Оставшись без отца, маленькая девочка оказалась никому не нужным приложением к распавшейся семье. Вдобавок юная мать Марианны по возрасту годилась дочери в сестры — женщины клана рожали первенцев куда позже. Марианна росла в своем мирке обособленно, словно в коконе; другие дети не питали к ней особых симпатий. Мальчики Скэнлэн были намного старше Марианны и обращались с ней скверно — наверное, поэтому Марианна избегала мужского общества так долго, как только могла.

Когда же наконец она переросла свое девичество, миру явилась не то чтобы ослепительная красавица, но очень эффектная, очень яркая особа — сказались гены прародительницы-пруссачки, жившей на Земле два столетия назад, — с густыми темно-рыжими волосами, зелеными, как старый омут, глазами и кожей, белой как воск. При виде Марианны люди попросту обалдевали.

Многие только посмеются, если вы начнете живописать им ужасы менструации. Многие, но только не те, с кем этот кошмар случается в первый раз. И действительно, не слишком-то приятно, когда рушится весь твой привычный уклад жизни и твое девичество в буквальном смысле слова с кровью уходит из твоего тела.

Теперь и для О'Хара стало ясно, что она перепила вина. Вином она пыталась перебить кислый привкус рвоты во рту. Ее тошнило и рвало оттого, что она приняла слишком много успокаивающих таблеток. Перебор лекарств давал о себе знать — спазмы накатывали на горло волна за волной. Возможно, если бы Марианна имела терпение хоть немного посидеть спокойно и прислушаться к себе, к своему организму, телу, она бы почувствовала, как вокруг её чахлых подростковых сосков грудь потихоньку обрастает плотью. Но Марианна не могла усидеть на месте — не было такого положения, такой позы, что удовлетворила бы её. Она встала — движение тотчас вызвало очередной приступ тошноты, — вышла из дома, побродила по парку, что облегчило её страдания на минуту. Больше идти было некуда, разве что податься в открытый космос? В её состоянии и эта мысль казалась заманчивой. Кровотечение прекратилось; но Марианна чувствовала себя так, словно её изнасиловали одеревенелым тампоном. Она не кричала, не плакала. Но если бы ещё какая-нибудь, кроме матери, женщина протянула к Марианне руку, Марианна зубами перегрызла бы ей глотку.

— Бедная девочка! — причитала мать. О, как Марианне хотелось её ударить… — Ты страшно бледна! Все ещё мучаешься?

— Ладно, мам, — цедила Марианна сквозь зубы. — Я уже все позабыла.

— Но не стоит пить столько вина. Ты же понимаешь, это не поможет.

— Слушай, мам, — кривилась Марианна, — впервые, что ли, у меня разламывается голова? Нервы. Сейчас уже все позади. Это всегда проходит, рано или поздно.

Мать засмеялась, но как-то неуверенно, странно:

— Когда ты говоришь со мной серьезно, я просто теряюсь и не знаю, как себя с тобой вести.

— Никогда не бываю серьезна. Иногда бываю рассержена, раздражена — это да. Но серьезна — никогда. — В горле словно ком стоял. Марианна проглотила слюну и шмыгнула носом. — Парень. Вот с чем теперь будем сталкиваться из года в год.

— Ну, с этим ты сама справишься, — успокаивала дочку мать. — Только помни, чему тебя учил доктор Джонсон.

Последние пять лет за Марианной наблюдал гинеколог. Истина: чем старательнее ты оттягиваешь решение какого-либо вопроса, тем больше тебя этот вопрос достает. В конце концов, когда Марианне стукнуло семнадцать, перед ней встала дилемма: или стимулировать менструацию, или готовиться к осложнениям в области тазового пояса. Так считал врач.

— Доктор Джонсон разбирается во всем этом примерно так же, как я в том, как мочиться в потолок, — сказала дочь.

— О, Марианна! — воскликнула мать.

— Но это правда, — сказала О'Хара. — Он никогда не мог сообщить мне ничего такого, чего бы я сама уже не знала. Хотя он страсть как любит покопаться в интимном… Особенно у маленьких девочек.

— Как ты груба!

— У девочек постарше — тоже.

