Наступившая тишина была подобна удару грома. Ноздри Санди вздрогнули.

— Дальше, — отрывисто приказал он.

Лоб Бертрана покрылся испариной. Брик отодвинулся от обоих: там явно что-то происходило — что-то, от чего его швыряло то в жар, то в озноб.

— Оставь эти штучки, — хрипло сказал Мастер, — для слабаков. Неужели ты думаешь, что сможешь заставить говорить меня? Я скажу только то, что захочу сам. Я не самоубийца. Твоя мать была прекрасной женщиной. Больше я тебе не скажу ни слова.

— А отец?

— О-о! Он тоже был во всех отношениях хорошим человеком, — этот комплимент, однако, вышел у Бертрана глумливо.

— Они живы?

— Узнаешь сам, если захочешь.

— Какова же твоя роль в этом деле, Бертран?

— В твоем возрасте, — выразительно сказал Бертран, — я был весьма многообещающим злодеем. Дракон не соврал — от рождения я награжден чернотой. Для того же, чтобы различать оттенки, нужен человеческий глаз. Довольно с вас. Я и так сказал больше, чем намеревался. Прощайте, и если хотите сохранить шкуру — берегитесь.

Он порывисто поднялся и ощупью проверил у пояса меч.

— Сэр, — вдруг взмолилась Саския, — освободите Сверчка. О нем, похоже, все забыли.

Бертран ухмыльнулся:

— А ножкой топнешь?

Она вспыхнула под его взглядом. Дигэ для моральной поддержки шагнула к ней поближе.

— Надо будет — топну! — храбро ответила девушка.

Бертран, обретая вновь насмешливую самоуверенность, шутовски раскланялся. Дигэ вдруг подумала, что он ведет себя так, словно давно знает Сэсс, тогда как она, совершенно очевидно, видела его впервые.

Он вышел из пещеры, и Санди, словно вспомнив что-то важное, бросился за ним вдогонку. Через две минуты внутрь вполз сконфуженный Сверчок.

— Дрянь! — сказал он шепотом, предварительно оглянувшись.

— Похоже, — сказал Брик, — мэтр явился только для того, чтобы поглядеть на нашего Санди. Сверчок, я вынужден тебя допросить.

— Что тебе еще от меня надо? — взмолился несчастный дракон.

— Что мой мэтр плел тут про черноту и про драконьи глаза?

Сверчок скуксился.

— Ну… — скучным голосом начал он. — Я, конечно, мог бы и наврать чего-нибудь…

— Не советую. Мне кажется, мы все в одной лодке.

— Драконы видят людей цветными. Есть такая штука… называется аура. Санди знает, что это такое. Ну, вроде как душа. Как у святых на иконах, только людям не видно. Так вот, эта аура цветная. Разные цвета соответствуют разным качествам.

— Так ты, — присвистнул Брик, — сразу видишь, с кем имеешь дело? Какое полезное свойство!

— Сообразительный ты — сил нет, — вздохнул дракон. — Это дело сродни физиономистике: некоторые из вас такого туману напустят, никакой дракон не разберет, что у них на уме.

— Ну и что же ты нам о нас скажешь?

— Дигэ — синяя, — сказал Сверчок. — Темносиняя, самого благородного оттенка. Я тогда ее и украл потому, что совершенно обалдел от этого тона. А ты — красный. Терпеть этот цвет не могу! Сколько нашего брата из-за таких, как ты, полегло! Типичный герой.

— Бертран, стало быть, черный, а Санди?

— Ослепительно белый. В этом сиянии блекнут все прочие цвета.

— И что это значит?

— Санди — могущественный волшебник. Добрый. Не способный причинить зло никому, кроме Зла.

Повисла длительная пауза.

— А он об этом знает?

— Я ему не говорил.

— Но почему? — вмешалась Дигэ. — Это не по-дружески.

— А не драконье это дело, — сварливо заявил Сверчок. — К тому же, вы что, Санди не знаете? Если он про это узнает — только вы его и видели. Он тут же отправится экспериментировать и растреплет энергию попусту. Ну и… сейчас мы с ним вроде как на равных, а тогда он уж точно станет господином.

— Понятно, — протянул Брик, — тебе, значит, льстит, что у тебя свой волшебник. А нам, простым смертным, куда деваться?.. Ну хорошо, а Сэсс?

