Шевчик вздохнул судорогой, с перепадом, как после плача, и спросил нормальным голосом, когда ехать.

Шибаев открыл сейф, подал ему в пачке тысячу рублей на первоначальные расходы.

— Чем быстрее, тем лучше, Алесь. Привезешь норки три тысячи штук. А потом к Восьмому марту не забудь подготовить концерт самодеятельности.

23 февраля, в день Советской Армии и Военно-Морского флота, вместе в приказом Министра обороны вышел приказ областного управления местной промышленности о поощрении передовых предприятий отрасли — ткацкой фабрики, кожгалантерейной фабрики и мехового комбината — попали-таки в передовики, и о присуждении денежных премий, в частности тов. Шибаеву Р. 3. в размере тридцати процентов от зарплаты. Шибаев распорядился выписку из приказа, касающуюся его лично, вывесить на доске объявлений возле проходной. Зачем? Для пользы дела. Показать рабочему коллективу, что если директору дают пшик, то и вы не раскатывайте губу на премии, тут еще и скромность местной промышленности — наша бедность не порок, и вообще близость к массам — первейшая заповедь руководителя.

Заповедь, о которой Вася Махнарылов то ли забыл, то ли вообще не знал. Если с Шевчиком недоразумение как-то уладилось, и он уехал в сторону Тихого океана с пользой для себя и для государства, то с Васей недоразумения только начинались. После той сауны, когда Васю посвятили в деловары почетной низшей категории с помощью минеральной воды «Сары-Агачская», он словно бы заново на свет народился, что в целом идее посвящения соответствовало. Он отпустил усы и перестал стричься, желая обрасти, как Шевчик, галстук на резинке он теперь не снимал даже ложась спать, говорить стал ровно и медленно, как Роман Захарович в пылу гнева, и смотреть стал с прищуркой, как Григорий Карлович, стал походить, одним словом, на всех деловаров сразу. Придуривался человек и никак не хотел понять меру своей ответственности. Вася стал менеджером, и обучили его, с одной стороны, Михаил Ефимович, а с другой стороны, добавил Григорий Карлович. Один только Роман Захарович ни хрена не добавил, а наоборот старается убавить, изо дня в день требуя от Махнарылова то план по валу, то план по ассортименту, то по кролику, то по каракулю, а тут еще лиса пошла, и он приказал натянуть на лекалах сто тысяч дециметров лисы серебри^ сто-черной. За прошедший срок Вася не натянул и половины, зато преуспел в другом, пришел к Шибаеву с деловым предложением. Естественно, директор ждал, что начальник цеха скажет что-нибудь по выделке сырья, но Васе дециметры до лампочки, ему нужно перегородить свой служебный кабинет хотя бы крагиусом.

— С какой целью?

Да все с той же, посадить там секретаршу, Тасю Пехоту.

— На какие шиши ты ее будешь содержать?

Как на какие, удивился Вася, совет компаньонов выделил на подъем, цеха пять тысяч рублей, надо же их куда-то потратить. У Васи много бумаг, в голове он не все держит, нужна секретарша вести документацию, ей же будет поручена работа с кадрами.

— Тебе выделили подъемные на какие нужды? На приобретение оборудования, на поощрение передовиков, на устранение недоделок, на усовершенствование технического инвентаря, а ты — секретаршу! Для постоянного пользования!

Вася слушал внимательно, смотрел шефу в рот, но не переставал думать о своем, даже не думать, а просто хотеть. Он, может быть, все свои сорок три года, только и ждал, чтобы хоть пару дней посидеть в кабинете со своей секретаршей. Счастье ему замаячило и вот тебе на, друг и благодетель — против. Васю сейчас хоть убей, все нотации шефа скользили мимо его ушей, как по гладчайшему стеклу.

Сильно усложнила сауна жизнь простому человеку. Но Шибаев догадывался — не только сауна, действует еще и Гриша Голубь, хочет сделать из Махнарылова оппозицию. Умеет Гриша найти пути к человеку, но Шибаев не лыком шит. Не надо Васю ни возносить, ни унижать, зачем? Надо поставить его точно на то место, где ему и положено быть. Звездную его болезнь надо вылечить.

