— Ольга, — глубокий голос, который она любила тогда и все еще любила сейчас. Теплое прикосновение к плечу. — Мне так же больно, как и тебе. Пожалуйста, прости.

Она ждала гостя поздно ночью. Жена кузнеца готова была разродиться со дня на день. Так что когда раздался этот тяжелый стук в дверь посреди ночи, она открыла без задней мысли. И уж точно не ожидала увидеть на пороге золотоволосого гиганта из прошлого.

Первой реакцией Ольги не была ненависть, как она ожидала. Нет, это были трепет и любовь — то, что она всегда ощущала в присутствии Леифа. И счастье, настолько сильное, что на мгновение заслонило ненависть — всего на мгновение, а потом она снова ударила ее, сильнее, чем прежде.

Ольга провела весь день в доме за закрытыми ставнями, видясь только с теми, кто сам к ней приходил. Она надеялась таким образом спрятаться от Леифа. И когда день прошел, Ольге стало казаться, что ее план может сработать. Леиф не пришел. Никто не искал ее по его приказу.

Но теперь он был здесь, он застал ее врасплох и заставил ударить его ножом. Кошмары той страшной ночи смешались с реальностью в ее сердце и разуме, и теперь его теплые слова и мягкое прикосновение руки причиняли только еще больше боли.

Она закричала и оттолкнула Леифа, отползла дальше к стене, остановившись только тогда, когда ударилась спиной о прикроватный столик и загасила свечу, которая на нем стояла.

Козочки заблеяли в загоне, а курицы возмущенно захлопали крыльями в ответ на шум.

Стало темнее, единственная свеча, освещавшая дом, стояла на столе в передней его части, ставни были закрыты. Когда Леиф приблизился, Ольге показалось, что на нее надвинулась темная гора. Ей стало казаться, что это сон, что она снова видит один из тех ужасных кошмаров, но тут гора стала меньше и снова позвала ее.

И потом он сказал на ее родном языке, который она слышала так редко теперь:

— Ma armastan sind. Ma igasten sind. Palun, Olga. Sa oled mu päike, tähed, kuu. Мое солнце, мои звезды, моя луна. Моя земля и мой воздух. Моя жизнь и мое дыхание. Ольга, пожалуйста. Я люблю тебя. Я скучаю по тебе. Поговори со мной. Если я могу что-то сделать, я все сделаю.

— Мужчина со шрамом на левом глазу, — Ольга и сама удивилась тому, как твердо звучит ее голос. Не меньше ее удивило и то, что она вообще нашла слова, чтобы заговорить с ним.

Она не могла видеть лица Леифа, но услышала в его голосе неуверенность.

— Кто?

— Человек твоего ярла. Мужчина со шрамом через левый глаз и щеку.

— Гир. Я не понимаю. Он умер в бою, когда Вали приплыл в Гетланд.

Теперь, начав говорить, Ольга успокоилась. Она хотела, чтобы он узнал обо всем, что сделал, обо всем, чему позволил случиться, обо всем, что произошло, когда он бросил ее. Чтобы он понял, почему ей никогда его не простить.

— Хорошо. Когда ты всех нас предал и ушел, чтобы помогать своему ярлу убивать людей, которые считали тебя другом, Гир был в кухне. Со мной.

Леиф опустился на пол, доски задрожали под его весом.

— Что он сделал?

Отчаяние в его голосе не отозвалась в Ольге ничем. Она уселась на колени и подняла голову, оказавшись к Леифу так близко, чтобы прошипеть ответ прямо ему в лицо:

— Он сделал то, что всегда делают мужчины — такие, как ты, как он. Вы налетаете и рубите, и режете, и уничтожаете. Вы берете. Вы насилуете.

— Ольга, — голос Леифа был наполнен болью, но ей было все равно. Теперь гнев пылал в ней в полную силу, и она была рада, что он пошел ее искать, заставил ее открыть дверь. Она хотела, чтобы о узнал обо всем. Она ударила его ладонями по груди, и Леиф крякнул.

— Когда те, кто пережил ту ночь, решили отстроить дома заново, на деревню налетел Тумас. Он уничтожил все.

— Я знаю. Я знаю, что Антон и Калью погибли. У меня нет слов, чтобы выразить, как я сожалею, любовь моя, — он протянул руку, но Ольга снова оттолкнула его.

— Ei! Не называй меня так. Ты знаешь, как они умерли? Антон сражался как воин, хотя и не хотел войны. Солдат разрезал ему горло у меня на глазах.

— Боги, — пробормотал Леиф.

— А Калью. Другой солдат поджег его. Его кожа расплавилась и сползла. Ему было больно. Так больно. И я не могла ему помочь. Я убила его. Я вонзила нож в грудь моего брата, потому что иначе его было не спасти. Я убила его. Я убила его! Я убила его! Я ЕГО УБИЛА!

Она кричала и не осознавала, что бьет Леифа по груди, по голове, снова по груди… Он просто сидел и ждал, пока она не ухватила его за мокрую тунику — почему она мокрая? — и не упала вперед, почти на его колени.

— Я убила его. Его кожа плавилась, как воск, и он не мог даже кричать от боли, и я убила его.

Леиф обнял ее, и она его не оттолкнула. Она позволила ему приподнять себя и усадить на колени. Так много времени прошло с тех пор, как она находила утешение в его любви, в его прикосновении. Их время вместе было коротким, но за эти месяцы любовь успела изменить ее жизнь. Сама Ольга стала другой, сначала обретя любовь, а потом потеряв.

Так долго она не чувствовала себя в безопасности. И она приняла это — несмотря на боль от сотворенного ими, несмотря на обоюдоострый кинжал ненависти и любви, вонзенный в сердце.

