– Ты выглядишь сильным. Можешь порвать цепи?

– Возможно, – ответил он. – А в тебе, похоже, еще что-то осталось. Хочешь попробовать сбежать вместе со мной, если будет возможность?

Я кивнул.

– Меня зовут Дарджан.

– А меня Эргон, – ответил он. – Откуда у тебя такие светлые волосы?

– От матери, – и, бросив взгляд на его лысую голову, спросил: – А откуда у тебя твои?

Он улыбнулся и сразу мне понравился. Потому что его уродливое лицо, обычно мрачное и свирепое, осветилось, когда он улыбался, и в глазах появилось юмористическое выражение. Я подумал, кто он такой и как сохранил в рабской жизни храбрость, юмор и самоуважение. Мне хотелось узнать его историю, но тут один из стражников крикнул, чтобы мы кончили разговаривать, мы молча улыбнулись друг другу и уснули.

На следующий день нас сковали вместе, и во время долгого марша мы смогли негромко переговариваться, когда поблизости не было стражников. Я узнал, что, как и подозревал с самого начала, Эргон родился рабом, но воспитывался в небольшом имении у хозяина, который был гораздо добрее и человечнее, чем большинство рабовладельцев Яркой Империи.

Родился он не в Наруке, а в столице Яркой Империи, в городе Славный Перушт, на острове того же названия, в водах Корунд Ладж. Доброго хозяина, в доме которого он вырос, звали Идолон. Он представлял собой, должно быть, странное исключение среди жадных, алчных до золота олигархов Перуштара, скорее философ, чем купец; будучи очень богат, он тем не менее больше интересовался пополнением своего собрания редких книг, чем золотом своих сундуков. По-видимому, лорд Идолон считал рабство варварством, недостойным подлинной цивилизации. В этом своем мнении он был поистине одинок среди других торговых князей. Во всяком случае, хоть он и не решался открыто нарушать традиции и освобождать своих рабов, он позволял им считать себя равными свободным и не деградировать от своего рабского статуса.

Но длилось это, кажется, недолго. Коалиция перуштарских торговых князей разорила его, он был объявлен банкротом, а его имущество, включая рабов, было продано с аукциона. Эргон, который тогда был молод, хорошо помнил лорда Идолона и не хотел быть проданным. Он сбежал и, прежде чем его поймали, сумел убить троих из пятерых недругов, разоривших его хозяина. Только его торговая ценность как сильного раба помешала казнить его. Он был продан в Нарук и стал собственностью дома Илдта; благодаря своей исключительной силе он прошел подготовку в качестве гладиатора. Но оказался непослушным и непокорным, много раз его публично секли у столба за нарушение правил службы. В последний раз он разорвал свои цепи и бросился на мучителей. В этот месяц дань выпала на лорда Чама; владелец Эргона, не желая держать в своем стаде человеческого скота такое опасное существо, дешево продал его семье Искелион.

Выслушав рассказ Эргона, я рассказал ему о себе – вернее, сообщил сильно правленную версию, не сказал о своем рождении на другой планете, не упомянул о своих приключениях среди небесных пиратов и в Черном Легионе. Я объяснил Эргону, что родина моя очень далеко, что я был бродячим наемником, пока не кончил рабством у колес занадарского галеона и из-за предательства своего мнимого друга я оказался в водах Корунд Ладж. Эргон загадочно улыбнулся.

– Мне нравится, что среди своего многочисленного имущества дом Искелиона держит и чувство юмора, – проворчал он. – Занадарцы тоже это оценят.

– Занадарцы? Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь?

– О дани, Дарджан. О чем еще? Ведь мы с тобой часть дани этого месяца.

Я сказал, что знаю. Он пожал плечами, как будто все объяснил.

– Что же тогда?

– Боюсь, я все еще не понимаю смысла шутки, – признался я. – По правде говоря, я вообще ничего не знаю о дани. Я слышал о ней несколько раз; все считают, что значение ее ясно, но никто не позаботился объяснить мне.

Он удивленно смотрел на меня.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь, куда мы идем?

– Вот именно. Я считал – впрочем, без достаточных оснований, – что мы человеческий выкуп, чтобы обеспечить безопасность границ и караванов Нарука от какого-то варварского племени. Но какого именно племени, понятия не имею.

Эргон рассмеялся.

