я мягко, – он приведет Шевчука.

– Выдаст… – Она снова прикрыла глаза. Что-то легло мне в ладонь, крохотное, точно коробок спичек. – Это вам… посольство…

– Что?

– Американцы… пусть они… тут все… записи переговоров… Еще Роман…

На ладони у меня лежала кассета… магнитная кассета. Я и не знал, что подобное возможно – она была такая маленькая.

На миг в ее взгляде блеснул прежний огонь.

– Наша… Это мы сами…

Должно быть, у них и впрямь были свои мастерские, подумал я. И свои конструкторы.

– Хорошо, хорошо. Я попробую.

Я спрятал кассету в карман. Территория посольства отлично охраняется – причем, с обеих сторон. Но сейчас я готов был обещать что угодно – ей нельзя волноваться…

Дверь хлопнула. Я оставил раненую и выглянул в коридор – но это вернулся Бучко.

– Собирается, – пробурчал он, торопливо поднимаясь наверх. – Ну, что она?

– Еще держится. Побежал я, Игорь…

– Не нравится мне это, – мрачно сказал мне вслед Бучко, – ох, не нравится!

У кордона уже творилось черт знает что – толпа напирала с обеих сторон, а люди Аскольда, благоразумно защищенные шлемами и нагрудниками, удерживали ее, растянувшись двойной цепью. Пока еще в ход не пошли ни камни, брошенные из толпы, ни дубинки патрульных, но, похоже, ждать осталось недолго. Беспорядки могли вспыхнуть самопроизвольно – а может, Аскольд подогрел их, распустив слухи… кто теперь знает?

Я пробился сквозь толпу – кто-то ощутимо двинул меня кулаком в спину; я уже был чужаком, был оттуда, сверху, – и, очутившись у пропускного пункта, полез в карман за пропуском. Наткнулся на кассету и похолодел, наконец, извлек пластиковую карточку и протянул ее патрульному.

Тот кинул на нее рассеянный взгляд и посторонился.

Я прошел мимо с равнодушным, отсутствующим лицом. Спокойно, говорил я себе, спокойно, не торопись…

– Эй! – окликнул патрульный.

Я обернулся.

– Мой вам совет, – сказал тот негромко, – держитесь отсюда подальше…

Я печально сказал:

– Уже понял.

С внешней стороны кордона толпа была меньше и напирала она не с тем энтузиазмом. Я легко выбрался наружу – и вздрогнул, когда кто-то судорожно вцепился мне в локоть.

И тут же облегченно вздохнул.

– О, Господи! Себастиан.

И он все это время околачивался тут, поджидая меня! Я же проболтался на Подоле больше двух часов…

– Ну что? – Он уставился на меня лихорадочно блестевшими глазами. Мне потребовалось время, чтобы сообразить, о чем это он…

– Ах, это… Все это ерунда… Шевчук совершенно ни при чем.

– Точно?

– Абсолютно точно.

Я– то мог сказать это с полной уверенностью… Должно быть, и он это почувствовал, потому что явно расслабился.

– Тут такое творится…

– Да, – сказал я, – творится… Послушай, Себастиан…

Я двинулся вверх по улице, он тащился за мной как привязанный.

– Хочешь помочь нам? Людям? Действительно, помочь?

– Конечно! – пылко сказал он. И вдруг насторожился. – Если это не…

Здорово же он сам себя напугал…

– Не противозаконно? – услужливо подсказал я.

– Да… нет… Просто я не хочу, чтобы кто-то еще пострадал…

Куда уж больше, подумал я. А вслух сказал:

– Никто и не пострадает. Напротив… Если удастся… ты предотвратишь преступление. Против человечества.

– Преступление Против Человечества! – Я отчетливо услышал, как он это произнес – каждое слово с большой буквы. Господи, подумал я, да он же еще совсем мальчишка… Ну, ладно, не совсем мальчишка… Все равно…

– Мне случайно удалось раздобыть кое-какие очень серьезные материалы, – я говорил спокойно, стараясь сбить с него этот избыточный аффект, – их нужно передать в американское посольство. Сам я не могу – нужно кое-что сделать… Да и шансов у тебя больше.

Он задумался. Видно, пришел в себя и сейчас прикидывал варианты. Мажору легче связаться с посольскими, чем человеку, – какое-нибудь общество Евразийско-Американской дружбы или культурный центр, куда людям путь, в общем, заказан…

– Пожалуй… Да, наверное, это возможно. А кому передать?

– Все равно – кому. Хоть мажору, хоть человеку. Не важно.

Надеюсь, у них найдется оборудование, чтобы прослушать эту пленку – говорят, у американцев такая техника, что нам и не снилась…