Он смотрел на меня, не веря собственным ушам.

— Вы твердо решили? По здравом размышлении, взвесив все последствия?

— Вы говорите как мистер Осгуд, — заметила я. — Мне не понадобилось много времени, чтобы прийти к такому решению. Мне нужна только свобода. Если вы позволите мне спокойно уехать в Нью-Йорк, я подпишу все документы, необходимые для передачи наследства капитана в ваши руки.

— Дорого же вы готовы заплатить за свободу, — холодно произнес Брок.

— Давайте не будем препираться. Просто отпустите меня. Вы не хотите, чтобы я была вашей женой, так же как я не хочу, чтобы вы были моим мужем. Все, что вам нужно, — это то, что капитан так опрометчиво завещал мне. Мы оба знаем, что он не собирался оставлять завещание в таком виде. Мы оба… — Я вдруг умолкла под его пристальным немигающим взглядом.

Мои слова еще отдавались эхом у меня в ушах, а Брок протянул руку и схватил меня за запястье, как уже сделал однажды. На этот раз я попыталась выдернуть руку, но он только крепче ее стиснул.

— Тихо, — велел он, и я сразу притихла, внутренне задрожав перед пугающей силой, которая одновременно отталкивала меня и притягивала. — Вы должны кое-что понять, — продолжал Брок. — Нужны вы мне или нет — трудно ожидать, чтобы вы понравились мне с первого взгляда, особенно учитывая, кем были ваши родители. Но тем не менее капитан поручил вас моим заботам. Он сознавал свою ответственность, потому что когда-то любил вашу мать; возможно, на то имелись и другие причины. И вы не заставите меня снять с себя эту ответственность. Если вы решите последовать желанию капитана и передадите компанию мне, я приму ее. Но вам не выторговать за это аннулирование брака. В этом смысле я не продаюсь. Я поступлю так, как просил капитан.

Брок недвусмысленно показал, какая судьба меня ждет. Ни при каких обстоятельствах мне не удастся заручиться его согласием на отъезд из Бэском-Пойнта. Я сидела не шевелясь. Он выпустил мою руку и вернулся к столу.

В моих ушах звучали слова капитана. Старик предупреждал, что впереди меня ждут рифы, но я крепкая лодочка и преодолею их, если захочу. Надежды отговорить Брока Маклина от того, что он считал своим долгом, не осталось, но я еще не сдалась. По крайней мере, теперь я знала, чего ждать, и от этого стало легче. Мне больше не нужно было кидаться на рифы вслепую и попусту тратить время. Намерения уехать я не оставлю, но пока и здесь найду чем заняться. Я вспомнила восторг, испытанный в мастерской Прайотта, и идею привести в родной порт таинственный корабль. Почему бы не принять ее как руководство к действию?

Я все еще сидела на стуле. Брок повернулся ко мне.

— Ну, что еще? В доме вас наверняка ждет множество дел. Моя мать передала все в ваши руки, и мне кажется, вам пора отдать распоряжения миссис Кроуфорд. Вы теперь глава семьи.

Он хотел высмеять меня и унизить, но этого я не могла ему позволить.

— Моя тетка хорошо меня воспитала, — спокойно ответила я. — Ведение домашнего хозяйства мне не в новинку. Я поговорю с миссис Кроуфорд, хотя мне и кажется, что управление домом надо оставить в руках вашей матери. Однако сперва… — Я наклонилась и коснулась картины, изображавшей "Морскую яшму". — Сперва давайте поговорим об этом корабле. Почему бы не привести его домой, в Гавань Шотландца? Отремонтировать, переоснастить, а потом снова вывести в море?

— "Морскую яшму"? Да вы рехнулись! — Брок отвернулся и положил картину лицевой стороной вниз. — Этот корабль порченый. «Яшма» не принесла нам ничего, кроме горя.

— И поэтому вы сидите тут и тайком любуетесь ее изображением?

— Это лучшее творение моего отца, — заявил он. — Я могу восхищаться красотой и изяществом, в то же время отрекаясь от зла.

— Злыми бывают только люди, — возразила я. — Корабль ни в чем не виноват. Может быть, мы сможем опровергнуть вымысел о дьявольской порче, если приведем его домой.

А может быть, подумала я, но не произнесла, когда мы ее пригоним, кто-нибудь расскажет все, что знает о случившемся на борту.