— Не скажу, — твердо отрезал Сверчок. — Это моя тайна. И её.

Санди вприпрыжку догонял удаляющегося Бертрана. Тот оглянулся и подождал его.

— Хорошо, что ты пошел за мной, — сказал Мастер. — Я хотел предупредить тебя насчет дракона. Он играет с тобой в свои игры. А Брик уже попался.

— То есть?

— Кто слышал что-нибудь доброе о рыцаре после того, как тот женится на принцессе? Увы, Брик потерян для подвигов и приключений и превращен в балласт. Впереди его ждет прозаическая семейная жизнь, и самое забавное, что его это вполне устраивает. Ну, а тебя… Белых всегда брали на власть. Сверчок, впрочем, скорее всего, делает это не со зла: просто проверяет действие законов сказки. Тебе лучше знать, каковы результаты его экспериментов и насколько далеко по этой дорожке он тебя завел.

— Я не сделал ничего такого, чего стоило бы стыдиться.

— Пока. А если бы у монахов достало смелости не только написать жалобу в столицу, а и противостоять тебе оружием? Что бы ты сделал, чтобы сломить их? Поднял бы всю округу в свирепый бунт? Исполнил бы свою угрозу «сжечь гадюшник»? Если бы деревенские сожгли-таки тогда Сэсс, твой не разбирающий вины гнев не обрушился бы на них? И кем бы тогда ты стал? Если завтра войска будут штурмовать Гору, ты будешь заботиться о том, чтобы никто не пострадал?

— Но если я вижу, что кому-то плохо, а я в силах помочь…

— Во все времена это было величайшим искушением для Белых. Малыш, быть Черным или быть Белым, значит — балансировать на тоненьком мостике могущества меж двумя пропастями: с одной стороны ты, как огонь бабочек, будешь привлекать против себя другое могущество — на это, как правило, нарываются Черные; с другой… могущество ведь есть не что иное, как еще одно наименование насилия. Если ты влипнешь в это дело, я знаю, как трудно тебе будет отмыться.

— Ты мог бы сказать мне и больше, да? — в голосе Санди зазвенели умоляющие нотки, каких он не мог себе позволить при друзьях. — Зачем ты мне всё это говоришь? Что тебе до меня?

Бертран, улыбаясь, покачал головой.

— Я хотел бы быть подальше, когда ты всё выяснишь. Пусть духи земли и неба помилуют того, кого ты назовешь своим врагом. И учти, твой дракон знает куда больше, чем даёт понять.

— Я догадался. Но если я буду давить на него, я потеряю его доверие и дружбу.

Бертран удивленно посмотрел на него.

— Ну что ж. Ты сам расставляешь приоритеты.

— Каков же масштаб этого могущества?

Бертран подобрался.

— Судишь по той бане, что ты устроил мне в пещере? Прямо сейчас я тебя скручу. Не потому, что ты одарен менее щедро, а потому, что ты не знаешь, что к чему. Хотя, надо признать, заэкранировался ты великолепно.

— А природа этого?

— Энергия. Чистая энергия и способность аккумулировать ее и разряжать по собственному желанию. Никакой мистической белиберды. Мне пора, Александр. Надеюсь, больше мы не встретимся. Прощай. Руки не предлагаю.

Санди шагнул назад, показывая, что не удерживает гостя. Тот, не оглядываясь, размашисто зашагал вперед.

Он быстро шел по лугу, где метельчатые травы поднимались выше его пояса. Он провел рукой по их шелковистым верхушкам, и их прикосновение доставило ему ни с чем не сравнимое, памятное по детским годам удовольствие. Зажав пальцами колосок, он стянул его со стебля, загадав «петушка», и бросил беглый взгляд в ладонь, желая убедиться, что там действительно «петушок». Он чувствовал себя свободным. Наконец-то он, имевший основания считать, что не боится ничего на свете, отважился взглянуть в лицо своей совести. «Думаешь, мне легко видеть совесть с Ее лицом, с которого смотрят Его глаза?» Он шел и размышлял о страшной ловушке психологии, в которую он угодил, а потом стал думать о птицах, просторе… и той незнакомой женщине в окне второго этажа, задевшей печальные струны его души. Он не был уверен в том, что хочет вернуться в столицу. В нем рос благословенный зуд дальней дороги.

Когда задумчивый Санди вернулся в пещеру, Сверчок тихонько прошептал ему: