Артур, моментально потерявший всю самоуверенность, выглядел растерянно и жалко. Глаза потускнели и забегали, светлые волосы прилипли к вспотевшему лбу.

— Дорогая… — лепетал он, — дорогая… Дорогая… Дорогая…

Больше ему на ум ничего не приходило.

— Стоило мне сказать, что я проведу вечер с сыном, который завтра улетает, и ты сразу же кидаешься в объятия первой попавшейся шлюшки! — визжала дама, тыча в онемевшую Киру дрожащим пальцем. — Ты! Которого я спасла! Одела, обула и накормила! Ты!!! Который клялся мне в любви! Ты!!!

— Дорогая… дорогая…

— Променять меня — меня!!! И на кого? На эту… эту… Проститутку!

Не спуская с бледного Артура уничтожающего взгляда, старая ведьма пошарила перед собой руками, наткнулась на вазу с цветами… Кира не успела опомниться, как вода выплеснулась ей в лицо, следом в девушку полетели цветы… А старуха продолжала шарить перед собой, ища, чем бы еще запустить в разлучницу..

— Мама! Прекрати! — Андрей резко развернул мать к себе и крепко схватил ее за руки,

В зале загудели возмущенные голоса. К ним уже спешил метрдотель.

— Пусти меня! Пусти! — рыдала старая дама. — Ты не понимаешь! Ты ничего не понимаешь! Я должна доказать ему…

— Дорогая… дорогая… дорогая… — бормотал Артур.

Закрыв лицо руками, Кира бросилась вон.

Она бежала по подсвеченной разноцветными фонарями набережной, спасаясь от чего-то страшного, жестокого, сводящего с ума… Отдыхающие провожали недоуменными взглядами девушку в сказочном платье, лицо которой было искажено невыразимой болью.

Внезапно набережная кончилась, запахло свежестью моря. Кира обессилела, коленки подломились, девушка осела на песок. И заплакала — тихо, отчаянно, как потерявшийся ребенок, который видит вокруг одни только чужие, чужие, чужие лица!

Она не слышала, как Андрей подошел к ней, не слышала, как сел рядом, прямо на песок. Но она почувствовала руку на своем плече — такую большую, теплую, такую родную… Всхлипывая все еще совершенно по-детски, она, не оборачиваясь, прижалась мокрой щекой к этой руке, стала перебирать его пальцы, покрывать их поцелуями.

— Кира, Кира… что с вами? Позвольте, я помогу…

— Прости меня…

— О чем вы?

— Пожалуйста, прости меня…

Приподнялась рывком — песчинки с тихим шорохом скатывались по смятому шелку платья — обхватила его обеими руками. Услышала стук его сердца, прерывистое дыхание. Почувствовала, как сильные руки заходили по ее спине, закрыла глаза, пытаясь унять головокружение, — он целовал ее, крепко, властно, но в то же время бережно… Целовал так, как будто имел на это право.

Он имел на это право!

— Иди ко мне…

— Я люблю тебя…

— Иди же!

— Милый… я люблю тебя… я не хочу, чтобы мы расстались… расстались прямо здесь…

— Здесь? Нет, — Внезапно он взял ее на руки, подобрал всю, прижал к себе. Встал легко, совершенно не тяготясь своей ношей.

До самого отеля он нес ее на руках.

…Серебристое платье брошено на пол. Белые босоножки, словно два перепуганных зверька, забились в угол. В открытое нараспашку окно заглядывают звезды — крупные, как виноград. Крадучись, в комнату пробирается аромат магнолии, еще более усиленный духотой ночи, и обволакивает все — кажется, этот запах можно потрогать, погладить, обнять.

— Твои руки похожи на два подснежника, — слышится в темноте счастливый шепот, — такие же белые, слабые, нежные и… и красивые…

— Дурачок, — смеется Кира.

— И вся ты такая белая. Как… как лилия.

— Где ты был раньше? Я ждала тебя… страшно подумать, как долго. Я всю жизнь ждала тебя! Где ты был?

— Во многих местах. Везде…

— Зачем? — с искренним недоумением спрашивает Кира.

— Сейчас уже не знаю. Наверное, я надеялся встретить там тебя.