— На этой палубе кровь, — мрачно проговорил Брок, — Кровь моего отца. Которую пролил Натаниэль Хит.

Я взволнованно сказала, подавив гнев:

— Палубы отдраивают песком. Старые грехи искупают, а старую ложь можно разоблачить.

Мы долго сидели молча, скрестив взгляды. Схватка характеров была столь яростной, что я задрожала. Когда молчание сделалось невыносимым, я снова заговорила:

— Не каждому дано вести ее по морям. Вы — сын своего отца, и вы ходили по китайской линии. Отправляйтесь в Салем и выкупите ее! Приведите ее домой, и когда она будет готова, выведите в море как торговый корабль, а сами станьте ее капитаном!

Неожиданно Брок ударил кулаком по картине. Зазвенели осколки стекла. Потом мой муж встал и вышел из комнаты, даже не взглянув на меня.

Я не поняла ни его ярости, ни гнева, но почувствовала, что они обращены скорее на самого себя, чем на меня. Каким-то образом я задела чувствительную струну.

Осторожно перевернув картину, я вынула из рамы осколки. "Морская яшма" по-прежнему скользила по аккуратным барашкам волн; разбитое стекло не причинило ей ущерба. Я задумчиво смотрела на парусник. Как-нибудь я найду способ вернуть его. Эта мысль понемногу становилась навязчивой идеей. Вернуть клипер означало бы воскресить прошлое, узнать, что же в действительности произошло. Я понимала, что моя убежденность не от разума. Сплошные эмоции, неосязаемые и бесплотные, как ветер, надувавший нарисованные паруса. Но в настоящей жизни ветер все же существовал, как и чувство, что корабль надо вернуть назад.

Теперь у меня появился дополнительный повод найти Тома Хендерсона и выяснить, что же ему известно. Меня вдруг охватило нетерпение. Придется пойти на китобоец прямо сейчас.

Я проскользнула мимо мастерской Яна Прайотта. Если бы он узнал, куда я собралась, то остановил бы меня, а этого мне не хотелось. Я обрадовалась, что удалось ускользнуть незамеченной.

Осторожно сбегая по обрывистой тропе к верфи, я увидела, что работа вокруг корабельного остова закипела. Всюду сновали люди, слышались непрерывный стук молотков, хриплое повизгивание пил, грохот кувалд. В воздухе носился резкий дымный запах костров, разведенных под котлами со смолой, и приятный запах дегтя. И повсюду чайки — на волнах, в воздухе, на берегу.

Пробираясь через верфь, я замечала, как работники украдкой бросают на меня взгляды и вроде бы незаинтересованно отворачиваются. Все прятали любопытство под настороженностью и равнодушием. Обойдя остов будущего корабля, я увидела, что Брок меня опередил. Он стоял поодаль, внимательно присматривая за работой. Но следил он только за людьми, работавшими на лесах, поэтому стоял ко мне спиной. Я поспешила пройти мимо, зная, что он остановит меня, если догадается, куда и зачем я иду. Как удачно сложилось, что ему пока недосуг разыскивать Тома Хендерсона.

Я оглянулась только у пирса, где стоял бывший китобоец. Внимание Брока по-прежнему было поглощено суетой на верфи. Меня он не заметил.

Я поспешила миновать шершавые занозистые доски пирса и взбежала по трапу, который слегка пружинил у меня под ногами. Палуба «Гордости» на первый взгляд пустовала, крышка ближайшего к корме люка была откинута, но я сначала обошла корабль. Тома Хендерсона нигде не было видно. Вполне возможно, он находился внизу, и, хотя меня не радовала перспектива поисков в дебрях трюма, другого выхода я не видела. Если промедлить хотя бы день, даже час, моряк может покинуть Гавань Шотландца.

Я еще раз, спрятавшись за бортом у кормы, поглядела на берег. В мою сторону никто не смотрел. Брока больше не было видно. Наверное, он обошел строящийся корабль и находился по другую сторону. Над берегом стоял неумолчный шум верфи.

Я прошла к открытому люку на корме и спустилась по крутым ступенькам трапа. На крюках, вбитых в бимсы, висели штормовые фонари. Я сняла один. В отверстие люка падал свет, и я сумела без труда зажечь фонарь. Но и его свет казался слабым в непроглядном мраке под верхней палубой. И снова шпангоуты словно давили на меня в этой затхлой тьме. Снаружи плескалась вода — смертельный враг любой старой развалины.