Да, он не был домоседом и немного тяготился вынужденным заточением в замке альда Карраганта, в замке, в котором он родился восемнадцать лет назад. Эти мысли смущали юношу – он обязан был исполнить сыновний долг! – и, уединившись в своей комнате, он молил Создателя и Мскупителя, чтобы они простили ему неуместную слабость, которой не время проявляться в этот месяц поминовения и скорби. И все-таки юноша не смог подавить радость, когда после семнадцати дней поминального месяца появилась возможность на день съездить в Имм. Случилось так, что на рассвете птица-вестник влетела в раскрытое окно кухни, где двое старательных глоннов готовили завтрак, и принесла, наконец, послание от альда Карраганта – старшего брата ушедшего альда Ламерада. Теперешнего мужа альдетты Мальдианы, вдовы Ламерада. Отчима Аленора, через год после ухода брата взявшего в жены Мальдиану, а в день совершеннолетия Аленора отдавшего ему свой замок в соседней долине, за Змеей-рекой, один из тех замков, что остались на острове Мери с давних-предавних времен, когда все чаще начали вторгаться сюда, переправляясь через пролив на своих широких кораблях с багровыми парусами, завоеватели-орры.

Альд Каррагант сообщал в письме, доставленном птицей-вестником, что после сильных ливней оползнем накрыло единственную дорогу, соединяющую с внешним миром горное владение его старого друга, у которого альд гостил, проводя время в охоте на свирепых снежных барсов. Альд выражал сожаление, что не может преклонить колени у гроба брата в этот печальный месяц. Альд заверял, что молится за брата там, в горном владении на континенте, и что при первой же возможности вернется домой (а путь от Грозных гор был неблизкий). Альд просил сообщить главному турнирному трубачу в Имме, чтобы на него, Карраганта, не очень рассчитывали на ближайшем турнире Звездных Мечей, потому что он вряд ли сможет до начала турнира выбраться из своего неожиданного заточения.

Альдетта Мальдиана сообщила о послании альда Карраганта во время завтрака, когда все домашние собрались в малой трапезной. В ее красивых серых глазах таилась боль, и Аленор догадывался о причине этой боли: из разговоров домочадцев он знал, что не очень-то верят они в то, что участившиеся отлучки альда Карраганта на континент связаны с посещением старых друзей. Не к старым друзьям ездил альд, и не ради охоты, хотя и привозил звериные шкуры… Да и раздражительность отчима, его внезапные приступы ярости и участившиеся ссоры с альдеттой Мальдианой тоже о чем-то говорили.

Аленор не считал себя вправе судить о поступках матери, спустя год после смерти мужа согласившейся разделить ложе с альдом Каррагантом. Он никогда не заводил разговоры на эту тему – да и, в общем-то, жил в своем особом мире, мире неясных юношеских мечтаний, куда не допускал никого, даже близких друзей; ему вполне хватало собственного мира, не имевшего пока точек соприкосновения с мирами других живущих.

Альдетта Мальдиана бесцветным ломким голосом известила домашних о послании альда Карраганта, опустила глаза и склонилась над тарелкой, ловко поставленной перед ней неслышным проворным глонном. Аленор увидел, как после этих слов поджала губы сухонькая альдетта Агиланта, его бабушка, мать его матери; как переглянулись дядя матери, весельчак и шутник альд Фалигот и чопорная тетка отца альдетта Жанессилья; как нахмурила выщипанные накрашенные брови альдетта Радлисса – мать альда Карраганта; как вздернул голову и выставил перед собой вилку отец Карраганта альд Беонаст; как робко повела плечом всегда молчаливая и грустная кузина Элиния… В полной тишине все принялись за еду и только потом, когда уже принесли горячий зеленый напиток, альд Фалигот с усмешкой сказал в пространство: «Что-то расползались, однако, оползни. Приползет вот такой – и не уползешь от него, враз доползаешься». Шутка у него явно не получилась, никто не улыбнулся в ответ и Фалигот принялся с излишним усердием дуть на горячий напиток, обхватив бокал обеими руками.

