Глава 3
Соня обращала мало внимания на знакомую обстановку, которая была ее единственным домом более двух столетий. После передачи Гекаты на попечение конюхов, она быстро шла через зал; к ее облегчению, раны лошади, оказалось, были не опасны для жизни. До сих пор заключенная в свои забрызганные кровью доспехи, Соня надеялась без дальнейших происшествий заняться ими, уединившись в своих покоях. Она ничего не хотела, кроме как сбросить свой металлический панцирь и, наверное, предаться неге в ванной. Увы, отец перехватил ее прежде, чем она достигла винтовой лестницы, ведущей к ее спальне на верхнем этаже цитадели.
- Тебя очень не хватало на Совете, - упрекнул он ее.
Она была не в настроении для еще одной из его лекций.
- Моего внимания требуют и другие нужды, ты же знаешь.
- Да, я вижу. - Он обвел уничтожающим взглядом её боевое снаряжение. Он никогда не одобрял, когда она одевалась как Вестник Смерти. - Надеюсь, тебе понравилась небольшая прогулка под лунным светом.
- Я патрулировала. - Возмущенно сказала она. Как всегда, ее раздражала чрезмерность опеки отца. Почему она не может быть воином, как Амелия, или мать? Другие вампирши служили в рядах Вестников Смерти. Почему отец вместо этого так решительно лепит из нее какую-то избалованную аристократическую леди? Она не могла себе представить трату времени на утонченную придворную жизнь - не говоря уже о вечности.
- Ты ослушалась, - парировал он, подойдя к ней. - Я многократно говорил тебе оставаться в этих стенах. Ты слишком рискуешь, чтобы я это игнорировал. Оставь волков Вестникам Смерти.
Она повернулась к нему.
- Почему я должна рисковать меньше, чем они?
- Они не мои дочери! - Его голос дрогнул от волнения, выдав глубокую любовь, которую он питал к ней. Порыв застал их обоих врасплох, и ему понадобилась секунда, чтобы успокоиться. - И они не члены Совета. А ты - да. И однажды ночью ты станешь Старейшиной, как полагается по рождению, если вытерпишь достаточно долго.
Он наклонился к ней, стараясь, чтобы она поняла.
- Соня, о тебе хорошо думают в Совете, но это ненадежно. Они устанут от твоих игр, твоего постоянного отсутствия. Опасностей лесу не больше, чем в зале Совета. Ты должна научиться танцу политики, быть безжалостной и хитрой. И, прежде всего, ты должна быть преданной своей семье. Мне.
Соня держала язык за зубами. Она не была равнодушна к спонтанному проявлению эмоций отца; несмотря на их частые ссоры, она никогда не сомневалась в том, что он трепетно заботился о ней. И все же его разговоры о долге и политике наскучили до слез, а иногда заставляли ее чувствовать себя одной из посаженных в клетку оборотней в подземелье. Дворцовые интриги и дипломатические маневры нисколько не влекли её. Где жизнь, где страсть в этих бескровных играх? Перспектива траты таким образом своего драгоценного бессмертия наполняло ее душу страхом. Она скорее погонится в лесу за дюжиной оборотней, чем вытерпит еще одно бесконечное заседание Совета...
Почему отец этого не понимает?
Вместо этого он шагнул вперед и взялся рукой за ее подбородок. В его строгий голос и взгляд прокралось чуть больше теплоты.
- В конце концов, - напомнил он ей, - без верности друг другу мы не лучше, чем зверьё за порогом.
***
Зловещее предупреждение Виктора эхом отозвалось в Люциане, который вернулся в кузницу. Обнаженное тело мертвого оборотня он взвалил на плечо.
Он стремился избавиться от трупа, чтобы убрать с глаз Старейшины любые напоминания о произошедшем. Люциан по-прежнему сетовал на собственную глупость; из каких бы добрых побуждений он ни пришел на помощь Соне, всё было потеряно из-за его неосторожного поведения после происшествия. Он задавался вопросом, будет ли Виктор когда-нибудь снова по-настоящему доверять ему.
"Я мог бы с тем же успехом выстрелить серебряной стрелой себе в лоб".
Он бросил труп на тлеющий одр в кузнечном горне, затем раздул меха, чтобы разжечь огонь в ревущее пламя. Мрачно наблюдая за тем, как ярко - оранжевый огонь пожирал труп, он вынужден был признать, что горящее тело выглядело пугающе по-человечески. Возможно ли, чтобы какие -то следы души таилась в диких сердцах оборотней? Люциан не хотел думать об этом, но все же... откуда же тогда пришел его собственный разум и дух, как не из крови и чресел такого же существа, как это?
