Этого я не представлял. Я не был «зеленым беретом». Я вообще не служил срочную службу в армии, а о том, как воюют в лесу, знал только из американских боевиков и романов Бушкова. Короче, в подобньк вопросах я был полнейшим профаном, безобидной мишенью. И мог полагаться лишь на свою интуицию.

Следуя интуиции, я, пригнувшись, перебежал к соседней ели и, укрывшись за толстым стволом, огляделся. Потом еще к одной ели… и еще… и еще. Тайга будто вымерла. Тогда я решил возвращаться к тропе, по которой мы ехали, когда произошло нападение. Будь, что будет. Возможно, там я напорюсь на засаду. Но, возможно, там я встречу своих. Не могли же все они раствориться бесследно.

Нет, не могли. И стоило мне об этом подумать, как чуть в стороне от меня затрещали кусты и я увидел Трофима. Со спокойствием фаталиста он ехал на лошади через сузем – в левой руке поводья, в правой ружье – ничуть не опасаясь того, что в любой момент из ближайших кустов, из-за соседней елки может вылететь пуля. Ему на это было плевать, и, скорее всего, он к этому и стремился, определив, что имеет дело далеко не со снайперами. Они могут и промахнуться, зато обнаружат себя. И тогда только останется их убить. Я тут же решил, что пойду следом за ним. Как ни крути, а вдвоем веселее… подыхать веселее…

– Трофим!

Он резко обернулся на мой окрик и сразу направил свою кобылу ко мне.

– Что случилось, Трофим?

– На нас напали.

Несмотря на серьезность момента, я даже улыбнулся от такого ответа.

– Знаю, что напали. Кто? Как? Почему? Ты еще что-нибудь можешь добавить?

– Не могу. – Спокойно сидя на лошади, он взирал на меня сверху вниз и своим хладнокровием напоминал индейца-апача. – Какие-то сопляки. Я их сейчас ищу. Тихон ранен, но, кажется, неопасно. Он сейчас тоже в суземе. А ты возвращайся к тропе. Там Настя. Она одна, повредила ногу. Под ней убили лошадь. И у нее нет оружия… Будь с Настей, Коста. – И не дожидаясь от меня никакого ответа, Трофим отвернулся и поехал дальше. Индеец – индеец и есть. Если в не русая борода.

Впервые в жизни я видел, насколько круто экстремальная ситуация может изменить человека. Еще час назад слюнявый спасовец-богомолец в мгновение ока превратился в хладнокровного и безжалостного охотника за вооруженными сопляками. Да, он именно так и сказал: «Какие-то сопляки». И ни разу в коротком разговоре со мной не упомянул ни о Господе, ни об Антихристе. Вот так-то вот…

Оказалось, что я успел удалиться от тропы шагов на пятьдесят. Стоило мне выскочить на нее, совершенно не таясь (мне стыдно было скакать, будто лягушка, когда увидел спокойно разъезжающего на кобыле Трофима), как мне в глаза сразу же бросилась павшая Настина лошадь. Я бросился к ней.

– Настя! Настена!

– Милый! Я здесь! – Оказалось, что Настя забилась в густые кусты метрах в пятнадцати от трупа лошади. – Костушка, миленький! Любушка мой! Я знала, что придешь ко мне. Не оставишь меня. Сердушко мне подсказало. Сердушко никогда меня не обманывает. Любимый!..

Стоило мне пробиться к девушке через густой колючий кустарник, стоило опуститься перед ней на колени, как она облегченно приникла ко мне, принялась покрывать мое лицо частыми жадными поцелуями.

– …Родненький. Не бросил. Не оставил. И я тебя никогда теперь не оставлю. Пожелаешь, так твоей назовусь. Люб ты мне. О Боже, как люб! И какая же я сегодня счастливая…

И в этот момент я увидел, что онуча у нее на левой ноге насквозь пропиталась кровью.

– Погоди-ка, Настена. – Я тут же отстранил девушку от себя. – Погоди, былиночка ты моя. Что у тебя с ногой?

– Не ведаю, – виноватым тоном ответила Настя. – Ее придавила лошадь. Прямо стременем…

Я уже извлек из ножен «Ка-Бар». Аккуратно разрезал тесемки, поддерживающие лапоть. Стянул его со ступни и начал осторожно разматывать онучу. Настасья испуганно следила за тем, что я делаю, но ни слова протеста я от нее не услышал.

– Так больно? – Обнажив ступню, я сжал ее пальцами.

– Нет, миленький.

– А так?

– Не больно.

– Ты только не ври.

– Не даст Бог соврать. Не больно, родименький.

Я облегченно вздохнул. Никаких переломов. Вообще ничего серьезного, если не считать глубокий порез на икре. Правда, сильно кровоточащий порез. А у меня под рукой не было ни бинта, ни даже какой-нибудь чистой тряпицы. Я бросил жадный взгляд на белый Настин платок, которым была туго укутана ее голова.

– Снимай.

Она ужаснулась:

– Да как же простоволосой-то.

– Снимай, я сказал, – повысил я голос. – Я отрежу от него лишь лоскуточек, потом закрутишься снова.

Настасья растерянно покивала и начала торопливо распутывать узел. Я же тем временем не поленился высунуть голову из кустов и внимательно оглядеться – не видно ли рядом кого. Что-то уж очень подозрительным было то, что в тайге продолжала сохраняться полнейшая тишина. Интересно, как там дела у Комяка и Трофима?..

– Милый, – позвала меня Настя. Она смущенно протягивала мне платок из домотканого материала. – Отрезай поскорее лоскуток и верни, ради Бога.

Я ухмыльнулся. Вот уж не думал, что из такой мелочи можно создать такую проблему. Да персиянку проще уговорить снять паранджу…

– Подержи-ка вот так. Помоги. Умница, милая.

Той короткой и узкой полоски материи, которую я отполоснул от платка, было мне недостаточно, но я решил, что пусть это будет только нижняя «чистая» повязка, а сверху я наложу еще кусок грязной онучи. Один черт это все ненадолго. Только чтобы приостановить кровотечение. Да чтобы в рану попало поменьше грязи. Потом вернется Комяк, а у него с собой должна быть аптечка. С антисептиками и бинтами…

«А ведь самоед тоже ранен, – вспомнил я. – Правда, Трофим сказал, что несерьезно, но что понимает в этом Трофим?.. О дьявол! И вляпались мы сегодня!»

– Давай сюда ножку, былиночка. Сейчас мы твою ранку быстренько забинту…

– Коста!!! – Настасья вдруг извернулась, как кошка, и кинулась на меня!!!

Я ничего не успел сообразить! Я не успел испугаться! Я совершенно никак не прореагировал, прежде чем, потеряв равновесие, оказался поваленным на землю, прижатым сверху худеньким, но, как оказалось, таким сильным телом Настасьи.