— Вали, мой друг. Мой брат. Не искушай богов.

— Мне все равно! Пусть будет, что будет!

Но ему было не все равно. Время притупит потерю, оставит синяки и шрамы там, где теперь живет только боль, и у Вали останется еще, что терять. Не время было призывать Тора, как если бы Вали мог встретиться с богом и победить.

— Твоя женщина еще жива. Ты хочешь отказаться от нее?

Вали молча стоял и смотрел, его дыхание было похоже на звериный рык. Снег покрыл его волосы, брови, бороду, но он ничего не замечал.

Леиф протянул руки.

— Позволь мне забрать твоего сына. Я позабочусь о нем, до тех пор, пока вы не будете готовы попрощаться с ним.

К сожалению, он очень хорошо знал, каково это.

Вали не позволил ему забрать ребенка.

— Бренна захочет его видеть.

Торил хотела видеть свою крошечную дочь, свою первую потерю. Она держала ее на руках много часов подряд, пока тело не остыло и не стало жестким, и Леифу не пришлось насильно вырвать их ребенка из рук жены. Торил ненадолго словно сошла с ума, кричала и била его своими маленькими кулаками. Мысль о Бренне, которую ждет то же самое, заставила кровь Леифа похолодеть.

— Нет. Это вызовет еще больше боли, а она уже и так вынесла много. Я знаю. Она ждала ребенка, она хотела стать матерью. Ей будет тяжело видеть его. Ты должен быть с ней.

Леиф снова поднял руки и долго держал протянутыми. На этот раз, с искаженным от горя лицом, Вали отдал ему своего сына. Он наклонился и взял из снега у ног простыни, и накрыл тело.

Затем он ушел, и Леиф прижал безжизненную ношу к груди.

~oOo~

Долгое время Леиф сидел перед огнем в зале, держа на руках тело ребенка. Он забрал его, чтобы избавить Вали от этой боли, но теперь сам не мог заставить себя ничего сделать.

Так он сидел и держал мертвого ребенка, и старые воспоминания вновь высекали себя в его разуме. Гроза гремела и выла за стенами.

— Леиф.

Удивленный голосом Ольги, Леиф поднял глаза и увидел ее, стоящую на краю тени, что отбрасывало пламя. Он только сейчас заметил, что они одни. Он сидел там дольше, чем думал.

Зал редко пустовал в любое время дня и ночи; он был полон налетчиков и жителей деревни, укрывшихся от зимы. Но тяжелые события этой ночи, должно быть, загнали всех в комнаты.

— Как Бренна?

— Слаба. Она потеряла много крови, прежде чем родила. У нее пробита грудь.

— И разбито сердце, наверняка.

— Нет. Но так будет, если она проснется.

— Если?

Ольга вздохнула.

— Она истекает кровью внутри, где я не могу ей помочь. Только ее собственная воля может спасти ее сейчас. И Вали, возможно. Он не отходит от нее, — она наклонила голову к нему. — У тебя ребенок.

— Да. Я обещал Вали, что буду присматривать за ним.

— Идем, — она шагнула вперед. — Мы уложим его в хорошее место, пока отец не будет готов.

Леиф встал и пошел за ней на кухню. Он встал с ребенком возле покосившегося камина, а Ольга сняла с крючка в стене и поставила на длинный, покрытый царапинами стол большую корзину. Из сундука она достала чистое покрывало и уложила его внутрь корзины, наполнила чашу с водой из бочки и принесла ее к столу. Затем подошла к Леифу и протянула руки. Она хотела забрать ребенка.

Как только его маленькое тело оказалось у нее на руках, она прижала его к себе и сняла окровавленную одежду. Леиф наблюдал, как Ольга отнесла мальчика к столу и обмыла его, а затем запеленала в свежую чистую простыню.

Потом она положила тело ребенка в корзину и коснулась пальцами его тонкой бровки.

— Можешь дать мне вон те две связки трав? — спросила она, повернувшись к Леифу.

Он поднял голову, чтобы увидеть, куда она указывает, и снял с полки две ароматных связки сушеных растений: одна из обычной травы, вторая — из растений с нежными фиолетовыми цветками на тонких стеблях. Он подал их Ольге.

Она вытащила несколько травинок и сплела их вместе.

— Они что-то значат? — спросил Леиф тихо. Он чувствовал почтение и уважение к происходящему.

Ольга погладила пальцем по бледно-зеленым листьям.

— Это очищает ауру и защищает дух.

— А что насчет цветка?

— Это известно как анютины глазки (прим. английское название цветка анютины глазки «heart’s ease» буквально переводится, как «исцеление сердца»). Чтобы снять тяжесть печали.

Она положила косичку из трав внутрь простыни, на грудь Торвальда.

— Как он может чувствовать печаль?

— Они не для него, а для тех, кого он оставляет.

Мысль о потере Вали и Бренны заставляла сердце Леифа рваться на части, и он вздохнул и опустил голову на руки на столе рядом с корзиной. Ольга подошла к нему и положила руку на его плечо

— Ты знаешь эту потерю, ты сам терял.

— Да, — был его ответ. Он не смог бы передать словами то, что чувствовал сейчас.

Сжав пальцы, Ольга отпустила его плечо и подняла корзину. И снова Леиф последовал за ней. Она принесла ребенка в комнату за пределами зала, где они проводили свой досуг. В той комнате был стол, исчерченный странными отметинами. После нескольких месяцев раздумий они решили, что эти знаки означают саму Эстландию.

Ольга поставила корзину в центре этого стола, и он стал своеобразным помостом.

