За сервированным для ужина столом прибывших принимал Гитлер. Он занимал место посреди стола, напротив стены, где висела большая карта. Рядом с Гитлером, как обычно, сидел рейхслейтер Борман.

Никакого протокола и никаких записей в ходе сверхсекретного совещания не велось. Борман и Шпеер сделали о нем только короткие пометки в своих записных книжках и дневниках.

Всю ночь напролет главари фашистского рейха выискивали пути и методы еще более надежного засекречивания своего террористического плана и максимально быстрого ввода в действие нового оружия против густонаселенных городов держав — союзников по антигитлеровской коалиции.

Наступившее утро не могло проникнуть ни одним лучом в шпейзехалле гитлеровского бункера, под многометровую железобетонную толщу его степ, прикрытых многотомными бронированными плитами Здесь, словно под непроницаемым черепом гигантского монстра, навсегда был убит солнечный свет. В зловещих лабиринтах мозгового центра верховного командования нацистской Германии о ходе времени можно было судить лишь по передвижению часовых стрелок.

Угрюмая роща мохнатых елей цепкими корнями впивалась в многометровую земляную шапку, выращенную поверх железобетонной глыбы бункера, на несколько этажей зарывшегося в глубину скальных пород. Казалось, ели прячут от взора посторонних могильный курган, где притаились лишь ползучие гады…

«Фюрер отдал приказ, — отметил той же ночью в своей записной книжке министр вооружений. Шпеер, — принять все меры, чтобы совместно с рейхсфюрером СС и при самом энергичном привлечении его сил из концентрационных лагерей заново продвинуть вперед строительство соответствующих сооружений и изготовление агрегатов «А-4».

Гиммлер торжествовал. Отныне «черный орден» и он, его кровавый магистр, брали в свои, руки судьбу секретного оружия, а вместе с ним и судьбу фашистского рейха!

Гитлер одобрил еще одно предложение своего имперского палача: по рекомендации Гиммлера осуществление плана укрытия под землей, в малонаселенных районах нацистской Германии и оккупированных вермахтом территорий Европы, заводов, конструкторских бюро и испытательных полигонов было возложено на бригаденфюрера СС инженера Ганса Каммлера. Он спроектировал нацистские лагеря смерти, и он же сконструировал газовые камеры в концентрационном лагере Освенцим, где были зверски замучены миллионы узников фашизма.

Отныне Каммлер становился правой рукой Гиммлера — первоначально по координации технических усилий, связанных с реализацией программы «оружия возмездия», а вскоре и верховным надсмотрщиком и управляющим огромного аппарата нацистских ученых, инженеров, конструкторов, техников, советов и директоратов фирм, концернов, работавших над всеми типами секретного оружия. В подчинении Каммлера оказались даже части особого назначения ВВС, принявшие на вооружение (в самом конце войны) реактивные истребители-бомбардировщики «мессершмитт-262».

Этой же ночью Гитлер распорядился и судьбой подвергшегося бомбежке полигона Пенемюнде. Приостанавливалось какое бы то ни было расширение испытательных объектов и монтажных цехов. Завершение строительства тех объектов, где происходила сборка агрегатов «А-4», рассматривалось как временная мера — до той поры, как отметил в записной книжке Шпеер, «пока не будет полностью завершено строительство заводов в надежных местах, при максимальном использовании пещер, приспособленных для массового, серийного производства секретного оружия и гигантских железобетонных бункеров — для ввода его в действие».

— Зовите Шелленберга, — глухо приказал Борман, передавая адъютанту подписанную директиву.

Мысли Бормана уже переключились на другого «врага». Болтливая телеграфистка была всего лишь пылинкой. Ее он уничтожил росчерком пера… Самый опасный для рейхслейтера противник и соперник вел против Бормана скрытую, упорную, иезуитскую коварную борьбу не по ту сторону фронтовых окопов, не за колючей проволокой концентрационных лагерей и даже не в подпольных ячейках Сопротивления… Взаимная вражда и ненависть магистра «черного ордена» и начальника партийной канцелярии давно уже были секретом полишинеля и в имперской канцелярии, и в ставке Гитлера, и в РСХА.

