Теперь пора кончить, прости за это скучное и невеселое письмо <…>

Мой дорогой и любимый душка Саша!

Вчера вечером я имела огромную радость получить твое второе, более чем бесценное письмо. Я была растрогана до слез и благодарю тебя от всей глубины моего признательного сердца. Только вот думать, что ты совсем один, для меня очень огорчительно, я не могу тебе описать, как это омрачает мне всю радость пребывания у Георгия. В каждый момент дня я думаю о тебе. <…>

На всю жизнь Твой верный друг Минни

Опубликовано по изданию: Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884-1894 годы. Авторы-составители: Александр Боханов и Юлия Кудрина. М.: Русское слово, 2001.

В сентябре датская принцесса прибыла в Петербург и сразу окунулась в водоворот церемоний, представлений, знакомств. Многое предстояло сделать, многому научиться, а кое с чем и просто смириться. Русский двор и светская жизнь в северной столице Европы славились своей пышностью, изощренностью и невероятной активностью. Политические, религиозные, военные и развлекательные мотивы так тесно переплелись в ритуальном строе придворной действительности, что чужак, казалось, просто не в состоянии усвоить все явные и скрытые смысловые оттенки каждого действия, слова и жеста. Как это не похоже было на тихий и родной Копенгаген! За принцессой внимательно следили сотни дружеских, равнодушных и недоброжелательных глаз, а открытость и раскованность русских удивительно сочетались с жестким соблюдением многочисленных неписаных этикетных норм. Все это держало Дагмар в постоянном напряжении. В это непростое время ей очень помог Александр, который страдал даже больше ее самой, с нетерпением ожидая, когда церемониальная круговерть, наконец, стихнет, оставив их в покое наслаждаться семейным счастьем.

12 октября состоялось торжественное миропомазание датской принцессы, ознаменовавшее обязательный для нее переход в православную веру (отныне она становилась Марией Федоровной), на следующий день двор участвовал в церемонии обручения, и лишь 28-го числа прошел обряд венчания. Молодые поселились в отведенном им и специально отремонтированном обширном Аничковом дворце, что на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки. Начиналась обычная жизнь «малого» двора, гораздо менее суматошная и беспокойная по сравнению с двором «большим», императорским, но все же, по меркам XIX века, очень насыщенная.

К счастью для цесаревны, легкость характера и доброжелательность помогали ей с успехом выполнять большинство светских обязанностей, многие из которых, несомненно, испортили бы менее спокойную натуру. Чего стоили, например, почти ежедневные визиты к свекрови с обязательным выслушиванием малоинтересных новостей о жизни многочисленных родственников и о здоровье болезненной императрицы! Некоторые же из сторон светской жизни вызывали у великой княгини настоящий восторг. Так, она безумно полюбила балы и, по свидетельству очевидцев, могла танцевать «как сумасшедшая» много часов подряд. Это ее пристрастие было хорошо известно в свете, а Александр Александрович, который предпочитал танцам неторопливую застольную беседу в узком дружеском кругу, относился к нему по-разному, в зависимости от настроения: иногда – с ироническим добродушием, иногда – с легким раздражением.

В дальнейшем у них родилось еще пятеро детей. Второй сын, Александр, в 1870 году умер младенцем, не прожив и двух лет, и это горе – второе в жизни Марии Федоровны, – конечно, тяжело отозвалось на ней. Родившийся в следующем году Георгий (Жоржи) рос не очень здоровым и в 19-летнем возрасте заболел страшной по тем временам болезнью – туберкулезом легких. Вскоре после этого врачи заявили, что Георгий имеет шанс выжить только в особых климатических условиях. Специально для великого князя высоко в горах, в селе Абастуман (на территории современной Грузии), был построен небольшой дворец, где он почти безвыездно жил до своей смерти в 1899 году. Через несколько лет после Георгия в семье родилась первая дочь – любимица матери Ксения, в 1878 году – младший сын Михаил, еще спустя четыре года, уже после воцарения Александра III, – самая младшая – Ольга.

