— А идеология — это уж не наше дело, — ухмыльнулась следователь. — Этим пускай господа политики занимаются. Ну и журналисты, разумеется.

— Но что вы, лично вы обо все этом думаете? — допытывалась Надя. — Не как должностное лицо, а просто как человек и гражданин?

— А-а, вы хотите разговор по душам? Пожалуйста. — Галина Виссарионовна сунула папку в стол. — Но тогда уж будьте любезны, выключите вашу машинку.

Надя остановила запись на диктофоне.

— Мое отношение такое — не стоит особо брать их в голову. Я уже чувствую, к чему вы клоните — небось, напишете в своих московских газетах, что у нас вовсю действуют деструктивные силы, а правоохранительные органы бездействуют. — Клякса затянулась «Беломором». — Но они же никого не убивают, не воруют, не грабят. Ну резвятся ребятишки — что тут страшного?

«Ничего себе ребятишки», подумала Чаликова, вспомнив год рождения Абеля.

— И потом, они ведь выступают за порядок, — доверительно понизив голос, продолжала Клякса. — За восстановление великой державы в прежних границах. И неужели вас как россиянку не радует, что здесь, в отделившейся республике, есть еще силы, стремящиеся вернуть сбежавшую колонию в состав Великой Империи?

— Нет, не радует, — отвечала Надя. — В этом вопросе я больше согласна с Макаревичем.

— С кем, простите? — насупилась госпожа Клякса. — Такой гражданин по делу не проходит.

— Я имею в виду известного автора-исполнителя. Он, помнится, пел так: «Лучше друг по соседству, чем враг в виде братской республики».

— Ах, вот оно что… — Доверительное выражение медленно сползло с лица следователя. — Извините, гражданка Чаликова, если у вас больше нет вопросов, то не смею долее задерживать — у меня много работы.

— Да-да, конечно, — засобиралась Надя. — Благодарю вас, что уделили мне время.

Клякса чуть заметно кивнула, закурила новую папироску и даже не подняла взора от бумаг, когда журналистка покинула ее кабинет, бросив прощальный взор на национал-большевистское знамя.

Традиционный обед в ресторанчике проходил в обстановке несколько напряженной — инспектор Берг был не по-всегдашнему угрюм и молчалив, и даже усилия доктора Серапионыча, рассказывавшего всякие веселые случаи из практики, не могли вывести инспектора из дурного расположения духа. Видя это, детектив Дубов не решался задать Бергу вопрос, который его так волновал. К счастью, инспектор заговорил сам:

— Кстати, Василий, я выполнил вашу просьбу — побывал на штрафплощадке и осмотрел «Жигули» Лавинской. Вернее, то, что от них осталось.

— Спасибо, Аскольд Мартынович! — рассыпался в благодарностях Дубов, но инспектор только махнул рукой:

— Я, конечно, не ахти какой знаток автомобилей, но мне показалось, что там была испорчена рулевая тяга. Хотя, конечно, машина в таком состоянии, что однозначно не скажешь, то ли тяга была подпилена раньше, то ли сломалась при аварии.

— Благодарю вас, инспектор, — задумчиво пробормотал Дубов. — Само по себе это еще ни о чем не говорит, но в сочетании с показаниями соседки…

— А вы все никак не можете успокоиться, — неодобрительно покачал головой Берг. — Я понимаю, дорогой коллега, ваше желание приписать гибель Лавинской какому-то преступному заговору, но, по-моему, это напрасный труд. А вот наркомания с каждым днем принимает все более угрожающие размеры. Этой ночью снова жертвы — две совсем молодых девчонки умерли от передозировки героина.

— Ужасная картина, — вздохнул доктор. — Девочки-то и впрямь совсем молодые, одной, кажется, нет и шестнадцати, а так исколоты, что просто дальше некуда. Уж на что я старый циник, а представляете, что я чувствовал во время вскрытия? Между прочим, у одной из них на плече наколка в виде гранаты-«лимонки»…

— А кстати, сегодня ведь лимоновцы собирались пикетировать американское посольство, — поспешно встрял Дубов, желая увести разговор с тягостной паталогоанатомической тематики. — Интересно, что они на сей раз отчебучили?