– Караваны Нарука действительно подверглись бы нападениям, если бы не дань, – улыбнулся он. – Но не варварского племени, а прожорливого ненасытного флота небесных пиратов Занадара!

Челюсть моя отвисла, щеки покраснели, я думаю, что представлял собой идиотское зрелище, когда до меня дошел смысл слов Эргона.

– Ты хочешь сказать…

– Конечно. Куда еще направляется дань, если не в Занадар, Город-в-Облаках?

Даже если бы я хотел сбежать с Эргоном, больше такой возможности не было. Через час нас свели с дороги и привели к круглому холму, лишенному деревьев и всякой растительности. И я со смешанными чувствами, о которых предоставляю догадываться читателю, смотрел, как с неба спускается гигантский орнитоптер.

Очевидно, на встречу с ним мы все время и шли. Можно было бы насладиться юмором ситуации, если бы мое положение не было таким опасным. Ведь я украдкой рассматривал дорогу, ища возможности сбежать, искал себе товарища среди рабов с одной целью: вовремя добраться до Занадара и помочь в освобождении принцессы Дарлуны; и все это время, не подозревая об этом, я в полной безопасности, под сильным конвоем двигался к Занадару. Очень забавно, если посмотришь с такой точки зрения.

Внезапность, с которой мы встретились с транспортным галеоном, избавила меня от возможных осложнений. Как я мог бы объяснить Эргону, что больше не хочу бежать с ним и вообще не хочу бежать? Вне всякого сомнения, этот угрюмый подозрительный человек счел бы меня безумцем или провокатором, подсаженным перуштарскими олигархами, чтобы разнюхивать мятежи и недовольство рабов. Но возможности, которой мы ждали, просто не представилось вовремя, так что пришлось отказаться от планов бегства и ждать, что принесет будущее.

Занадарский корабль, прилетевший за данью, был не фрегатом, как «Джалатадар» или «Каджазелл»[4] – те корабли стройные, с резкими очертаниями хищного ястреба, – а этот – он назывался «Хуроной» – выглядел большим громоздким раздутым фрейтером и таким и оказался.

Нелегко посадить лишенный веса корабль, и тот, кто командовал «Хуроноем», знал свое дело, потому что посадил огромный корабль легко и искусно, что тем более вызывает восхищение, если вспомнить сильные и непредсказуемые восходящие потоки, которые угрожают навигации в этом холмистом районе.

Раскрылись большие двойные двери трюма. Сбросили трап, и нас двойной цепочкой погнали на корабль; усталые нарукские стражники считали нас, а усатый и очень практично выглядящий занадарский капитан сверялся со своим списком. Так как существовала небольшая вероятность, что кто-нибудь на корабле узнает меня по уникальному сочетанию светлой кожи, голубых глаз и соломенного цвета волос – ведь я уже побывал в Городе-в-Облаках, – я принял некоторые предосторожности в виде легкой маскировки. Я сделал это, как только нас привели к холму и показался «Хуроной».

Не очень хорошая маскировка, конечно, но я думал, что вряд ли вызову подозрения. Многие рабы во время долгого пути закутывали головы или лица полосками ткани, оторванной от одежды, чтобы не дышать серой дорожной пылью; во время нашего пути она поднималась целыми тучами. Я оторвал от рубашки полоску ткани и завязал ею лоб, прикрыв волосы; один конец свободно свисал, закрывая лицо. В таком виде рядом с Эргоном я поднялся по трапу.

Никто не обратил на это внимание – вернее, никто, кого следовало бы опасаться. Потому что Эргон бросил на меня удивленный взгляд, когда я закрывал лицо. Грубой маскировки оказалось достаточно, чтобы скрыть мою подлинную суть. Я ничем не мог скрыть бронзовый загар кожи, но, к счастью, он не так сильно отличался от нормы, как цвет моих волос. Цвет кожи у танаторцев значительно различается – от смуглости Чак Юл до бумажной белизны небесных пиратов, от янтаря ку тад до яркого алого цвета перуштов. Но обычны и смешанные браки: например, Лукор и жители Ганатола представляют собой полукровок, происходящих от скрещения Чак Юл с занадарцами; и в низших классах каждого общества можно найти самые различные оттенки цвета кожи. Поэтому я надеялся, что на мой цвет никто не обратит внимания.