– Больше не живет. Сегодня дневные новости были посвящены ее памяти. Исчезла вся ее семья.

Рейфорд издал глубокий вздох:

– Невероятно! А вы потеряли кого-нибудь?

– Страшно сказать, – отозвалась она, и ее голос задрожал. – С десяток племянниц и племянников.

– Ужасно!

– А вы?

– Я еще не знаю. Я как раз возвращаюсь из рейса. Пока мне ни с кем не удалось связаться.

– Если хотите, я могу подождать вас.

– Спасибо. У меня есть машина. Если будет нужно куда-нибудь поехать, проблем у меня не будет.

– Вы знаете, что аэропорт "0'Хара" закрылся? – спросила она.

– В самом деле? Когда?

– Только что объявили по радио. Все взлетные полосы запружены самолетами, терминалы заполнены людьми, все дороги забиты машинами.

– Вы мне еще рассказываете!

Пока женщина, хлюпая носом, ехала по Маунт-проспект, Рейфорд почувствовал, как страшно он устал. Казалось, за всю свою жизнь он так не уставал. У каждого из немногочисленных домов, мимо которых они проезжали, стояли машины, толпились люди. Было такое впечатление, что каждый из них кого-то потерял. Он предчувствовал, что сейчас станет одним из них.

– Могу я что-нибудь для вас сделать? – спросил он ее, когда они подъехали к его дому. Она покачала головой.

– Я просто рада, когда мне предоставляется возможность кому-то помочь. Молитесь за меня. Я не знаю, смогу ли я все это перенести.

– Не очень-то я умею молиться, – чистосердечно признался Рейфорд.

– Вы научитесь, – сказала она, – раньше я тоже мало молилась, но теперь все изменилось.

– Тогда помолитесь за меня!

– Я буду это делать. Поверьте мне.

Рейфорд остановился у дороги и махал вслед женщине, пока она не исчезла из виду. Двор и дорожка были, как обычно, безукоризненно чисты. Его большой дом, его трофей, был мрачноват, но живописен. Он открыл входную дверь. Газета на веранде, задернутые занавески на окнах, запах подгорелого кофе, ударивший в нос, когда он открыл дверь, – все указывало на то, что его опасения подтвердились.

Айрин была рачительной хозяйкой. Ее утро начиналось ровно в шесть, по будильнику, с чашки кофе, приготовленного по особому рецепту в кофейнике с ситечком, и яйца. В шесть тридцать Айрин включала местную христианскую радиостанцию. Спустившись вниз, она первым делом отдергивала занавески на окнах.

С комком в горле Рейфорд подобрал газеты, разделся, отнес сумку в кладовку. Он вспомнил о пакете, который Айрин оставила для него в аэропорту "0'Хара", и положил его в широкий карман своей куртки. Он может еще понадобиться ему в поисках свидетельств того, что она исчезла. Если это действительно так, то она оказалась права в своих ожиданиях. Больше всего он хотел бы для нее осуществления ее мечты – во мгновение ока быть восхищенной Иисусом (волнующий, безболезненный рейс по ту сторону небес, как любила она говорить). Она заслуживала этого больше, чем кто-либо другой.

А Рейми? Где-то он? Что с ним? Да, конечно. Он всегда ходил с ней в церковь, даже когда Рейфорд не ходил туда. Было похоже, что ему там нравилось. Он сам читал Библию, даже не просто читал, а старался ее изучать.

Рейфорд выдернул из розетки автоматический кофейник, очистил его и поставил в раковину. Он выключил передачу новостей христианской радиостанции, которая монотонно рассказывала о последних трагедиях и их последствиях.

Рейфорд осмотрел гостиную, столовую, кухню, не ожидая увидеть ничего, кроме привычной аккуратности дома Айрин. Его глаза наполнились слезами, когда он отдергивал занавески так, как это обычно делала жена. А все-таки, может, она куда-то отправилась? Кого-то навещает? Оставила ему записку? А если оставила, и он найдет ее, как это будет говорить о ее вере? Может это будет свидетельствовать, что произошедшее – не восхищение, в которое она так верила? Или это означает, что и она потеряла себя, как это случилось с ним? Что касается ее, то если это восхищение, она, конечно, взята на небо. Рейфордом овладели боль и опустошенность.

