Над сельским кладбищем, где больше ста лет хоронили Бэскомов, нависли серые тучи. Природа решила, что и ей уместно надеть траур по капитану Обадии.

Из некогда огромного клана Бэскомов не осталось никого, кто бы оплакал его кончину. Но у капитана было много друзей, а вместо родственников ближе всех к могиле стояли Маклины. Как положено, я опиралась на руку своего мужа, и на пальце у меня было его кольцо, но все равно не верилось, что эти мелочи превратили меня в миссис Брок Маклин. Я опять словно не участвовала в действии, а только наблюдала за собой со стороны.

Невдалеке от нашей маленькой группки стояла жена капитана. Сопровождать Лиен на кладбище было некому, и пойти с ней вызвался Ян Прайотт. Он стоял рядом, поддерживая хрупкую фигурку, опиравшуюся на его руку. Лиен решила скрыть свое экзотическое белое одеяние под длинным черным плащом, да к тому же надвинула на глаза капюшон, и все лицо оставалось в тени. Я перехватила взгляд Яна, брошенный поверх ее головы. Он уже начинал меня пугать — Прайотт как будто потешался над всеми, и в особенности надо мной.

Я слушала и не слышала возвышенные слова пастора. Человек, о котором он говорил, не имел ничего общего с настоящим Обадией Бэскомом. Мысли мои снова цеплялись за незначительные мелочи. Чирикали воробьи в ветвях; воробьи были настоящими, реальными, серыми, как и ветки, на которых они сидели. Со стороны дороги, по которой мы приехали, слышался скрип колес и позвякивание упряжи, цокот копыт, иногда лошадиное ржание и тихие голоса — кучера переговаривались между собой.

Ритуальное действо трогало меня не больше, чем лошадей или воробьев. Гроб опустили в сырую землю, и тот, кто лежал в гробу, не значил для меня ничего, не имел ко мне отношения. Я так и не научилась отождествлять высохшего старика, который так круто изменил мою жизнь, с героем своего детства.

Когда пастор доктор Прайс, тот самый, что обвенчал меня и Брока, сказал последние слова и бросил на гроб горсть земли, внезапно раздались громкие рыдания. Я очнулась. Плакала Лорел, и я почувствовала к ней благодарность, хотя ее слезы казались неуместными в гнетущей тишине возле могилы. По крайней мере, хоть один из нас оказался способен горевать по капитану Обадии от всего сердца.

Комья земли застучали по гробу, и толпа начала расходиться. Миссис Маклин увела плачущую Лорел, Лиен тоже ушла к каретам. Ян по-прежнему сопровождал китаянку. Только человек, стоявший рядом со мной, не двигался с места, хотя и отпустил мою руку, словно давая понять, что хочет остаться один, без обузы. Я отошла в сторонку и остановилась, исподволь наблюдая за ним. И тут я вдруг, неожиданно увидела этого человека по-новому. Словно Брок Маклин предстал передо мной в новом свете, вне связи с моей собственной судьбой. Передо мной стоял человек, не раз терпевший жестокое крушение. Ранение в ногу навсегда оторвало его от моря. Всего несколько лет назад он, должно быть, стоял на этом самом кладбище, скорбя по утраченной жене. Даже работа, которой он занялся после ранения, была у него отнята, потому что капитан Бэском вел дела компании лениво и бестолково. Но движения Брока, когда он отвернулся от могилы, выражали глубокую скорбь.

Повинуясь внезапному порыву, я тихо сказала:

— Я так сочувствую вам… Мне очень жаль…

Если он и горевал, звук моего голоса прогнал все внешние проявления чувств. Брок посмотрел на меня с отвращением, как будто я сказала невероятную глупость. Возможно, так оно и было. Конечно, я не могла объяснить ему, что сочувствую не только сегодняшнему горю, но и всем несчастьям, что в прошлом свалились Броку на голову. Вряд ли ему бы это понравилось. Я снова почувствовала неуместность своего присутствия и, чтобы скрыть смятение, высказала вслух мысль, которая пришла мне в голову еще раньше.

— Раз уж мы здесь, не могли бы вы показать, где похоронена моя мать? — робко попросила я.

