Штирлиц достал из кармана мелок и нарисовал скрипичный ключ «головой» вниз. На минуту он замешкался, словно почувствовал на своей спине десятки холодных взглядов из гестаповской засады. Потом резко повернулся и пошел к консьержу.

— Где Пальма? — спросил он старика. — Давно ли сеньор не приходил?

— Сеньор был с сеньоритой днем, а после они уехали. Сеньор теперь редко ночует дома, у него такая прекрасная рыжая сеньорита…

— Если сеньор придет, позвоните, пожалуйста, срочно мне вот по этому номеру.

И Штирлиц, написав номер телефона левой рукой, правой сунул старику пять песет.

Он рассчитал все точно, но в шахматной партии всегда трудно предсказать ход противника. Штирлиц взвесил все, он рассчитал, что либо сегодня он увидит Яна, либо тот сам заметит скрипичный ключ на своей двери и поймет, что нужно срочно уходить. Или, во всяком случае, найдет возможность связаться с ним.

Но вышло все не так, как предполагал Штирлиц, хотя этой своей докладной запиской он вывел себя из-под всяческих подозрений, которые могли возникнуть в ведомстве Шелленберга, если бы Пальма сумел быстро уйти из Испании.

Все получилось бы точно так, как задумал Штирлиц, если бы Пальма не встретил Мэри. Она ждала его на теннисном корте. Он посадил ее в машину, обнял, поцеловал и улыбнулся:

— Теперь я свободен — надолго и всерьез. А ты?

— Да здравствует свобода! — ответила Мэри, и Ян рассмеялся и поцеловал ее в лоб.

— Ты стала республиканкой. Это плохо. У нас может быть только один лозунг: «Да здравствует король!»

— Король и свобода — для меня понятия нерасторжимые.

— Прости, моя прелесть, я забыл, что ты консерватор.

— А я всегда помню, что ты фашист.

Пальма притормозил и сказал:

— Зайдем ко мне, я переоденусь, а то неудобно вечером ходить в грязной куртке.

— Ты меня устраиваешь в грязной куртке, в чистом фраке и просто в купальнике.

— Значит, мы с тобой никуда не пойдем сегодня?

— С каких пор ты стал менять костюмы перед тем, как пойти в здешний кабак?

— Ты, как всегда, права, — согласился Пальма.

И он включил первую скорость, и машина резко взяла с места, и он не увидел того знака тревоги, который заставил бы его в первую очередь сжечь шифровальную таблицу, лежавшую в заднем кармане брюк…

— Пальма, мне надоело слушать вашу ложь, — сказал Штирлиц, выключив свет настольной лампы, направленной в лицо Яну. — А вам, Хаген?

— Мне тоже. Наверное, эта ложь надоела и самому господину Пальма…

— Какой прогресс в наших отношениях: Хаген стал говорить обо мне, как воспитанный человек, — заметил Ян.

— Между прочим, Хаген один из воспитаннейших людей, и я бы советовал вам, Пальма, когда вас поселят в Берлине, не акцентировать внимание наших руководителей на том досадном инциденте, который имел место.

— Инцидент — это что? — поинтересовался Пальма. — Это когда бьют по физиономии?

— Нет, положительно латыши — великая нация, — ухмыльнулся Штирлиц, — даже под виселицей не теряют чувства юмора.

— Под виселицей потеряет, — сказал Хаген, — он думает, что все это игры. А это не игры.

— Это далеко не игры, — подтвердил Штирлиц, — в этом мой друг прав, Ян. Я не знаю, сколько вы еще пробудете здесь, но хочу вам дать добрый совет на будущее: начните говорить… Если вам хочется жить — вы станете сотрудничать с нами… Иного выхода нет. Ни у вас, ни, главное, у нас.