Он включил автоответчик и услышал те же самые сообщения, которые получил в аэропорту "0'Хара", плюс свое послание. Собственный голос прозвучал для него как-то странно. Он почувствовал в нем ноты обреченности, как будто он не всерьез посылал сообщение жене и сыну, а делал это лишь для виду, механически.

Рейфорд боялся подниматься наверх. Шаркающей походкой он прошел через общую комнату ко входу в гараж. Вот если бы на месте не оказалось машины… Действительно, одной не было. Может, она куда-то уехала!? Рейфорд тяжелыми шагами вошел внутрь гаража. Оказалось, что на месте нет его собственного Бэ-эм-вэ. На нем он добрался до аэропорта накануне. Его доставят, когда восстановится движение на дорогах.

Два других автомобиля были в гараже – автомобиль Айрин и тот, которым пользовалась Хлоя, когда бывала дома. На месте были и все "транспортные средства" Рейми – четырехколесный велосипед, снегоход, мопед. Рейфорд с сожалением вспомнил о том, как часто он нарушал обещание провести время вместе с Рейми. У него была масса поводов пожалеть об этом.

Бак Уильямс нашел материал, который он искал на диске, как раз к тому моменту, когда подошла его очередь к стойке администратора клуба "Панкон". В ходе многодневного интервью Бак однажды затронул вопрос о том, пытаются ли другие страны завоевать расположение д-ра Розенцвейга в расчете получить его формулу для собственной выгоды.

– Тут есть один интересный аспект, – согласился Розенцвейг, подмигнув, меня очень позабавил визит самого вице-президента Соединенных Штатов. Он предлагал удостоить меня чести представить лично президенту, встретить военным парадом, присвоить звание и все такое. Он дипломатично умалчивал о том, что я должен дать взамен, но подразумевалось, что буду обязан ему всем, не так ли? Очень много говорилось, каким другом Израиля были Соединенные Штаты в течение десятилетий. И это действительно так, не правда ли? Как я мог с ним спорить? Я сделал вид, что воспринимаю все эти награды и благодеяния как относящиеся ко мне лично, и скромно отказался от них. Я ужасно скромный, так ведь, молодой человек?

Старик громко рассмеялся над самим собой. Потом рассказал еще несколько историй о посещениях высокопоставленных особ, изо всех сил старавшихся очаровать его.

– Был ли кто-нибудь из них искренним? – спросил Бак. – Произвел ли кто-либо на вас впечатление?

– Да, – ответил Розенцвейг без тени сомнения, – один человек из непонятной, но вызывающей удивление страны – Румынии. Я не знаю, был ли он послан официально или приехал по собственной инициативе. Я предполагаю последнее, поскольку это был самого низкого ранга чиновник из всех, кого я принимал после моего награждения. Это было одной из причин, по которой я согласился встретиться с ним. Он сам просил об аудиенции и не был направлен по каналам обычного политического протокола.

– Кто же это был?

– Николае Карпатиу.

– Карпатиу? Это похоже на…

– Да, именно как Карпатские горы. Вы должны согласиться, что это очень мелодичное имя. Мне он показался очаровательным и вместе с тем скромным человеком. Совсем не как я!

Он снова рассмеялся.

– Я никогда не слышал о нем.

– Вы еще обязательно услышите, обязательно! Бак попытался получить от старика немного больше сведений:

– Потому что он…

– Просто он действительно производит впечатление;

это все, что я могу о нем сказать.

– И при том он всего лишь дипломат низкого ранга?

– Он – депутат нижней палаты Румынского парламента.

– Сената?

– Нет, сенат – это верхняя палата.

– Да, конечно.

– Не расстраивайтесь, что вы не знаете его, хотя вы и журналист-международник. Его знают только в Румынии, да еще некоторые дилетанты в политике вроде меня. Тут есть нечто, что я хотел бы проанализировать.

– В свободное время?

– Конечно. Но еще до того, как я познакомился с ним, мне было известно, что в палате депутатов – так называется нижняя палата Румынского парламента есть человек, активно участвующий в движении за мир и разоружение. Но я не знал, как его зовут. Мне кажется, что его целью является всеобщее разоружение, которому мы, израильтяне, не доверяем. Конечно, сначала он должен добиться разоружения собственной страны, что вам вряд ли удастся увидеть даже до конца вашей жизни. Кстати, он вашего возраста. Блондин, с голубыми глазами настоящий римлянин, потомок выходцев из Древнего Рима еще до монгольского нашествия, которое испортило их породу.