По мере того как на восточном фронте дела шли все хуже и хуже, все настойчивее и энергичнее подбиралось СС ко всем ключевым позициям в рейхе, тесня генералов вермахта, люфтваффе, абвера, накладывая свою руку на важнейшие рычаги власти. Подкапывался «черный магистр» и под его, Бормана, пока что незыблемую позицию самого близкого к фюреру человека.

«Может стать, — тревожно размышлял Борман, — теперь слово имперского фюрера СС, а не начальника партийной канцелярии НСДАП явится тем «последним словом», к которому будет прислушиваться фюрер, принимая важнейшие решения…» «Кто первый нажмет кнопку запуска «А-4», тот откроет для себя дверь к безраздельному доверию, почету и власти у фюрера…» — вспомнилась Борману короткая, сказанная полушепотом фраза министром Шпеером его коллеге Зауэру при выходе из шпейзехалле.

Парируя эту потенциальную угрозу, Борман и сделал внезапный ход. Рейхслейтер намеревался заполучить и свою долю соучастника в произведенном дележе власти и разграничении сфер влияния на сверхсекретном участке военных усилий фашистской Германии.

— Хайль Гитлер! — Шелленберг выбросил руку в фашистском приветствии сразу же, как только переступил порог кабинета начальника партайканцляй.

Борман ответил стоя, но не выходя из-за стола. Шелленберг должен был и здесь почувствовать, какое недосягаемое для всех остальных имперских немцев занял на пути к глазам, сердцу и ушам фюрера его личный секретарь, рейхслейтер и обергруппенфюрер СС Мартин Борман!

Шелленберг поймал себя на мысли, что в эту первую минуту встречи лицом к лицу, быть может, с самым могущественным приближенным фюрера он вновь ищет ответ на вопрос: в чем же, собственно, тайна феноменального взлета бывшего управляющего юнкерским имением в Мекленбурге на самую вершину нацистской партийной иерархии?

«Проклятая картотека — вот тот рычаг, которым Борман, словно мощным домкратом, поднимал себя все выше и выше по ступенькам фашистской лестницы к стопам фюрера…» — подумал Шелленберг, быстро окинув взглядом кабинет начальника канцелярии нацистской партии. Где-то здесь, в стенах, был спрятан потайной сейф.

«На моей судьбе — отпечатки этих грязных и жестоких рук», — внутренне содрогнулся Шелленберг, заметив, как растопыренными толстыми пальцами уперся Борман в край стола.

Шелленберг хорошо знал: Борман при любом назначении, повышении, перемещении высших имперских чиновников и генералов вермахта или высокопоставленных членов нацистской партии давал свою характеристику данному лицу на основании своей секретной картотеки (в том числе и при назначении Шелленберга на пост начальника VI отдела СД, зарубежной разведки нацистской партии). И его, Бормана, характеристика играла решающую роль. Рейхслейтер умел блестяще использовать в своих целях этот инструмент власти. «С помощью своей картотеки, — предостерег однажды Шелленберга шеф абвера адмирал Канарис, когда они вдвоем совершали традиционную верховую прогулку по аллеям берлинского Тиргартена, — Борману удавалось не только оказывать соответствующее давление на высшие партийные инстанции, но и держать их, в известном смысле, под угрозой шаха. Тем самым Борман одновременно приобрел влияние на общую кадровую политику всех имперских министерств и ведомств. Не исключая моего абвера и вашей СД, мой дорогой Шелленберг», — с горькой усмешкой добавил Канарис.

— Я вас вызвал по приказу фюрера, — прервал затянувшееся молчание Борман. — В общих чертах вам должно быть известно об агрегате «А-4». Работы над проектом вступают в завершающую стадию. Сегодня ночью фюрер принял исторические решения, — напыщенно продолжал Борман, выйдя, наконец, из-за чстола и вплотную приблизившись к Шелленбергу. — До полудня о подробностях намеченных в ставке мер вас проинформирует рейхсфюрер.

Шелленберг отметил про себя, что Борман предпочел не упоминать имя Гиммлера, назвав лишь его чин.