— О, несомненно, — обронил Агиллари кисло. — И всё же я хочу узнать детали.

Айкем повёл рукой, словно говоря: как вам будет угодно.

— Вербовщики трёх из пяти здравствующих хирашских князей заметно увеличили свою активность. — Начал он. — Король загорских тоже готовится к войне, прежде всего — запасая продовольствие. Быть может, он боится, что свои войска князья направят против него, а может, сам готовится к походу. Один из моих шпионов — правда, не самый надёжный — сообщает, что в болотах Биго появились какие-то "красные одежды": не то обычные бандиты, сбившиеся в кучу, не то бунтовщики. Они совершают набеги, грабят, жгут и творят прочие подобные мерзости, так что происходящее может быть прелюдией к облаве на болотах. Между тем северный сосед хирашцев, Уматис, пять суток тому назад намертво перекрыл горные перевалы на своих границах. Действительно намертво: перекрыты все пешие пути, включая даже козьи тропы. Мобилизация хирашцев вполне может быть связана и с этим…

— Хватит! — Агиллари фыркнул. — Значит, войска наших западных соседей собираются, но ещё не выступили. Надеюсь, когда они выступят, ты об этом узнаешь?

— Не позднее, чем через два-три дня после сигнала, ваше величество.

— Вот и ладно. Это всё?

— Нет.

— Ах да, странная новость… — Агиллари кивнул. — Ну, говори быстрее. Мы проголодались.

Айкем покосился в дальний угол, где тихо, как кот в засаде, сидел любимый каэзга короля. Покосился — и поспешно отвёл взгляд.

— В ста сорока йомах от Столицы найдено существо…

Гвиарлин был человеком, говоря осторожно, необычным. Обликом и фигурой он более всего походил на островитянина: такой же смуглый, кудрявый, черноглазый, сухощаво-стройный, но при этом и широкоплечий, и крепкий. Однако где видано, чтобы островитяне носили такие имена? Касательно возраста Гвиарлина трудно было сказать что-то определённое: по-юношески гибкий, он был явно немолод и покрыт морщинами, особенно глубокими в уголках глаз и широкого рта. Четверть века назад он поселился на хуторе Сагеров, которые тогда всем кланом затеяли переезд поближе к Столице; старики утверждали, что с тех пор Гвиарлин совсем не изменился. Ну вот ни на волос. (Кстати, среди его кудрей не видно было ни единого седого волоска). Иногда его спрашивали, сколько зим он помнит, но в ответ Гвиарлин лишь мягко улыбался и молчал, как стоячая вода.

Необычный человек. Да.

Однако кое-что относительно него селяне знали точно. Если кто-то из них ломал руку и хотел, чтобы та срослась быстро и правильно; или же кого-то настигал приступ страшной серой лихорадки, от которой обычно оправлялся лишь каждый третий; и даже тогда, когда роды затягивались сверх положенного срока, хотя обычно женщины в таких вопросах больше доверяли знакомым повитухам — если случались эти или подобные беды, Гвиарлин не отказывал в помощи. И рука его была достаточно легка, чтобы не причинять лишней боли, а голос обладал достаточной властью, чтобы погрузить страдальца в благословенное забытьё.

Правду сказать, ходили к Гвиарлину не только за исцелением. Случалось, просили его дать приворотное зелье, или, наоборот, навести чары холодности. И даже наслать тайную порчу, сизое проклятье, сводящее в могилу. Но такое бывало редко. Потому что на просьбы подобного рода Гвиарлин отвечал так же, как на вопросы о возрасте: мягко улыбался и молчал.

За это его тайно проклинали иногда, но уважали всё же больше.

Однажды в двери хутора Сагеров постучали, и не так, как обычно. Это не был робкий стук ходячего больного, одновременно жаждущего облегчения и боязливого. Не был это и грохот, возвещающий беду, сопровождаемый криками и плачем. Нет. Этот стук был сильным и ровным. Слишком уверенным. Властным. Этот стук не понравился Гвиарлину, но он отворил дверь и увидел на пороге двоих незнакомцев.

Ни один из них не был болен — это стало ясно сразу. Правда, стучавший (излишне полный, рослый человек с кожей жёлтого оттенка и в платье, пристойном чину среднего ранга) не отличался особой телесной крепостью; зато у равнодушно и цепко глядевшего из-за его плеча субъекта с мечом на поясе здоровья хватило бы на троих.