Отношения со свекром и свекровью у цесаревны складывались великолепно. Александр II относился к невестке с нескрываемой симпатией, несколько сглаживавшей росшее год от года охлаждение в отношениях со старшим сыном. Дело в том, что цесаревич и его ближайшее окружение превратились к началу 1870-х годов в своеобразный оппозиционный политический кружок. Нет, ни о какой явной критике Царя-освободителя и его деяний, конечно, не могло быть и речи. Но нескрываемое внимание ко всему русскому, противопоставление национальных чувств и устремлений космополитизму двора и аристократии не могли не выглядеть демонстрацией. Стойкую неприязнь цесаревич испытывал к Германии (особенно – к Пруссии) и находил в этом полное понимание жены. К Пруссии, отторгнувшей после войны 1864 года у родной ей Дании часть территории – Шлезвиг и Гольштейн (правда, населенные в основном немцами), та испытывала устойчивую нелюбовь. Напротив, император буквально обожал своего родственника, прусского короля и германского императора Вильгельма.

Была еще одна проблема, крайне осложнявшая взаимоотношения отца и сына. Последние полтора десятилетия перед смертью Александр II вел настоящую двойную жизнь. Страсть к молодой княжне Екатерине Долгоруковой привела к тому, что у императора появилась вторая семья, а после смерти законной жены в 1880 году он, едва выждав минимальный срок траура и не обращая внимания на негодование родни, женился на своей возлюбленной. Брак был морганатическим, и это означало, что новая жена и ее потомство не могут претендовать на трон, но и без того натянутые отношения цесаревича с отцом оказались обострены до предела. К тому же по столице стали курсировать слухи, что император собирается короновать «Катю». Все это время Мария Федоровна, оставаясь на стороне мужа и разделяя его чувства, играла роль своеобразного «буфера», пытаясь, насколько возможно, сглаживать и смягчать конфликты.

В еще большей степени напряжение в семье росло и из-за настоящей «охоты», которую в конце 1870-х годов развернули на русского монарха террористы-народовольцы. Несколько дерзких покушений закончились для них неудачно. Настоящая же катастрофа разразилась 1 марта 1881 года. Смертельно раненный бомбой Игнатия Гриневицкого, Александр II через несколько часов скончался. Боль, тревога, негодование и чувство тяжелейшей ответственности сопровождали первые месяцы жизни Александра III и Марии Федоровны в новом качестве. Но постепенно все улеглось, и в 1883 году в Москве, как никогда торжественно, прошла коронация. Нужно было осваиваться с новыми обязанностями.

Как ни оценивай тринадцатилетнее царствование Александра III, невозможно отрицать того факта, что в жизни страны это время стало столь же неторопливым и спокойным, как и сам самодержец («период летаргического сна», говорили недруги режима). В другом же, личном, измерении для Александра и Марии это время стало счастьем, которое, казалось, должно длиться вечно. Оно не было беззаботным, но оно было – чего же еще желать? Внешне в их жизни изменилось очень немногое. Император оставался подчеркнуто, до аскетизма, скромным в быту, и в этом не было никакой позы. Они очень тосковали друг без друга, когда приходилось расставаться, поэтому старались делать это как можно реже и, будучи в разлуке, ежедневно писали друг другу. Опубликованная недавно А.Н. Бохановым и Ю.В. Кудриной переписка супругов за это время сохранила нам много трогательных свидетельств их влюбленности, ничуть не растерявшей с годами своей свежести и силы.

Познакомившийся с императрицей на выставке в 1892 году (Мария Федоровна, как и муж, увлекалась живописью) художник А.Н. Бенуа писал: «Одета государыня всегда была очень скромно, без какой-либо модной вычурности, и лишь то, что ее лицо было сильно нарумянено (чего не могла скрыть и черная вуалька), выдавало известное кокетство… Отношения супругов между собой, их взаимное внимание также не содержали в себе ничего царственного. Для всех было очевидно, что оба все еще полны тех же нежных чувств, которыми они возгорелись четверть века назад. Это тоже было очень симпатично».