Я бы не удивилась, если бы Брок отказался, но, к моему облегчению, он кивнул и, не говоря ни слова, повел меня по заросшим травой проходам между могилами к пологому холмику в дальнем углу кладбища, где росла плакучая ива.

Здесь, в тени ивы стоял скромный памятник из новоанглийского гранита. Гранит показался мне неподходящим материалом для памятника человеку, жившему так весело и полнокровно, как девушка, о которой часто рассказывал мне отец. На камне не было эпитафии, только имя: "КАРРИ КОРКОРАН ХИТ".

В воображении я часто представляла себе, что в день, когда я окажусь возле этой могилы, мать вроде как оживет и станет ближе. Но похороненная здесь женщина осталась мне чужой, я никогда ее не знала, и она не имела ко мне никакого отношения. Я даже не заметила, что заговорила вслух.

— Ах, если бы я могла ее увидеть, — вздохнула я.

Человек, стоявший возле меня, отозвался равнодушно:

— И что в этом хорошего? Зачем?

Я знала, что не найду в Броке Маклине сочувствия одиночеству и тоске, которые испытывала сейчас, когда наконец оказалась здесь. И все же я попыталась объяснить:

— Мне хотелось бы узнать про нее все — все, что только можно. Мне хотелось бы, чтобы она перестала быть для меня чужой, человеком, о котором я только слышала от других. Мне хочется узнать свою мать.

— А если бы вам сказали, что она была кокеткой, которой нравилось разбивать мужские сердца, — что тогда?

Меня рассердило, что он смеет злословить о человеке, который не может ответить и защититься. Но по крайней мере я была здесь и могла вступиться за мать.

— Откуда вы знаете? — спросила я запальчиво. — Вы говорите так лишь потому, что она была красива, потому что многие любили…

Он перебил меня:

— Знаю, потому что она погубила моего отца. Я был уже достаточно взрослым и многое понимал. Она ожесточила его, он стал желчным, ничего не прощал своей жене, моей матери. И все потому, что в юности любил Карри Коркоран и пытался забыть ее, женившись на другой. Но Карри никого не отпускала. Вы видели, во что превратилась моя мать — она тень той женщины, которой когда-то была. Я могу только сочувствовать ей и жалеть ее. Отец заставлял ее страдать только за то, что она не стала для него тем, кем была Карри. Неужели вы не понимаете, как тяжело ей видеть ваше сходство с матерью?

— Но разве я в этом… — начала я.

Брок снова перебил:

— Да какая разница, виноваты вы или нет, если каждый взгляд на вас бередит старые раны? Как, по-вашему, она должна себя чувствовать, когда вас навязали нам и сделали частью нашей жизни, не спрашивая, хотим мы этого или не хотим?

Он говорил с ледяным спокойствием, которое жгло сильнее гнева, и мне стало холодно и страшно.

Но все же я попробовала ему возразить:

— Значит, вы пытаетесь через меня наказать Карри Коркоран?

В его смехе послышалась неприятная нотка, но, вспомнив, в каком месте мы находимся, Брок сразу же оборвал его.

— Вы — ребенок, глупый и сентиментальный. Моей матери безразлично, что чувствуете или не чувствуете лично вы. И мне это тоже безразлично. Трудно жить, когда открываются старые раны.

— Тогда просто отпустите меня, — взмолилась я. — Все, что от вас требуется, — это отпустить меня.

Брок резко отвернулся и зашагал к каретам. Он шел так быстро, что мне пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Казалось, несмотря на увечье, ему легче ходить быстро.

Миссис Маклин стояла возле кареты, принимая соболезнования друзей. Но я сразу поняла, что она следила за Броком. Ян Прайотт уже посадил Лиен в карету и теперь подтыкал вокруг нее складки просторного плаща. Он снова взглянул на меня насмешливо, словно поздравил с тем, как успешно я сыграла роль жены Маклина. Этот взгляд лишил меня всякой надежды договориться с Яном, точно я уже безраздельно принадлежала клану Маклинов.

Похоже, за помощью совсем не к кому обратиться, а ведь в конце дня меня подкарауливала ночь. В Бэском-Пойнте меня ждала комната. Комната, которую мне теперь предстояло делить с Броком Маклином. Я со страхом взглянула на небо. Хотя солнце уже исчезло за тяжелыми серыми тучами на горизонте, небо оставалось светлым. До темноты еще было время.