Конечно, речь шла не об обычной тоске по родине. Это уже планетная ностальгия, тоска по другой культуре, боль от разлуки со всем, к чему привык и к чему привязан.
И тут, сидя в ожидании оладий, он воскресил в памяти сон: уходящие в даль красные увалы, ласкающий кожу сухой, прохладный воздух, блеск звезд в сумерках, волшебное золото отдаленных песчаных бурь. И низенький дом жмется к земле, и на террасе, обращенной к закату, неподвижно сидит в кресле седой старик...
Официантка принесла оладьи.
"Настанет день, - мысленно сказал он, - когда я не смогу больше выносить этого самоистязания, этой жалости к самому себе". Он давно ее раскусил, и давно пора от нее избавиться. И тем не менее мирился с ней, больше того, она стала определять его помыслы и поступки. Она была его щитом и самооправданием, движущей силой, которая поддерживала его на ходу. Он доел оладьи и расплатился.
- Счастливо, - сказала официантка, улыбаясь.
- Спасибо, - ответил он.
Он потащился по дороге, по скрипучему гравию, и солнце припекало ему спину, но хоть от зелени он был избавлен. Космодром голый, безжизненный обожженный и обнаженный.
Он достиг цели и подошел к конторке.
- Опять вы, - сказал уполномоченный по найму.
- Есть рейс на Марс?
- Нет. Хотя постойте. Тут недавно один справлялся...
Уполномоченный поднялся, вышел за дверь и стал кого-то звать.
Через несколько минут он вернулся к конторке.
За ним шел свирепый тяжеловес. На голове у тяжеловеса была фуражка с потертыми, тусклыми буквами "КАПИТАН". В остальном костюм никак не отвечал его званию.
- Вот этот человек, - сказал уполномоченный капитану. - Имя - Энсон Купер. Механик первого класса, но личное дело...
- К черту личное дело! - рявкнул капитан. Он обратился к Куперу: "Моррисоны" знаете?
- С пеленок, - ответил Купер.
Это была неправда, но он был уверен, что справится с двигателями.
- Они в общем-то ничего, - продолжал капитан, - только иногда барахлят немного, капризничают. Придется вам понянчиться с ними. Глаз не сводить с них. Зазеваетесь - пиши пропало.
- Как-нибудь, - сказал Купер.
- Мой механик подвел меня, сбежал. - Капитан плюнул на пол, демонстрируя презрение к дезертирующим механикам. - Слабоват в коленках оказался.
- У меня коленки в порядке, - твердо сказал Купер.
Он знал, что его ждет. Но выбора не было. Путь на Марс лежал через "моррисоны".
- Что ж, тогда пошли, - сказал капитан.
- Минутку, - вмешался уполномоченный. - Так это не делается. Вы обязаны дать ему время собрать свои пожитки.
- Мне нечего собирать, - вставил Купер, вспоминая жалкое барахло, которое осталось в гостинице. Ничего стоящего.
- Вам должно быть ясно, - продолжал уполномоченный, обращаясь к капитану: - Союз не может поручиться за человека с таким личным делом.
- А мне наплевать, - отрезал капитан. - Лишь бы он знал толк в двигателях. Больше мне ничего не надо.
Идти до корабля было далеко. Он и новый-то не представлял собой ничего особенного, а с годами не стал лучше. Да, на таком вообще летать пытка, не говоря уж о том, чтобы нянчиться с "моррисонами"...
- Не рассыплется, не бойтесь, - сказал капитан. - Он протянет дольше, чем вы думаете. Просто удивительно, на что способна такая посудина, всем чертям назло.
"Только еще один рейс, - подумал Купер. - Чтобы доставить меня на Марс. А там пусть рассыпается".
- Корабль великолепен, - сказал он совершенно искренне.
Он подошел к могучему стабилизатору и положил на него ладонь. Тяжелый металл, краска давно облупилась, рябой от коррозии, и холодок затаился в толще, точно корабль еще не отдал всю впитавшуюся в него космическую стужу.
"Наконец, - подумал он. - После стольких недель ожидания вот оно наконец, стальное произведение инженерного искусства, которое доставит меня домой".
Он вернулся туда, где стоял капитан.
- Приступим, что ли, - сказал он. - Хочу посмотреть на двигатели.
- Они в порядке, - ответил капитан.
- Возможно. Все-таки я их проверю.
Он ждал, что двигатели будут в скверном состоянии, но не настолько. На что уж корабль выглядел жалко, а "моррисоны" оказались еще хуже.
- Тут надо поработать, - сказал он. - С такими двигателями нельзя выходить в рейс.
Капитан вспылил и выругался:
- Учтите, вылетаем на рассвете! Срочное задание!
- На рассвете и вылетим, - отрезал Купер. - Вы только не вмешивайтесь.
Он расставил людей по местам и сам проработал четырнадцать часов подряд без передышки, не спал и не ел. После чего зажал большой палец в кулаке и доложил капитану, что все готово.
Они благополучно прошли атмосферу. Купер разжал кулак и облегченно вздохнул. Теперь только следить за тем, чтобы не было перебоев.
Капитан вызвал его к себе и поставил на стол бутылку.
- А вы справились куда лучше, чем я ожидал, мистер Купер.
Купер покачал головой.
- Мы еще не прилетели, капитан. Впереди немалый путь.
- Мистер Купер, - сказал капитан, - вы знаете, что мы везем?
Купер покачал головой.
- Лекарства, - сказал капитан. - Там эпидемия. Только наш корабль был более или менее готов к рейсу. Вот нас и послали.
- Дали бы сперва сделать капитальный ремонт двигателей.
- Время не позволило. Каждая минута на счету.
Купер глотнул из рюмки, оглушенный всеобъемлющей усталостью.
- Эпидемия, говорите? А что именно?
- Песчаная лихорадка, - ответил капитан. - Знаете, наверно.
Смертельный ужас холодком пополз по спине Купера.
- Знаю. - Он допил виски и встал. - Я пошел, начальник. Надо присмотреть за двигателями.
- Мы надеемся на вас, мистер Купер. Нужно добраться.
Он вернулся в машинное отделение и упал в кресло, слушая пение двигателей, пронизавшее все клеточки корабля. Они должны работать без перебоев. Теперь это яснее, чем когда-либо. Дело не только в том, чтобы вернуться домой: родная планета ждет лекарства.
"Обещаю, - сказал он сам себе. - Обещаю, что мы долетим".
Он не щадил команду, не щадил себя - изо дня в день, под выматывающий душу, почти нестерпимый вой дюз и гром этих чертовых "моррисонов".
Какой там сон - хорошо, если удавалось прикорнуть на несколько минут. Какой там обед - разве что перекусишь чуток на ходу. Работа, работа, но еще хуже - надзор, ожидание, все тело напряжено: сейчас начнут заикаться... Или лязгнет металл, возвещая беду.