И когда Леиф заговорил, голосом, полным боли и сожаления, ее сердце откликнулось.

— Я не могу подобрать слов, Ольга. Мне невыносимо жаль. Я не могу вернуть их тебе. Я мог бы искупить, но не знаю, как. У тебя всегда была и будет моя любовь, моя преданность. Если бы я не поступил так, как поступил, если бы повел себя так, как ожидал Вали, и мы стали бы сражаться с Эйком там, в Эстланде, мы все были бы мертвы — и те, кто и так погиб, и те, кто выжил. Я сделал так, чтобы спасти вас.

— Нет. Нет, — выдохнула она, опуская руки ему на плечи, слишком уставшая, чтобы сражаться.

— Я клянусь, Ольга. Я сделал это, чтобы спасти вас.

И она, наконец, смогла сказать ему о своей самой большой боли, о той, что мучила и грызла ее сильнее всего, не позволяя ранам исцеляться.

— Нет. Ты сделал это, чтобы спасти Вали и Бренну. Ты не задумался о том, что станет со мной. Ты бросил меня. Ты покинул меня еще до того, как твой ярл ступил на замковые земли.

Повисла долгая тишина, и Ольга поняла без всяких слов, что права. Он даже не задумался о ней в ту ужасную ночь.

— Нет, — наконец, прошептал Леиф. — Я никогда не оставлял тебя. Ольга. Я всегда был с тобой в своих мыслях. Я думал, ты в безопасности.

Она ответила лишь вздохом. После долгого времени — а прошло уже больше года — гнева, злости и боли, так прочно укоренившихся в ее сердце, Ольга вдруг осознала, что это дерево страшных чувств вовсе не так крепко, как она думала. Она не ощущала в себе ненависти или злости. Только усталость.

И любовь. Да, в ней жила любовь, правда, уже не та, что раньше. Она не понимала этого нового чувства, но оно появилось откуда-то из глубины ее сердца и засияло так же ярко, как и прежнее.

— Скажи, что ты любишь меня, Леиф, — он уже говорил ей, но она хотела услышать это снова, сама не зная, почему.

В глазах его вспыхнуло удивление, руки сжались.

— Я люблю тебя. Ты мне дороже всех, дороже всего. Я люблю тебя всем своим сердцем.

— Сердцем, которое, как ты сказал, умерло?

— Ольга. Пожалуйста. Что мне сделать?

Но ничто не могло бы восстановить то, что было разрушено между ними. Равновесие было потеряно навсегда. Но было то, чего Ольга хотела именно сейчас. Одна вещь, которая могла бы, хоть на короткое время, спасти ее от тьмы.

— Возьми меня.

Леиф замер в неверии, его тело стало каменным.

— Ольга?

Она уселась прямо и ухватила его за пряди волос. Удерживая его голову так, чтобы он мог видеть ее лицо — лицо, которое едва освещало пламя свечи, но которое он знал лучше других, лучше, чем она сама, — она посмотрела в его глаза.

— Возьми меня. Так, как ты брал меня раньше, до того, как все случилось. Все, что было у меня тогда хорошего, было связано с тобой, и теперь все обратилось в прах. Я хочу другое воспоминание о тебе, или то, что осталось во мне от тех дней, просто умрет. Возьми меня. Возьми меня. Пожалуйста.

Она поцеловала его. Когда Леиф попытался отстраниться, она сжала пальцы и потянула его за волосы, не позволяя прервать поцелуй. Они застыли, касаясь губами губ друг друга, и этого было мало, этого было ничтожно мало, но одновременно — больше всего, что она ощущала вот уже долгое время. Сердце Ольги колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.

И потом Леиф сдался.

Его руки сжались вокруг нее подобно железным оковам, пальцы забрались в волосы, расплетая косы, рот открылся, и язык скользнул по ее губам. В этом поцелуе была сила, которой она раньше не знала, и она была рада. Это было не так, как раньше.

Она неистово прижалась к нему и прикусила зубами его нижнюю губу. Леиф издал низкий животный звук и потянул ее за косы, заставляя посмотреть в лицо. Она почти могла видеть голубое пламя его глаз.

Рассвет был близок.

Его грудь прижалась к ее груди. Она хотела снять с себя одежду, хотела почувствовать тепло его кожи на своей, хотела почувствовать себя в тепле и безопасности, и пусть это будет только иллюзия, которую развеет рассвет.

Вцепившись в его тунику, Ольга пыталась стянуть ее, но он отстранил ее и сжал ее кисти так сильно, что ей стало больно, и ухватился за застежки хангерока.

Движениями, уже не такими неловкими, как раньше, Ольга расстегнула застежки ее теперь уже ставшей привычной одежды. Она даже нравилась ей теперь больше, чем одежда Эстландии. Более удобная, хоть и более простая. Ольга показала некоторым женщинам способы вышивания, которым научила ее мать.

Что же до волос, она всегда носила косы, так что менять ничего особенно не пришлось.

Леиф отбросил застежки прочь, и они застучали по полу. А потом он развязал шнуровку, и хангерок сполз с ее плеч. Теперь только тонкая ткань нижней рубашки отделяла ее тело от его прикосновения.

Леиф обхватил ее лицо ладонями и снова поцеловал.

Он должен был спросить ее, хочет ли она этого. И она надеялась, что он не спросит. Это было даже не бледной тенью того, что происходило между ними раньше: та любовь была нежной, мягкой, даже невинной. Эта же была темнее. Горше. В ней звучали отголоски того, что случилось. Ольга не отдавалась — ей больше нечего было отдать, как и Леифу. Они только брали — каждый свое.