Вонь горелой плоти и собственные никчемные сомнения погнали его в поисках более свежего воздуха во двор кузницы. Оглянувшись, он увидел, что, несмотря на недавние волнения, замок вернулся к своей обычной ночной рутине. Ликаны-рабы трудились над восстановлением сторожевой башни, находящейся в плохом состоянии. Их грязные тела были скользки от пота, мужчины тащили и толкали массивные гранитные плиты до крутых деревянных пандусов и лестниц. Другие рабы в огромных количествах мешали раствор, который тоже тянули вверх на леса. Журавли и вороты поднимали большие блоки, которые зловеще нависали над двором. Кряхтя, работники тащили тросы и вращали колеса.
Кожаная ременная сбруя перетягивала волосатые груди рабов, изношенные шерстяные штаны едва удовлетворяли требованиям приличия. Лунные кандалы кололи их шеи, надежно удерживая волков внутри. На плечах они носили клейма с инициалами одного из трех Старейшин вампиров: Маркус и Амелия с энтузиазмом поддержали идею Виктора о превращении ликанов в рабов, так что каждый из них имел права, как на личное имущество, на равную долю их породы. Глаза рабов остекленели, безнадежный взгляд их видел в будущем лишь вечный бесконечный труд. Бессмертие для таких, как они, было не благословением, а проклятием.
Косматый голубоглазый рабочий, окрещенный своими хозяевами как Кристо, находился на грани истощения сил. Задыхаясь от усталости, он дробил киркой разрушенную стену, чтобы освободить место для замены камней. Пот капал с его светло-коричневых вихров, и он опустил кирку, чтобы вытереть пот с глаз. Он оперся на деревянный пандус и остановился, чтобы перевести дыхание.
Это не понравилось Косте, садисту-надзирателю, отвечающему за строительство. Неумолимые серые глаза уставились на Кристо из-под тяжелых черных бровей. Длинный белый шрам, оставшийся от смертных дней, пересекал сверху вниз одну сторону его седого лица, которое выглядело как у смертного на излете пятого десятка.
Его жесткие седые волосы были острижены накоротко. Гагатово[10]-черные доспехи дополняли угрюмое лицо. Насмешка на его устах ясно показывала, что он презирал своих работников-ликанов настолько, насколько и они ненавидели и боялись его.
Его кулак, как тиски, сжимал толстый кожаный кнут. Серебро блеснуло на его кончике, когда он с треском хлестнул им лицу Кристо. Плеть глубоко взрезала щеку ликана. Кирка упала на камень рядом, Кристо вскрикнул от боли и схватился за лицо. Кровь сочилась сквозь его грязные пальцы.
Люциан сочувственно поморщился. Он мельком знал Кристо, как знал большинство ликанов в замке.
"Он не заслужил", - подумал он сердито.
Другие ликаны попятились от своего истекающего кровью товарища, отводя глаза от опасного зрелища. Коста был печально известен своими жесткими методами и вспыльчивостью; ходили слухи, что его единственный сын был убит оборотнем век назад, и он переносит свою печаль и горечь на ликанов до сих пор. Никто не хотел разделить наказание с Кристо.
Лукиан не мог порицать других рабов за это. Если он умен, то должен следовать их примеру. "Держитесь подальше от этого, - предупредил он себя. - Это не твое дело".
- Ленивый ублюдок! - Прорычал Коста. - Ты отдохнешь, когда
я
тебе скажу... и не раньше!
Он поднял плеть, чтобы сделать очередной ужасный удар. Однако прежде, чем он успел опустить кнут снова, сильная рука схватила его запястье.
- Достаточно, - сказал Люциан.
Коста яростно дернулся. Слюна брызнула с его рта, он взмахнул рукой, свободной от захвата Люциана.
- Как смеешь ты поднимать на меня руку?
Он выхватил меч.
Люциан не отступился. Он понял, что держит жизнь Кристо в своих руках, и не собирался позволять, чтобы с того без причины содрали кожу до костей. Его темные глаза горели жарко, как кузница.
- Я сказал - достаточно.
Коста поднес меч к шее Люциана, и на мгновение кузнец подумал, что его голова полетит через двор. Он слышал рассказы об отсеченных головах, которые еще жили секунду-другую после того, как их отрубили. Проживет ли он достаточно долго, чтобы увидеть, как его обезглавленное тело рухнет на землю?
Меч остановился в последний момент, упершись яремную вену Люциана. Кромка лезвия прижался к коже чуть выше кожаного ошейника. Прикосновение меча напомнило ему о серебряных шипах, вечно давящих на горло, но угроза, с которой он столкнулся, была гораздо более прямой. Люциану было ясно, что Коста мог закончить его жизнь одним движением руки. Он мельком подумал о ноже за поясом, но знал, что лучше и не пытаться. Поднять нож на вампира означало приглашение к смерти под пытками.
Вампир, насмехаясь, смотрел Люциану в лицо, ища страх, но кузнец не дал ему удовлетвориться. Он даже не вздрогнул. Пресмыкаться ради пощады, чтобы смягчить сердце такого бессердечного ублюдка, как Коста, нечего и думать, так зачем беспокоиться? Люциан решил, что если он должен умереть в эту ночь, то по крайней мере сделает это с нетронутыми остатками хоть какой-то гордости.