— Как ни странно, все было в меру благопристойно, — сообщил инспектор. Помахали плакатом «Нашим — патроны, натовцам — гандоны», поскандировали свои лозунги и разошлись. Даже с полицией не особо заедались.

— Может быть, остепенились? — предположил доселе молчавший бизнесмен Коллонтай.

— Хорошо бы так, — вздохнул Берг. — Но сегодня на пикете отсутствовали главные заводилы — Абель, Маузер и Скрипка. Из числа ранее засветившихся был один только ливиец Уйо. И если бы не неприличный плакат, то полицейские даже не стали бы их трогать.

— А что, кого-то все же тронули? — усмехнулся Дубов.

— Парочку особо горластых отвели в участок, составили протокол и отпустили, — ответил инспектор. — Да, кстати! Оба находились в средней степени наркотического опьянения.

— Аскольд Мартынович, вы все это говорите так, будто чем-то очень озабочены, — проницательно заметил детектив.

— Что ж, Василий, вы угадали, — не стал отпираться инспектор. — Обычно вожди лимоновцев активно участвуют во всех мероприятиях и сами больше всех лезут на рожон, буквально напрашиваясь, чтобы их задержали, и лучше всего на десять-пятнадцать суток. А тут вдруг такая пассивность! У меня возникло ощущение, будто сегодняшний пикет — это что-то вроде дымовой завесы, а на самом деле они готовят какую-то большую гадость.

— Да нет, инспектор, мне кажется, вы малость преувеличиваете, — возразил Коллонтай. — Скорее всего, их лидеры перестали ходить на митинги, поскольку занялись, хм, коммерцией.

— Коммерцией или «хм, коммерцией»? — переспросил Дубов. — Как я понимаю, это две большие разницы.

— А вот я вам расскажу, и вы сами решите, коммерция это или «хм», предложил господин Коллонтай. — На той неделе ко мне прямо в салон заявился господин Абель собственной персоной и предложил стать их меценатом. Я жертвую некоторую сумму на культурные мероприятия…

— Простите, на что? — удивился инспектор.

— На культурные мероприятия, — подтвердил Коллонтай. — Оказывается, на имя одного из членов НБП зарегистрирована литературная студия имени Виктора Гюго…

— Кого-кого? — изумился теперь уже доктор Серапионыч. — Причем тут Гюго?

— Ясно причем, — ухмыльнулся детектив. — У них там сплошь Гавроши, подносящие на баррикады патроны. В смысле гандоны из абелевского секс-шопа. Это не считая Квазимод, накурившихся травки, да Эсмеральд с передозировкой героина. Ах да, простите, мы вас перебили. Так что же Абель?

— Ну, он мне предложил такую комбинацию: я жертвую деньги их литстудии имени Квазимодо и тем самым, согласно действующему законодательству, получаю налоговые льготы как меценат и покровитель изящных искусств. А потом Абель отдает мне часть пожертвований наличкой. Он даже показывал таблицу сколько процентов с какой суммы подлежит возврату. Так что выгода обоюдная: Гавроши получают «капусту» на свои дела, а я — скидки по налогам и доброе имя.

— И вы, разумеется, согласились? — спросил Берг.

— Разумеется, нет, — в тон инспектору ответил Коллонтай. — У меня солидный бизнес, на что мне ввязываться в сомнительные аферы? Впрочем, господин Абель особо и не настаивал — ясно, что найдется немало других бизнесменов, не столь разборчивых.

— А мы удивляемся, откуда это у безработного товарища Маузера собственный «Мерседес», — искоса глянул детектив Дубов на инспектора.

— Дайте срок, и до него доберемся, — нехотя пробурчал инспектор.

Помещение, в котором Чаликову принимал товарищ Абель, ничем не напоминало штаб радикальной политической организации. Слева по коридору открывался вид на маленькую комнатушку, забитую компьютерной техникой — видимо, здесь верстали порно-газету «УЖЕ» и боевой листок «ЛИМОНКА». А справа, куда Надю и привел некий молодой человек, находилась большая полупустая комната, в одном углу которой стояла незастланая постель, а в другом — телевизор и стопка видеомагнитофонов. На экране маячило нечто совершенно непристойное видимо, это записывались кассеты для секс-шопа. Картину дополнял сам товарищ Абель — человек средних лет в штопаном восточном халате и изрядно стоптанных шлепанцах с огромным помпоном.