В конце марта Шибаев потребовал, как и полагается, отчет за квартал, сколько цехом выделки и крашения произведено продукции. Вася доложил. Но если плг-н государственный с грехом пополам дотягивал, то личный Вася не выполнил на пятьдесят процентов. Позор. Провал. Однако Вася и бровью не повел на разнос шефа, будто Шибер орет просто так, для Министерства местной промышленности. Незачем Васю материть, у него не держится в башке цыфирь, он уже три раза ставил вопрос о секретарше. На худой конец пусть ему разрешат замначальника цеха если не по кадрам, так хотя бы по химреактивам. Григорий Карлович говорит — имеешь право, требуй, тебя зажимают.

Васю надо водворить на место, тут ни одна инстанция не поможет, ни партком, ни местком, ни даже Совет Министров. Надо Васю самым простым способом раз и навсегда отделить от Мельника и Гриши Голубя. Он к ним с почтением, с уважением, он перед ними на полусогнутых, а они? Он так и сказал Васе: они не считают тебя за человека. Не хотели, чтобы ты был начальником цеха. Упорно толкали другого кандидата. А ты к ним без мыла лезешь. Вася обиделся и сказал, что ты тоже, Роман Захарович, всего не знаешь, Мельник сильно тебя дурачил. Мы с ним вместе возили овчины в Целиноград. Хотя ты в доле, но по сколько штук они возили, не знаешь.

Шибаев прищурился.

— Знаю. По сто штук.

— Не стали бы мараться.

— Ну?

— Мы с ним возили по триста.

Новость. Потом обдумаем. А пока надо Васю воспитывать.

Поздним вечером у себя дома Шибаев разложил на столе газеты, лист бумаги, взял ножницы, клей с кисточкой и начал готовить для Васи Махнарылова материал. За стеной бубнил телевизор, а Шибаев вырезал и клеил. Сидел, сидел, вырезал, вырезал и навалилось зло, — по триста возил.

Давняя, густая обида всплыла на Мельника. Жарко, жадно захотелось нагадить, хоть чуть-чуть ему отомстить. Не только за прошлое, — почему молчит о квартире в Москве? Нет, сердешный, я привык и сам исполнять и от других того же требовать.

Шибаев отодвинул вырезки, полоски, заготовки, взял чистый лист и начал писать письмо в Москву. Пусть будет один и тот же текст в несколько адресов. «В город Маскву из славного города Каратаса выехал бальшого маштаба прахадимец, взяточник и вор, расхититель социалистической собственности в асобо крупных размерах Михаил Ефимович Мельник. Мы его знаем, как аблупленного, он вывез украденные авчины на полмиллиона рублей, купил себе прописку в Москве, хатите укажу адрес».

Завтра он заглянет в свою записную книжку, она в столе на работе, и поставит точный адрес.

Какая все-таки наглая, высокомерная рожа, здесь обещал, а уехал и как будто помер.

А Шибаев, ждет. У моря погоды ждет. «Не знает море, что оно море». Дело не только в квартире, главное — что хочет он, то и делает. Продал должность директора. Но это же смешно, Шибер, кто покупатель, не ты ли? Все равно зло берет. Кого хочет, купит, кого хочет, продаст. Москву может купить, а страну продать. Ты тоже мужик не промах, но — не правишь. Он мастер, а ты подмастерье.

Озлобленность у Шибаева на него никогда не пройдет, даже если он устроит Ирме квартиру и прописку бесплатно, даже, может быть, возрастет. Укатил в столицу, жрет цыплят-табака в «Арагви», гужуется со столичными девками, а здесь ему идут проценты, дивиденды.

А с каким шиком он здесь ударялся в разгул, весь Каратас гудел от его пикников с участием должностных лиц, и тот был замешан, и другой был замешан в какой-нибудь аморалке, как потом оказывалось, спустя год, полтора. Девки, как на подбор, некоторые приезжали к нему черт знает откуда, высокооплачиваемые потаскухи, с Черного моря и из Паланги, одна даже мулатка была, самая фигуристая. Гулял он открыто, будто рекламу себе делал, чтобы другие завидовали и подражать тянулись.

Мельник был воротилой, а Шибаев лишь подавал надежды. Ушел он, и сразу упал доход и размах, перестали появляться надомники, поредел круг реализаторов. Мельник перекрыл каналы своему преемнику, обрубил хвосты, желая поселиться в Москве чистым.