А после завтрака Аленор оседлал коня и направился прямо навстречу еще не успевшему разогреться солнцу, в город Имм, где надлежало ему предупредить главного турнирного трубача турнира Звездных Мечей о том, что нужно искать замену альду Карраганту. Конь резво бежал по утренней прохладе, в спину дул попутный ветерок – и еще задолго до полудня юноша добрался до города. Попетляв по старинным центральным улицам, он отыскал дом трубача и передал просьбу отчима. Задерживаться там особо не стал и от приглашения к столу отказался; посидел из вежливости на террасе вместе с хозяином, выпив за короткой беседой бокал темного, с приятной горчинкой, пива, и откланялся. Оставив коня пастись на Конских лугах, побродил немного по городу, заглянул в Оружейный клуб – узнать последние новости. А проходя мимо торжища, вспомнил просьбу альда Фалигота и свернул к длинным торговым рядам; дядя матери любил, сидя за книгой в садовой беседке, нюхать табак, но не всякий табак, а только черный илонский, без примесей, от запаха которого шарахались кони и глаза вылезали на лоб – насчет глаз Аленор знал точно, потому что как-то раз угостился у родственника. И больше уже не решался пробовать.

После довольно долгих поисков молодой альд, наконец, нашел то, что должно было наверняка устроить придирчивого в этом вопросе весельчака Фалигота, и начал проталкиваться к выходу, придерживая меч, который в этой кутерьме запросто могли ненароком оторвать вместе с ножнами. Рассудив, что он быстрее выберется с торжища, если пойдет кружым путем, в обход толпы, юноша свернул к рядам менял и направился вдоль забора, где лохматыми клубками грелись на солнце беззлобные собаки. Обходя пятнистую мерийскую палатку, он услышал громкую ругань. На скамейке у палатки были разложены пучки высушенных трав, стояли мелкие разноцветные блюдечки с разными семенами и небольшие узкие сосуды с целебными смесями. На высокой подушке у скамьи сидела молодая мерийка в традиционном черном платке, скрывающем волосы и завязанном на затылке, и длинном черном платье; на груди ее тепло сияло на солнце ожерелье из крупных лазурных камней, и это значило, что мерийка здешняя, иммская, а не пришедшая откуда-нибудь из Мелковолья или с Пустынного берега. Из палатки высовывалась чумазая от синих ягод девчушка, тоже черноглазая и тоже в черном наряде, и с ожерельем поменьше. Она испуганно таращилась на плечистого приземистого орра, увешанного кинжалами чуть ли не с ног до головы и смахивающего на разукрашенный куст праздника весеннего равноденствия, который с песнями и плясками пускают вниз по реке переселенцы-доляне. Орр то ли не отошел еще после вчерашнего, то ли успел набраться с утра. Он тряс бритой наголо, исцарапанной на макушке головой, грозил кулаком сидящей напротив с каменным лицом мерийке и, покачиваясь, поносил ее на чем свет стоит.

– Такие вот, как ты, так и норовят всучить всякую гадость! – вопил орр.

– Что ты мне говорила вчера, проклятая? Я просил у тебя средство от изжоги, а ты мне что подсунула? Весь вечер промаялся животом от твоего снадобья, а сегодня изжога еще сильней! Решила посмеяться над Кронком Пять кинжалов? Или отравить меня вздумала? Отвечай немедленно!

– Если ты вчера запивал вином снадобье от изжоги, то немудрено, что у тебя схватило живот, – невозмутимо ответила мерийка, но Аленор заметил, что она побаивается разгневанного, крепко нетрезвого орра. – Меня не было здесь вчера, я только сегодня на рассвете поставила палатку. Иди своей дорогой, не цепляйся ко мне. Всякое снадобье надо…

– Ты еще препираешься, проклятая! – не дослушав ее, взревел распалившийся орр, выкатив глаза и хватаясь за кинжал. – Вместо того, чтобы признаться в подлом умысле!

Мерийка побледнела. Девчушка испуганно втянула голову в плечи и замерла во входном проеме палатки, сидя на корточках и не сводя блестящих, полных слез глаз с вошедшего в раж орра. Толпе не было никакого дела до этой стычки и только Аленор остановился неподалеку и наблюдал за происходящим.

– Пусть твои снадобья жрут собаки! – выкрикнул орр, с силой пнул скамейку с травами и семенами и принялся топтать и месить сапогами посыпавшиеся на утрамбованную землю снадобья, ожесточенно приговаривая: – Сама теперь жри! Сама теперь жри свою отраву! Сама! Сама!