– Как прикажете, сэр.

– Что до Медника, мистер Лэнгли… полагаю, эта гордая конская душа сумеет простить вас за то, что, рассуждая обо мне с Забавником, про него вы напрочь позабыли.

– Прошу прощения, что ни словом не упомянул верного скакуна, – отозвался Оливер, – но поскольку в данный момент Медник пасется в загоне, вписаться в живую картину здесь, в гостиной, он никак не может в отличие от пса. Кроме того, будучи занят в ином месте, он, я так полагаю, слов моих не слышал, так что о проявленном к нему неуважении узнать ему неоткуда.

– Ха! Не слишком-то на это полагайся, Нолл, не советую! В конце концов, Медник – породистый конь, гнедой гунтер высотой в шестнадцать ладоней, – с улыбкой ответствовал Марк, – а от лошадей никогда не знаешь, чего ожидать.

Он стянул с головы шляпу и вместе с Забавником, что опрометью бросился вслед за хозяином, исчез за дверью кабинета.

Остаток дня прошел в трудах интеллектуальных: Марк занимался счетами и корреспонденцией (хотя, надо признаться, не слишком-то прилежно и то и дело отвлекаясь на сигары), а Оливер – латинскими стихами, пытаясь передать как можно точнее мысли, образы и ритмические формы поэта давно усопшего, который даже в буйном воображении своем не смог бы измыслить явления настолько бессистемного, как английский язык, и ведать не ведал, многое ли из его собственных четких и выверенных стихов выживет в этом хаосе.

Ближе к семи часам дворецкий возгласил, что в конце аллеи показался фаэтон с дамами из Грей-Лоджа. При этом известии джентльмены оторвались от своих высокоученых занятий – подозреваю, что с немалым облегчением, – и вновь перебрались в гостиную.

Очень скоро там к ним присоединилась бойкая и жизнерадостная юная девушка – улыбчивая, с густыми и пышными русыми волосами оттенка топленого молока. Гостья была сама игривость и резвость, глаза ее смеялись, щеки алели; ростом чуть ниже среднего, она тем не менее отличалась и крепким, атлетическим сложением, и грацией – ни унции лишнего веса! Все это оттенялось ярким летним платьем с огромными карманами, куда девушка то и дело прятала руки на деревенский манер. Во всем ее существе сквозило нечто настолько бодрящее, настолько живое, настолько резко отличное от праздной томности мистера Тренча, что с ее появлением комната словно озарилась ясным светом. Свет этот, и фигурка, и внешность принадлежали никому иному, как мисс Моубрей – иначе говоря, Мэгс, – которая, как признавал сквайр, находилась с ним в дальнем родстве, однако в каком именно, он за дальностью и позабыл.

Вместе с нею явилась миссис Филдинг, тетушка преклонных лет, вошедшая в семью через брак и вот уже много лет как овдовевшая, дама добродушная и милая, хотя и несколько застенчивая. Некогда она, по-видимому, отличалась редкой красотой; остатки былой прелести еще угадывались в губах, и глазах, и на челе. Но в общем и целом время ее, к превеликому сожалению, не пощадило. О красота, еще при жизни обреченная на увядание!.. В любом случае природа наградила ее характером безоблачным и благодушным, хотя главенствующую роль в разговоре она обычно уступала племяннице. Подобно обитателям Скайлингдена, она была несколько замкнута, зато в отличие от них ровным счетом ничего холодно-неприступного или загадочного в ней не ощущалось.

– А вот и наш друг мистер Лэнгли из Вороньего Края, – промолвила мисс Моубрей, одаривая гостя ослепительной улыбкой. – И снова добро пожаловать, мистер Лэнгли, в нашу талботширскую глушь!

– Благодарю вас, мисс Моубрей, – галантно откликнулся Оливер. – Счастлив увидеться с вами снова, и так скоро, и с вами тоже, дорогая миссис Филдинг. Нас с вами сама судьба свела нынче утром на Нижней улице, вы не находите?

– Ха! Вот вам, пожалуйста; то и дело забываю, что вы трое уже знакомы, – промолвил Марк, щелкая пальцами. – Так откройте мне, кузина, какова же истинная цель этого спешно устроенного soiree[5]? Я здесь всего-навсего хозяин, вы же помните, – тот несчастный, которому предстоит расплачиваться по счетам, так что держать меня в неизвестности – весьма дурной тон!