Они стояли рядом и смотрели на милое, совершенное лицо крохотного ребенка, покинувшего этот мир.

— Я тоже знаю эту потерю, — сказала Ольга после долгого молчания. — У меня был мальчик. Мой муж избил меня, пока я носила его, и мой сын родился слишком рано. Кажется, я не могу иметь больше детей.

Леиф повернулся и изучил ее тонкий профиль. Она пережила столько насилия, и все же хранила покой. Он не мог понять, как.

— Мне очень жаль.

— Таков порядок вещей. И теперь человек, который избил меня и убил моего ребенка, умер. Мир хранит равновесие.

Она вышла из комнаты и вошла в залу. Леиф последовал за ней к камину и снова встал рядом. Как будто он не мог от нее уйти. Он должен был... но он хотел другого, и сегодня хотел этого отчаянно, и знал, что должен отказаться от этого своего желания.

Ольга повернулась и поглядела на него своими чудесными, красивыми глазами, и решимость Леифа пошатнулась. Ему было одиноко. В эту печальную ночь он чувствовал себя опустошенным и больше всего на свете хотел обнять Ольгу и прижать к себе. Он хотел почувствовать ее, наполнить ее, соединиться с ней и почувствовать себя наполненным и живым.

Как будто читая его мысли, Ольга подняла руку и погладила бороду. Легкая нежная улыбка осветила ее лицо. Ее прикосновение пронзило его как молния, и Леиф схватил ее за запястье. То, что было между ними, не изменилось. Они не могли быть по-настоящему вместе, и он не мог просто использовать ее.

— Ольга, нет. У меня здесь нет будущего. Я не возьму тебя, если не смогу сделать своей.

Она вырвала руку.

— Мужчины! Ты всегда говоришь о том, что не намерен что-то брать. А как насчет давать?

Ее взрыв потряс его.

— Что ты имеешь в виду?

Вместо ответа она взяла его руку в свои. Повернула ладонью вверх и проследила пальцами по жесткой коже. Это простое прикосновение заставило Леифа замереть, а его твердость стала просто железной.

Ольга склонила голову и прижалась губами к центру его ладони, и Леиф оказался в шаге от безумия.

— Ольга, — застонал он.

— Никому не было дела до того, чего я хочу. Они брали только то, что хотели. Даже ты никогда не думаешь о том, чего я хочу.

Это было неправдой и несправедливостью. С обидой Леиф попытался вырвать руку, но она не позволила, и он сдался. Ольга подняла глаза и посмотрела ему в лицо, ее лоб был нахмурен.

— Это правда, Леиф. Ты делаешь выбор за меня, как и любой другой мужчина. Разные варианты, но они твои, а не мои. Ты думаешь, что спасаешь меня — от разочарования или печали, или, возможно, от одиночества. Но никто не может быть спасен от этого. Это жизнь. И мне одиноко.

Ольга отпустила его руку и подошла еще ближе, положив ладони ему на грудь. Леиф почувствовал тепло ее тела и не смог справиться с собой. Он положил руки ей на талию. Коснулся ее. Ее талия была такой тонкой, что он почти мог обхватить ее двумя руками.

— Ты говоришь, что не возьмешь меня и не оставишь потом. Вот, что думаю я: ты всегда говоришь о том, чтобы брать, и никогда — о том, чтобы давать. Мужчины брали меня, но я им себя никогда не отдавала. Это то, что можно отдать, только если захочешь сам.

Ее пальцы скользнули в вырез его туники, развели ткань, обнажив его грудь. Она, казалось, намеренно пристально рассматривала кончики своих пальцев, играющие в волосках на его груди, и Леиф закрыл глаза и попытался справиться с дрожью от прикосновения.

Ольга снова заговорила, ее голос был низким, почти рассеянным.

— Никто никогда не спрашивал меня, чего я хочу. Ты никогда меня не спрашивал. Никогда раньше у меня не было шанса захотеть. Теперь он у меня есть. Я хочу отдать себя тебе. Я хочу, чтобы ты отдал себя мне. Раньше я была слишком молода, чтобы понимать, но теперь я хочу знать, каково это.

Когда она замерла — ее пальцы и ее слова — Леиф открыл глаза и встретился с ее взглядом.

— Тебе все равно? — спросила Ольга.

— Мне не все равно. Боги, да, мне не все равно. Но, Ольга, скоро я уплыву. Я не могу остаться, — он всегда думал об этом, и это была важная причина. — Я не могу.

— Ты никогда не думал о том, что я могу уплыть тоже?

Думал. Часто. Но она была такой маленькой, такой нежной.

— Мой дом — суровое место. Только сильные смогут там выжить.

— Ты думаешь, мой дом — это спокойное тихое место? Что я слабая?

Леиф знал, что она сильная. В эту самую ночь она показала свою силу. Чтобы прожить жизнь, которая у нее была, Ольга должна была иметь настоящее мужество. Но он считал ее хрупкой. Почему? Потому что она была маленькой и легкой? Сила ее рук имела значение?

Нет. Сила ее сердца имела. Ее храбрость.

Этот мир, ее дом, был почти таким же суровым, как и его собственный. Только их маленький уголок, до этой ночи, казался другим.

Разум Леифа осветился этой новой возможностью.

— Ты хочешь уехать со мной?

— Я думаю, — сказала Ольга, касаясь его груди и шеи там, где могла дотянуться, — что если кто-то спросит, чего я хочу, мой ответ будет такой: я хочу быть с тобой. Где бы ты ни был.