— А сам-то ты женился бы? — наугад выстрелил Брик, которого разговор этот неожиданно начал забавлять.

— Нет, в таких случаях я не женился, — засмеялся Бертран, — я делал ноги. Но, прошу заметить, никогда не отказывался от искренней благодарности.

Брик пожал плечами.

— Может, она любит этого своего Степачеса?

— Да? — Бертран искоса посмотрел на него. — А он, кстати, здесь. Хочешь пофехтовать с ним? Заодно составишь впечатление о ее будущем муже.

— А у тебя какое впечатление?

— Ну… какое у меня может быть впечатление? Круглее нуля я не видел.

Фехтовать со Степачесом было делом неблагодарным и скучным. Он и его папаша что есть мочи лезли в знать, а поскольку фехтование считалось одним из достойнейших дворянских искусств, отец велел сыну им заняться. Меч Степачес-младший не любил и боялся его, да и вообще был на редкость неуклюж. Впрочем, всё это Брик простил бы ему, не будь тот таким занудой. Дигэ, по мнению Брика, заслуживала чего-нибудь получше.

Сначала этот нувориш, сын нувориша, долго хлопал глазами на маску. Сказать по правде, она и самого Брика уже стала порядком раздражать.

— Думаете, я, как все, только и мечтал заниматься с вами? — сказал Степачес-младший, делая мечом какой-то ковыряющий жест. — Я же понимаю, это рекламный трюк и ничего больше.

— Сами поняли, или папа объяснил? — Брик небрежно отмахнулся от его выпада.

Острые глазки Степачеса впились в глазные прорези маски.

— Вы — авантюрист, — сказал он утвердительно. — Не люблю авантюристов.

Он снова попытался достать Брика. По правилам профессиональной вежливости Брик должен был парировать его удар, но бой — или то, что они пытались тут изобразить — был ему настолько скучен, что он просто чуть-чуть повернулся, и Степачес, не в силах удержать равновесие, боднул воздух и неуклюже проскочил мимо Мастера. От этой мелкой пакости Брик получил секундное детское удовлетворение.

— А что вы вообще любите? — спросил он. — Деньги? Невесту?

— А вы не любите денег? Разве вот это, — Степачес указал на маску, — не ради денег? Отдал бы Эгерхаши за меня свою гордячку дочь, если бы не деньги моего отца?

— А, так вы ее покупаете!

Степачес засмеялся пренебрежительно и зло.

— Она уж нагулялась на воле, но вернулась, как миленькая. Согласна, стало быть, чтобы ее купили.

Не знаю, право, кто ушел из здания Гильдии в более дурном настроении. Брик замордовал Степачеса, но на душе у него было паршиво. Гордая, самолюбивая Дигэ и этот медный грош… Вообще, страшная вещь — репутация. В каждое ухо не вдудишь, что дракон был на самом деле. А сколько их еще будет: неумных злых слов, насмешливых, презрительных взглядов. Может, даже Конрад Эгерхаши не верит своей дочери. В расстройстве и непонятной надежде увидеть ее и поговорить с нею Брик прогулялся до дворца Эгерхаши, но не увидел там ничего примечательного, за исключением выведенного дегтем по выбеленной каменной ограде бранного слова, из тех, что преимущественно на заборах и пишут. Брик прикинул, кому надо бы за эту мерзость начистить рыло, и со всех сторон выходило, что Степачесу — в самый раз. Даже если и не он развлекался здесь под покровом ночи, и если это не его личное пожелание услышала какая-то услужливая сволочь, все равно спасать свою невесту он должен был сам — тогда не возникло бы таких откровенных кривотолков.

Забор его не остановил. Конечно, были там всякие неприятные мелочи вроде битого стекла по верху, но в детстве и отрочестве юный Готорн повидал и преодолел множество заборов. Он спрыгнул в пустынный, залитый лунным светом сад. Извилистая аллея привела его к огромному спящему дому. Брик был приятно разочарован отсутствием злых собак.

Да, вот стоит дом. Белая лестница изящным и мощным полукругом спускается с галереи прямо к его ногам. Войти? Брик колебался. Будь на его месте Санди, хмуро подумал он, тот точно угадал бы нужное окно. Санди везло. Кто знает, где ее комната, не будешь же стучаться во все окна подряд. В какой-то момент к нему пришло понимание, что живым его отсюда не выпустят. Решительно задвинув эту мысль на задворки сознания, он стал быстро подниматься по лестнице, попирая растоптанными сапогами ее благородный розовый мрамор.

