Здесь уцелевшим было легче. Со стены на нападающих полетели северянские стрелы и ядра. И всё же из восьми воинов только трое вернулись под защиту высокой стены. Погибло и несколько подростков.

Днепровцам не удалось отвоевать у огня искусно сработанные турусы, и всю ночь башни горели жаркими кострами, недолговечными, но яркими памятниками храбрецам, отдавшим жизни за спасение родного городища.

Заряна стояла на стене. Она тоже могла торжествовать: снова по крайней мере на восемь-десять дней отодвинут страшный день штурма. А девушка кусает губы и глотает слезы, чтобы не дать им увлажнить синие большие глаза.

Горят, горят яркие памятники павшим героям.

Едва народилось в далеких лесах новое солнце, едва взошло оно, красное, как огни прошедшей бурной ночи, как кровь пролитая, опять стуком вражьих секир заполнились окрестности городища. Днепровцы снова упрямо валили лес, свозили к городищу, строили новый бревенчатый гуляй-город.

Теперь уже не было надежды уничтожить турусы повторной вылазкой. Наученные первой неудачей, враги не проспят в другой раз, будут крепко охранять свои сооружения. Да и некому уже идти на вылазку - слишком дорого заплатило городище за первый боевой успех, мало осталось за стеной по-настоящему боеспособных защитников.

И ещё восемь дней напряженно прождали северяне. С надеждой ждали появления своих на горизонте, с тревогой - неминуемого штурма.

Все эти дни Заряна мало показывалась на стене. Она с утра до ночи ковала и ковала в жаркой Поляновой кузне, а защитники городища получили сотни тяжелых железных наконечников стрел.

На девятый день после сожжения вражьего гуляй-города в неприятельском стане было особенное оживление. Кричали и пели воины, пугая, ревели боевые рожки. Северяне понимали - это пир перед битвой, перед штурмом.

Но вот шум затих, и северяне увидали, как из вражьего стана на горячей черной лошади выехал вождь осаждающих. За ним двое воинов.

Вождь был в длинной светлой кольчуге, в толстых кожаных шароварах и высоких красных сапогах. Выехал из-за плетней, осадил на миг нетерпеливого скакуна, снял с головы горящий яркими медными узорами шлем, передал его одному из воинов и снова тронул поводья.

Северяне сквозь щели бойниц и просветы между острыми бревнами частокола смотрели на смелого всадника. А тот остановил коня всего лишь в тридцати шагах от стены. Остановил, не торопясь, явно рисуясь своим бесстрашием, потрепал скакуна по шее и только тогда поднял голову, глянул на высокую ограду.

Заряна тоже была в этот миг на стене. Она оглянулась вокруг, увидела растерянные лица стариков… Она должна показать пример непокорности врагу.

Девушка натянула лук, быстро поднялась над частоколом и спустила тетиву.

«Берегись, Могун!» - крикнул один из всадников, устремляясь на помощь своему вождю. Но тот и сам вовремя заметил опасность. Резким рывком поднял левую руку с большим красным щитом. Стрела тяжело ударилась в щит против головы вождя и глубоко застряла в крепкой ясеневой доске. Могун вырвал стрелу, легко, как былинку, переломил её пальцами и бросил наземь. Так с презрением давят и бросают бессильного комара.

«Старики! - крикнул он громко и властно. - Перестаньте упрямиться, открывайте ворота. Все живы будете. До утра сроку даю… Чтобы хуже не было!…»

Плеткой, как напроказившим школярам, пригрозил упрямым защитникам городища и медленно, нарочито медленно, отъехал за плетни.

Заряна стояла бледная, безмолвная и, не отводя глаз, смотрела на отъезжающего всадника.

Что-то неслышное прошептали холодные, дрожащие губы. Потом повернулась к старикам, и те изумились: видят - ясной радостью светятся темно-синие глаза, улыбается, ликует дочь колдуна!

Настал вечер. Ясный, розовый… Утомились, перестали стучать топоры во вражьем стане. Тихо стало вокруг обреченного городища, ещё тише - на городище.

Заряна снова поднялась на стену. Со страхом, удивлением и надеждой глянули на неё северяне.

На девушке была длинная белая рубашка из тонкого византийского полотна, красными, серебряными и золотыми нитями прошитая у рукавов и ворота, расшитым поясом перехваченная у бедер. В волосах у висков укреплены были яркие, хитрой работы височные кольца - по три с каждой стороны. На лбу, на тонкой золотой цепочке - серебряный диргем. Волосы заплетены в две толстые и длинные, до пояса, косы. На смуглой шее ожерелье из круглых хрустальных бусин вперемежку с длинными красными сердоликовыми.

Девушка взошла на высокое место на бревенчатом помосте - здесь лежала приготовленная для отпора врагу груда камней, - села на камни и медленно повернулась лицом к неприятельскому стану.

Минуту сидела молча, хорошо видная из городища и из вражьего лагеря, а потом громко запела, положив руки на острия частокола.

«Колдует», - решили защитники городища.

Но мало походила песня Заряны на колдовские заклинания. Задушевная, ласковая, тревожная, неслась она с высокого вала, со старой дубовой стены… Грустная, просящая девичья песня:

Много песен пела Заряна на древнем лесном городище, но этой никогда не слыхали от неё северяне. И, кажется, никогда не пела девушка с такой мольбой и силой.

Видно было - слушают её осаждающие. Изумленные, тихие столпились враги за плетнями, ни стука, ни крика. Кончила петь девушка, встала высоко над частоколом, молодая, светлая, и протянула к врагам обнаженные до локтей руки.

Кто-то сильный рванул плетень во вражьем стане, и пал плетень на траву. Могун вышел из лагеря один, опять без шлема, теперь и без кольчуги, безоружный, побежал к городищенскому валу. Подбежал, остановился у рва, поднял голову.