— Да он прекрасный человек! — возразила мать.

— Безусловно, — кивнула Марианна. — Когда он держит свои инструменты в шкафу, он не только прекрасен, но и чист.

Мать укоризненно покачала головой:

— Бедное дитя, я понимаю, через что ты прошла.

Марианна откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

— Не сомневаюсь, что понимаешь. Ведь у каждой из нас есть по этой козьей щели. С тобой это когда случилось, в двенадцать?

— В одиннадцать. В двенадцать я уже тебя родила, — сказала мать.

— В одиннадцать… — протянула дочь, — Так вот, не смей больше называть меня «девочкой». Я через пять лет я буду вдвое старше, чем ты была тогда.

— Что?

— Помоги подняться, а? — Марианна протянула матери слабую руку. — Хочу поискать чтонибудь выпить, да покрепче.

— А потом сляжешь…

— Нет. Если хочешь знать, я собираюсь проверить, возьмет ли вообще меня теперь спиртное. — И Марианна засеменила от матери прочь, бормоча по пути: — О, моя благословенная долбаная зрелость!

Еще когда Марианна была девочкой, она сделала вывод, что люди делятся на две категории: одну категорию девочка просто раздражала своим присутствием, другую — пугала. Должны были пройти годы, прежде чем Марианна научилась управлять собой и производить на собеседников благоприятное впечатление. А до тех пор люди, в обществе которых появлялась Марианна, неизменно воспринимали её не иначе как нечто не от мира сего, как некое маленькое чудовище.

Она была прямодушна и ярко, разносторонне одарена. Аттестат зрелости, который в НовоЙорке выдавался после окончания средней школы, Марианна получила уже в двенадцать лет, а в пятнадцать — степень бакалавра наук, ценимую одинаково как в Мирах, так и в Америке. Девочка побеждала в соревнованиях по спортивной гимнастике и в чемпионатах по ручному мячу. Она играла в оркестре. Курсовые работы, которые О'Хара писала, будучи студенткой, публиковались в академических журналах, издаваемых и в Мирах, и на Земле. Научный совет академии Ново-Йорка предоставил О'Хара редкую возможность отправиться на год на Землю и завершить там, в университете, свое образование.

Ее мать, бросившая школу, не доучившись в ней два года, считала, что Марианна так серьезно нажимает на учебу и добивается значительных успехов в ней только для того, чтобы как можно дольше оставаться на положении ребенка. И надо признать, доля правды в этом была. Свидания с парнями Марианна расценивала как пустую трату времени, а о сексе и слышать не могла без содрогания. Она понимала, что большинство людей относится к сексу совершенно иначе. Однако знала и то, что отличается от этого большинства, как небо от земли, поэтому использовала свое совершенно законное право на «отсрочку от призыва» во взрослые особи, в самки.

Первые пару месяцев после начала менструаций у Марианны были все основания желать, чтобы у неё все, в смысле образа жизни, оставалось по-старому. Марианну постоянно подташнивало. Она потеряла так много крови, что врачам дважды пришлось делать ей переливание. Новые груди и бедра Марианны быстро росли и, обретая округлые формы, тупо ныли. О'Хара чувствовала себя неловкой, усталой, разобранной на куски, на части, и к тому же на теле стали появляться волосы.

Она менялась не по дням, а по часам и обретала истинную себя, становилась женщиной — природа делала свое дело споро и основательно. Конечно, Марианна заранее прочитала соответствующую литературу, и, кроме того, преодолевая смущение, успела задать бесчисленное количество специфических вопросов сведущим людям. Она ограничила свою учебную нагрузку до минимума. Теперь у неё появилось время для того, чтобы оглядеться по сторонам: где он, красавецизбранник?

Судьба, однако, свела её с человеком, которого и симпатичным-то трудно было назвать.

Все без исключения студенты Ново-Йорка, вне зависимости от степени их одаренности и успехов, были обязаны определенное время заниматься общественно-полезным трудом. О'Хара было предписано выходить по четвергам на сельскохозяйственные работы, а по субботам — на строительные. О'Хара красила в какой-то сногсшибательный цвет длиннющую стену, когда познакомилась с Чарли Инкризом Девоном.