— Брик!

Он замер. Ему показалось, что его окликнула статуя, из тех, что вперемежку с вазонами украшали ступени. Так оно почти и было. Она стояла в конце ряда изваяний, запахнутая в белый пеньюар, струившийся трагическими складками. Брику почудилось, будто у него отнялись ноги.

— Леди Дигэ?

Она улыбнулась уголком рта, скорбно, как ему показалось. А выражение глаз… Он никогда не мог понять ее глаз.

— Зачем ты здесь?

— Не знаю, — честно ответил он. — Наверно, пришел проститься.

— Пойдем… — не дожидаясь его ответа, она повернулась и, в белом своем одеянии, как какое-то бестелесное существо, поплыла впереди, указывая путь. Брик последовал за ней.

На галерею выходил ряд огромных застекленных окон, не окон даже, а настоящих дверей, задернутых изнутри белыми шторами. Одно из них оказалось приоткрыто, и Дигэ скользнула внутрь. Он ничего не запомнил из обстановки ее комнаты, кроме множества белых драпировок, колеблемых дыханием летней ночи.

Черные бездны ее глаз обратились к нему.

— Ты уезжаешь?

— Да, — ответил он. — Мне стало здесь тягостно и скучно.

Губы ее слегка скривились.

— Как я завидую твоей свободе, Брик, — сказала она.

— На кой черт мне свобода, в которой нет… тебя!

Ее плечи вздрогнули, она поспешно отвернулась, а эта дрожь стала сильнее, мельче, неудержимее… Брик застыл в полной растерянности, а через несколько секунд осознал, что она смеется.

— Я думала, ты… ты никогда не дойдешь.

— Как ты заметила меня?

— Да я ждала тебя! Ждала, глупая, что ты объявишься. И сегодня… Брик, ведь сегодня последняя ночь. Завтра моя свадьба.

— Завтра? — ахнул он. — Нет!

— Не мне это решать…

— Дигэ, я видел его и говорил с ним. Не ходи за него, такой, как он, тебе не нужен.

— А за кого прикажешь идти?

— За меня, — прошептал Брик. — Если хочешь.

Она покачала головой.

— Отец мог бы согласиться тогда, сгоряча. А сейчас слишком многое уже решилось. Рухнет слишком много чужих планов.

Брику почудилось, что вот теперь-то свинцовые воды отчаяния сомкнутся над его головой.

— Укради меня, Брик, — сказала она. — Право, я не вижу другого способа быть с тобой.

Пора бы уж ему узнать цену этой аристократической сухости, увидеть, что полыхает за ней. Страсть светилась в глазах стоявшей перед ним девушки, как свеча в ночном окне, но ни в голосе, ни в манерах, ни в жестах не мелькнуло ничего, что могло бы быть истолковано пренебрежительно. У него перехватило дыхание. Такая… такая женщина!

— Ты не шутишь? — только и смог сказать он. — Собирайся.

Разумеется, это было величайшей глупостью на свете. Теперь к разъяренным Готорнам прибавятся еще более разъяренные Эгерхаши и Степачесы, жаждущие его крови, но сейчас ему на всех их было наплевать.

Через две минуты она была готова. Она давно уже была готова. Еще пару минут она потратила, чтобы черкнуть записку отцу, и протянула ее Брику — ознакомиться. Это было теперь его правом. «Не извиняюсь, — писала она. — У меня одна жизнь, и я не собираюсь тратить ее на Степачеса. Если это ошибка, то — моя собственная. Попробуй понять, отец». Да, она не будет начинать новую жизнь со лжи.

Всю ночь они мчались прочь от города, и только на рассвете, в глухом лесу, Брик остановил коней и снял с седла измученную Дигэ. Она, конечно, была крепкая, но все же не мужчина. Свет заходящей луны округло обегал ее щеку. Брик убедился, что она устроена удобно, и шевельнулся отойти в сторону, чтобы поискать местечко для себя. Она удержала его за руку. Он, честно говоря, не мог похвастать, что это было первое девичье к нему прикосновение, но точно — первое, проникшее в кровь.