— Ну пожалуйста! — удивился Пальма. — Вы кричали на меня и топали ногами, вместо того чтобы сразу сделать внятное и разумное предложение. Я согласен, бог мой…

Штирлиц отрицательно покачал головой…

— Это несерьезно. Хаген не зря спрашивал вас так подробно и о Вене, и о Берлине, и о покойном Уго Лерсте. Вы уходили от ответов, вы — я уже прочитал записи ваших допросов — несли какую-то наивную чепуху про своих подруг, про кабаки и бары и ни разу не дали ни одного правдивого ответа. А сейчас вы говорите мне — «пожалуйста». Кто с вами поддерживает контакт? Какие вопросы интересовали красных? Каким образом и почему вы убили несчастного Лерста?

— Я не убивал несчастного Лерста, я не имел контактов с красными, я не…

Резко зазвонил телефон. Штирлиц поднял трубку и, отведя трубку от уха, дождался, пока замолчит пронзительный зуммер.

— Надо будет сказать связистам, — заметил он, — позаботьтесь об этом, Хаген. Такой сигнал, что порвутся перепонки, если сразу приложить к уху.

— Я скажу им.

— Спасибо… Штирлиц слушает!

Радист сообщил, что на имя штурмбанфюрера пришла радиограмма из Берлина. Штирлиц и Хаген переглянулись.

— Посмотрите, — попросил Штирлиц Хагена, — если что-нибудь важное, вызовите меня.

Когда Хаген ушел, Штирлиц одними губами прошептал:

— Если они выслали самолет — готовься к вечеру и не паникуй, если меня долго не будет.

Ян кивнул и громко сказал:

— Послушайте, Штирлиц, у меня плохо с головой, право слово. И потом вы открыли мне так много неожиданного, что все это надо обдумать. Позвольте мне полежать — я ведь все же только-только после ранения…

— Я очень сожалею, но придется посидеть здесь, — ответил Штирлиц. — Я хочу вместе с вами вспомнить в деталях, что было вчера вечером. Вы сидели у Мэри Пейдж, в ее номере, не так ли?

— Я лежал в номере у Мэри — если вы добиваетесь точности…

(А Штирлиц с Лерстом в то время шли в сопровождении трех агентов гестапо и нескольких франкистских «гвардия сивиль» по коридору: начался повальный обыск англичан и американцев из журналистского корпуса.

— Здесь живет баба? — спросил Штирлиц портье, шедшего рядом, когда они остановились около номера Мэри.

— Да, сеньор.

— Стоит ли тревожить даму? — спросил один из «гвардии сивиль». — У вас к ней ничего конкретного нет?

— А черт его знает, — буркнул Штирлиц, — пока — ничего…

— Ладно, пошли дальше, — сказал Лерст.

Мальчик из ресторана с подносом, на котором были установлены приборы на две персоны, лихо пронесся по коридору, остановился возле Лерста и постучал в дверь номера.

— Здесь живут двое? — удивился Лерст. — Хаген сказал, что тут одна женщина.

— У сеньоры в гостях сеньор, — пояснил мальчишка, — тот, у которого была прострелена голова на фронте.)

…Хаген позвонил Штирлицу от шифровальщиков через пять минут.

— Самолет за латышом вылетает из Берлина.

— Когда?

— Там не сказано когда. Сказано, что вылетает. И прибудет сюда завтра утром, в девять ноль-ноль. Самолет номер 259. Под командованием обер-лейтенанта Грилля.

— Рудольфа Грилля?

— Там нет имени.

— А вы разве не знаете Рудди?

— Нет.

— Странно. Он же водит наши спецсамолеты…

— Я никогда не летал на спецсамолетах.

— Еще полетаете. Ну, двигайся сюда. Я передам вам нашего гостя, он не про мои нервы…

— Ага! — засмеялся Хаген. — А вы еще меня бранили…

— Я вас не бранил, а делал замечание по службе.

— Простите, штурмбанфюрер…

Штирлиц положил трубку и шепнул очень устало:

— Выдай ему концерт. Он сейчас будет тебя бояться. И постарайся поспать — боюсь, что ночь у нас будет хлопотная…

— Хлопотнее вчерашней?

А вчерашняя ночь была очень душной — менялась погода, с Пиренеев натянуло низкие тучи, неожиданные в это время года. В небе ворочался гром. Лерст сидел на краешке стола, наблюдая, как Штирлиц вместе с испанскими полицейскими осматривал вещи в номере Мэри.