Где-то гулко, на весь парк, пролаяла собака – судя по голосу, довольно крупная. Юрий затянулся сигаретой и подумал – далеко не впервые, – не обзавестись ли и ему мохнатым приятелем. Конечно, живущая в городской квартире собака – это заведомый бездельник и дармоед, но, с другой стороны, собака лучше телевизора, потому что у нее умный взгляд, с ней можно перекинуться словом и она никогда, ни при каких обстоятельствах, не станет промывать тебе мозги.

«А с третьей стороны, – подумал Юрий, – телевизору абсолютно безразлично, жив ты или помер. В отличие от собаки, он не станет тосковать и не околеет от голода в пустой квартире, если вы, Юрий Алексеевич, в очередной раз отыщете приключение на свою задницу и упокоитесь с миром в какой-нибудь придорожной канаве. „Мы в ответе за тех, кого приручили“, – сказал Экзюпери, а он был очень неглупый человек – в отличие от вас, Юрий Алексеевич…»

Собака залаяла снова, на сей раз гораздо ближе, и вскоре Юрий услышал цокот когтей по наледи и азартное сопение, а через мгновение источник этих звуков, поскользнувшись на вираже и с трудом удержавшись на ногах, вылетел из-за поворота аллеи, азартно махая толстым, как полено, хвостом. Это была крупная овчарка рыжеватой масти, с угольно-черными чепраком и маской – судя по некоторым признакам, кобель. Заметив Юрия, пес описал вокруг скамейки широкую дугу и остановился в двух шагах от человека, вывесив длинную розовую тряпку языка. Дыхание вырывалось из его приоткрытой пасти клубами белого пара, обведенные черным глаза смотрели на незнакомого человека с любопытством и, как показалось Юрию, с хитрецой: испугается или нет?

– Привет, – сказал Юрий. – Хау ду ю ду?

Пес дружелюбно гавкнул и вежливо махнул хвостом.

Он был чертовски похож на другого пса, которого Юрий знавал когда-то, – настолько похож, что это наводило на мысль о полной идентичности. Юрий усмехнулся: конечно же, этого просто не могло быть. Слишком много времени прошло с тех пор, да и вообще… Вообще, где Москва, а где Грозный?

Он потащил из пачки новую сигарету, задумчиво разглядывая собаку. Пес был вылитый Шайтан – ни прибавить, ни отнять. Сам не зная, зачем это делает, Юрий негромко позвал:

– Шайтан!

Пес поставил уши топориком, сел, склонил голову набок и два раза мотнул тяжелым хвостом.

– Шайтан? – удивленно повторил Юрий, и пес дважды пролаял – как показалось Юрию, тоже не без удивления.

– Ай, не морочь голову, – сказал Юрий. – Так не бывает, понял? Просто твой хозяин – правоверный мусульманин, а ты плохо себя ведешь, вот он и обзывает тебя шайтаном, правда?

При слове «шайтан» уши собаки опять дрогнули, как будто пес стриг ими невидимую бумагу, и шишечки над его глазами, похожие на брови, приподнялись, придав собачьей морде уморительное выражение напряженного внимания.

– Что за черт? – пробормотал Юрий, убирая в карман незажженную сигарету. – Нет, брат, так дело не пойдет. Твою личность просто необходимо прояснить…

Тут его взгляд упал на собачий ошейник, и он пораженно умолк. Ошейник точно был тот самый – вручную сделанный из офицерского ремня и украшенный заклепками, которые какой-то ротный умелец смастерил из донышек стреляных автоматных гильз, он выглядел именно так, как должен выглядеть кожаный ошейник после нескольких лет непрерывной носки. Даже небольшой, грубо присобаченный к ошейнику кармашек с застегивающимся на кнопку клапаном, куда они, бывало, клали записки или донесения, все еще был на месте, и Юрию вдруг захотелось проверить, не лежит ли там захватанная грязными пальцами бумажка, на которой коряво, второпях нацарапано: «Снайпер на водокачке, обхожу слева, прикройте» – или что-нибудь в этом же роде.

Юрий медленно встал на скамейке, не сводя глаз с собаки. Пес тоже поднялся и несколько раз требовательно гавкнул.

– Молчи, дурак, – слезая со скамейки, – пробормотал Юрий. – Откуда тебя принесло? Ты не привидение, часом?