– Кузен, причина и цель вам отлично известны, да я сама их только что разгласила, поприветствовав мистера Лэнгли, – отозвалась мисс Моубрей. – Цель эта – засвидетельствовать ему наше искреннее расположение и пожелать счастья и радости на все то время, что он здесь пробудет, так, чтобы в будущем гость с теплотой вспоминал лето, проведенное в нашем обществе. Вы ведь не намерены распоряжаться вашим гостем единолично, правда, Марк? Вам, может, и доставляет удовольствие изображать сердитого сварливца целыми днями напролет, запираясь в темных и мрачных комнатах, но вряд ли гость ваш заслуживает той же участи.

– Решительно протестую, мисс. Во-первых, никаких темных и мрачных комнат в Далройде нет – просто-таки ни одной. Во-вторых, я – никоим образом не сердитый сварливец, и в жизни им не был, и со всей определенностью нигде я не запираюсь. Ха! Да вам отлично известно, что мы с Медником и Забавником проводим вместе куда больше времени, чем сам я – здесь, вместе с Ноллом. Медник и Забавник – первоклассная компания.

– Согласен, – кивнул Оливер. – С тех пор, как я сюда приехал, я уже имел возможность убедиться, что Марк всей душою предан двум своим сотоварищам, в обществе которых целыми днями носится по Клюквенным угодьям и окрестным лесам. Я и сам с ними уже несколько раз выезжал.

– Выходит, вас к первоклассной компании не причисляют, мистер Лэнгли? – лукаво осведомилась мисс Моубрей. – Вы не находите, что сравнение моего кузена граничит с грубостью?

– Скажу лишь, что узнаю старого старину Марка и его манеры, – со смехом ответствовал Оливер.

– Мистер Лэнгли, будьте так добры, расскажите подробнее о своей работе, – вступила в разговор миссис Филдинг. – Марк упомянул, что вы в данный момент занимаетесь неким литературным проектом – «головоломная тягомотина», как он изволил выразиться. Так просветите же нас!

– Силла, – вмешался сквайр.

– Что такое?

– Силла.

– Боюсь, что я не вполне понимаю…

– Силла, – эхом повторил Оливер, устремляясь на помощь к достойной даме. – Гай Помпоний Силла, если уж быть совсем точным, вот объект моих изысканий. Малоизвестный римский философ и поэт, воин и уроженец Испании, как и его император, Траян. Жил он в первой половине второго христианского века, написал пять книг эпиграмм, причем ни одна до сих пор не переводилась ни на английский язык, ни на любые другие.

– Да уж, личность и впрямь малоизвестная, – кивнул Марк. – Не солгу, если скажу, что в жизни своей об этом типе не слышал – до тех пор, пока не начал получать письма от Нолла с описанием его литературных занятий.

– Ты про мою головоломную тягомотину?

– Именно.

– Это имя и мне незнакомо, – вмешалась мисс Моубрей. – А вам, тетушка?

Вдова покачала головой, свидетельствуя о полной своей неосведомленности в отношении кого или чего бы то ни было по имени Силла.

– Ну вот я и взял на себя задачу восполнить этот пробел, – усмехнулся Оливер. – Честно признаюсь, увяз я в этом деле по уши, хотя некоторое продвижение наблюдается. А благодаря Марку надеюсь за лето добиться существенно большего.

– Хотелось бы мне подробнее узнать об этом Силле. Ручаюсь, подобно большинству древних римлян, кончил он плохо, – промолвила мисс Моубрей. – Не бросился ли он часом на меч, или, может, принял яд, как уж там у них полагалось, или, скажем, пал от руки наемного убийцы?

– Ничего такого ужасного с ним не произошло. Он оставил военную службу, удалился на небольшую виллу на севере Италии и дожил там до преклонных лет. Время свое он посвящал в основном сочинительству трудов сравнительно небольшого объема – Силла оставил несколько философских отрывков и главным образом эпиграммы; здесь он подражал кумиру своих зрелых лет Марциалу – тоже, между прочим, уроженцу Испании. А поскольку влиятельного покровителя у него не было и жил он вдали от Рима, этаким фермером-джентльменом среди виноградников и оливковых рощ, его сочинения широкого распространения так и не получили. А со временем и вообще канули в Лету. В средние века эпиграммы Силлы сохранились благодаря сарацинским ученым: те сделали с них несколько копий, одна из которых случайно попала мне в руки прошлой зимой. Подсунул мне ее один мой знакомец из Вороньего Края, книготорговец-букинист Флайфорд. Вот так и вышло, что я взялся переводить на английский язык наследие давно покойного и малоизвестного римского автора.