— А я ждала, ждала, и уже устала ждать… Какая ночь! Я ее никогда не забуду.

— У нас с тобой будет много таких ночей… Все-все ночи впереди — наши…

Он целовал ее нежно, бережно, словно кожа ее была настолько тонкой, что ее можно было поранить малейшим неосторожным движением… В полумраке комнаты тело ее отливало перламутром.

— Как странно — я ничего о тебе не знаю, но чувствую, что знаком с тобой тысячу лет! Я тебя никому не отдам… Никому, слышишь?

Ее вдруг охватил дикий страх: показалось, что с первыми лучами солнца Он исчезнет, растворится в лазоревой дымке рассвета, как мираж. И она снова останется одна! Один на один — с долгими тоскливыми вечерами, один на один — со своими мыслями и воспоминаниями, один на один — с холодной постелью…

— Я никому не отдам тебя…

— Тише, любимый мой… Лучше поцелуй меня…

Руки и губы снова заскользили по ее матовой наготе. И вот он уже спускается по ее телу, ласкает округлые бугорки грудей, от которых пахнет свежим яблоком и еще чем-то неуловимым, манящим… Стены, пол, потолок — все кружится в сумасшедшем танце, души отделяются от тел и воспаряют ввысь легкокрылыми бабочками, и несутся в вышине, набирая скорость, и никакие земные узы больше не сдерживают этого упоительного полета…

По отдельности друг от друга Кира и Андрей уже не существовали. Души жили только вместе, они были неразделимы, как сиамские близнецы…

Перед самым рассветом, когда солнце еще только начинало золотить небо первой розовой улыбкой, Кира выскользнула из кровати. Постояла, глядя на спящего Андрея: он лежал на спине, откинув простыню, и черты его лица, разглаженные сном, казались наивными, почти ребяческими… Тихо-тихо опустившись на колени, она поцеловала свисающую с кровати руку. Он улыбнулся, забормотал что-то — Кира уловила свое имя.

Как была — нагая, Кира подсела к секретеру и потянула на себя ящик, в котором лежал дневник. Посидела с минуту, прижав ручку к губам. Открыла и начала медленно писать.

«Если бы жизнь была настоящей сказкой, то занавес ей следовало бы опустить именно на этом месте. Золушка встретила своего Принца, они были счастливы, и будут счастливы дальше и умрут в один день — таковы законы жанра… И так никогда не бывает в жизни!

Сегодня я улетаю. Сказка закончилась, последняя страница книжки с цветными яркими картинками закрыта. «Конечно, три дня — смехотворно малый срок для того, чтобы можно было надеяться на чудо. Но все-таки… что-то же должно произойти!» — написала я в этой самой тетради в первый день. И «ЧТО-ТО» произошло. Это было лучшее, что случалось со мной. И ему суждено закончиться именно на этой ноте. Потому что не могу, не могу, не могу я сказать Ему, который, наверное, считает, что и в обыденной жизни я представляю собой нечто значительное, кто я есть на самом деле. Плебейка. Замарашка. Дочь карманного вора и идейной коммунистки. Старая дева, у которой за тридцать два года был только один любовник и до встречи с Ним совсем, совсем не было любви…

Я не могу и не хочу увидеть Его в убогой обстановке своей квартиры, уловить тень глубокого разочарования в любимых глазах, я умираю от мысли, что он станет смотреть на меня как на неудачницу… Я сама придумала эту сказку, и эта сказка закончится по воле автора — на самом романтическом месте, под шепот нашей первой и последней ночи, под бесконечный, струящийся из сада запах магнолий, под Его сонное дыхание. В этот час сказка про Золушку исчерпалась. Все, что будет дальше — не имеющая к ней никакого отношения проза…»

— Ты уже проснулась? — спросил Андрей немного хриплым со сна голосом. — Где ты?

В душе, — отозвалась Кира. Она и в самом деле подставляла лицо бьющим струям, стараясь вернуть если не твердость духа, то хотя бы бодрость телу.

Разговаривая, они сильно повышали голос, чтобы слышать друг друга.

— К черту душ! Иди ко мне! Ну пожалуйста… — позвал он жалобно.

— У нас мало времени, дорогой мой. Сегодня тебе улетать. У тебя заказан билет до Лилля — забыл?