Шайтан – конечно, Шайтан, а кто же еще?! – опять залаял, знакомо припадая на задние лапы и выбрасывая из белозубой улыбчивой пасти клубы пара.

– Фу, Шайтан! – послышалось от поворота аллеи, откуда минуту назад выбежал пес. – Фу, кому говорят!

Ко мне!

Пес в последний раз гавкнул, адресуясь к Юрию, скрежетнул когтями по льду и длинными прыжками ринулся на зов. Двигался он с удивительной для своего весьма почтенного возраста легкостью. Юрий проводил его взглядом и увидел человека в камуфляжном бушлате и лыжной шапочке, который спешил навстречу собаке.

– Вот и хозяин, – негромко пробормотал Юрий и все-таки закурил. – Сейчас посмотрим, бывают на свете чудеса или все ограничивается одними дурацкими совпадениями.

– Извините, – поравнявшись с ним и слегка замедлив шаг, сказал хозяин собаки. – Не бойтесь, он не кусается.

Юрий заглянул под лыжную шапочку, сделал поправку на время и пришел к выводу, что чудеса таки случаются.

– А я и не боюсь, – с усмешкой сказал он. – Я сам кусаюсь, понял?

Хозяин пса по кличке Шайтан взглянул на него с холодным удивлением, слегка покоробленный, но ничуть не напуганный таким ответом. Юрий глубоко затянулся сигаретой и, щурясь от дыма, посмотрел ему прямо в глаза.

В лице собачника что-то дрогнуло.

– Е-мое! – произнес он.

– Ага, – сказал Юрий, снял правую перчатку и протянул собачнику руку. – Здорово, что ли?

Их ладони встретились с коротким треском, похожим на звук пистолетного выстрела.

Лев Григорьевич аккуратно припарковал свой блестящий «Мерседес» на стоянке перед домом и выключил двигатель. В салоне стало тихо, и он сразу услышал, как снаружи жизнерадостно чирикают, радуясь весне, пьяные от тепла и солнечного света воробьи. Солнце било в слегка забрызганные талой водой стекла машины. Как только «Мерседес» остановился, в салоне стало стремительно теплеть – почти как летом.

Лев Григорьевич со стариковской неторопливостью взял с соседнего сиденья свою широкополую шляпу, водрузил ее на серебряную, без малейшего намека на плешь голову и, натягивая тонкие кожаные перчатки, невольно покосился на заднее сиденье.

Портфель – объемистый, кожаный, с ремнями, пряжками и всем прочим, что полагается иметь солидному, представительному портфелю, – стоял на том самом месте, куда его поставил хозяин. Да и куда он мог деться? По дороге Лев Григорьевич нигде не останавливался, ни с кем не заговаривал и даже не опускал стекла, опасаясь ушлых московских барсеточников, охочих до легкой наживы.

М-да… В ходе своей продолжительной карьеры Льву Григорьевичу часто приходилось опасаться – чего-нибудь, кого-нибудь или за что-нибудь, – но впервые опасения его были столь смутными и в то же время сильными. Он был антиквар с почти сорокалетним стажем и, разумеется, всю жизнь боялся ограбления, но сегодня эта боязнь вышла за рамки привычных опасений, и впервые в жизни Лев Григорьевич жалел, что не обзавелся пистолетом. Хлопоты, связанные с оформлением разрешения на ношение оружия, всегда казались ему чрезмерно обременительными и, по большому счету, пустыми – ну в кого он, старый человек, мог стрелять?

Он, если хотите знать, вообще не понимал, как можно стрелять в живого человека… Однако сегодня старый антиквар остро сожалел о том, что в карманах у него нет ничего смертоноснее авторучки «паркер» с золотым пером и связки ключей, которой при большом везении можно было, наверное, пришибить какую-нибудь полумертвую мышь. Увы, Лев Григорьевич сегодня опасался вовсе не мышей, хотя в иное время мыши, как известно, являются заклятыми врагами антикваров. Он и сам толком не знал, чего именно боится и, главное, почему. Ведь случалось же ему нашивать в своем портфеле и более ценные, редкие и гораздо более опасные вещи, чем та, что лежала в нем сейчас! И, что характерно, никаких видимых причин для страха у него не было: никто не следил за его машиной, никто не отирался около подъезда, низко надвинув засаленную кепку и по локоть засунув руки в карманы кожаной куртки, и никто во всей огромной Москве не знал и знать не мог о том, что лежало сейчас у него в портфеле…