— Гвиарлин-целитель? — напористо осведомился толстый чиновник. — Прошу вас следовать за мной.

— Зачем? — спросил хозяин, не торопясь исполнить приказ.

— Необходимо сделать заключение о состоянии одного… пациента. — Уже не так уверенно ответил чин. Перед тем, как выговорить слово "пациент", он пожевал пухлыми губами, странно искривив их. Неуверенность? Брезгливость? А может, страх?..

— Тогда я возьму инструменты и лекарства.

— Нет нужды. Требуется только осмотр и…

Не вступая в пререкания, Гвиарлин повернулся, исчезнув в глубине дома. Почти сразу он появился снова, сжимая в руке ручку пухлой потрёпанной сумки из жёлто-бурой кожи. Чиновник недовольно скривился, однако промолчал.

Троица двинулась в закатную сторону, подстраиваясь под шаг толстяка-чина. Впрочем, тот поспешал довольно быстро. Прошло менее часа, и они добрались до цели. Чин сразу пошёл медленнее, оживился и приосанился. Несколько реплик, знакомые лица селян, взгляды пары незнакомцев… наконец Гвиарлин был допущен в комнату, у единственного выхода из которой торчал ещё один тип с мечом, а внутри, рядом с ложем "пациента", сидели двое дайзе и — немного наособицу — потрёпанный дорогами субъект человеческого рода.

Оглядев комнату, целитель слегка поморщился. Обернулся:

— Огня. Воды. Чистых полотенец. И побыстрее!

Несколько опешивший чин, наблюдавший за ним, временно забыл о своём гоноре и укатился, чтобы передать приказы дальше. А Гвиарлин шагнул внутрь и склонился над ложем.

— Извольте взглянуть на заключение, ваше величество. Не надо быть медиком, чтобы понять, сколько в нём несуразностей. Хотя бы список обожжённых мест: уцелела, притом частично, только кожа ладоней и стоп. Я консультировался у специалистов: человек, у которого обожжено больше двух третей всего тела, обречён. Его состояние быстро ухудшается, следует лихорадка, внутреннее отравление и смерть. Наш обожжённый пострадал гораздо сильнее, но при этом за трое с лишним суток состояние его существенно не ухудшилось. Далее: характер ожогов. Простая логика подсказывает, что если живое существо сунуть в огонь, оно обгорит не так. Ожоги будут неравномерны: здесь больше, там меньше. Этого — словно окунули в кипяток с головой… Положим, пальцы он сжал и тем уберёг ладони. Но почему не пострадали стопы? Крайне странно.

— Хватит интриговать, Айкем. — Агиллари искривил губы. — Я действительно проголодался. Говори прямо: на что ты намекаешь?

Рыцарь-шпион резко склонил голову и заявил предельно кратко:

— Обожжённый — тастар.

Король замер. С минуту глядел на заключение неизвестного медика.

— Да? — обронил он наконец пепельным голосом, глядя в никуда.

— Я так считаю. Рост подходящий; затем особенности телосложения: когти на руках, увы, сгорели — но пальцы ног должны были остаться, а их нет. Наконец, температура или отсутствие таковой. Известно, что кровь тастаров холоднее людской, а обожжённый имеет ту же температуру тела, что и человек. Для тастаров это — признак лихорадки…

— А глаза? — перебил заметно побледневший Агиллари. — Они — какого цвета?

— Огонь постарался и здесь, — Айкем развёл руками. — Нет, ваше величество, не всё так просто. Но совокупность признаков говорит за себя. Это тастар.

Король молчал.

"Чем он так испуган?" — мимолётно удивился рыцарь. И не нашёл ответа.

То жар, то холод — насквозь. Возможно ли?.. а если это так, то…

"Наконец хоть кто-то. Взглянуть врагу в лицо, а может, и спросить… нет! Не о чем их спрашивать! Их надо убивать, травить и резать, словно бешеных собак!.. Ну, тише, тише. Так-то. А прирезать тастара ты сможешь, только будучи в полушаге от него. Догадки — хорошо, но кого там всё-таки нашли? И как же красноглазые потеряли одного из своих? Что за этим кроется?